Нарастаю кольцами год за годом:
Сын, отец и муж. Только вот до Духа
Не дошел еще – но осталось время.
Подо мною сухими корнями тлеет
Череда имен – от отца и деда,
До когда-то жившего в львиной шкуре
Папуаса с хитрым прищуром глаза –
Поколений триста до унитаза.
Расслоился соленый в отсвЕтах берег
Океана, который с другого края,
СеребрЕнный льдинами, преломляет
Тех же солнца лучей красноватых пальцы.
Мой баркас летит на закатном паре.
Мне не видно волн, я боюсь остаться
В темноте посреди этой древней лужи,
Хоть моя душа и ее не Уже.
Ветер спит в камнях. Мы идем на пристань.
Доберусь до дома – зажгу все лампы.
И в таких огнях самодельной рампы
Сам себе сыграю про белый город,
Размотавший с обрыва дороги в море,
Наказавший себя под палящим солнцем,
Зачехливший себя на три пальца пылью,
Но не сдавшийся ни на крупицу гнили.
Ты мне пишешь что-то – от раза к разу.
Отвечая тебе, на свои вопросы
Я пишу ответы, твои не помня.
Полагая симметрию отношений –
И твоих источник в тебе решений
Ясно вижу. И так бывает,
Что, вонзаясь в воду до мира края,
Мост рассвета меня на ходу встречает.
Говорят, океан не болит о прошлом.
Я не верю. На дне, уперевшись в сланцы,
Корабельные мачты должны же ранить
Его брюхо, каким бы ни бЫло жидким.
И не может не скрыться хоть где-то память,
Даже если не больше цветной открытки.
Часто думал об этом в три первых года –
И забыл – такова уж моя природа.
Со времен, о которых ты тоже помнишь,
Я стал больше моря бояться неба.
Под кормой, и правда, лишь километры –
А над мачтой, засевшей в баркаса теле...
Перепутались сети, и на задворках
Я сижу часами, не помня даже,
Что находка, а что пропажа.
Опадает лист на мои колени.
На скамейке рядом пустая чашка.
Под деревьями сам себе вижусь веткой,
Напитавшейся черным густым чифирем.
Не готов посмеяться еще над миром
(Но уже, похоже, не за горами).
Осень скоро накатит. Ее дарами
Поделюсь.