Плывет в тоске необъяснимой
Иосиф Бродский.
По следу егеря и зверя,
По петлям песни родниковой,
По улице Труда – Героев
Гуляют голые деревья.
Гора согреется Горою,
Труба с трубой, без подогрева,
Никак не опояшут город
В покровах строгого покроя.
Зима питается корою
Деревьев и предположеньем
Возникновенья новой эры
В хлеву рожающей Еврея.
И безупречно – Богу богово.
И по живому – Кесарь кесарево.
И для чего-то пчёл зарезали.
И сладкий снег – над парком Горького.
А колеёю снеговою,
С повешенною головою,
Успевши сделать ноги от налоговой,
Плывет в тоске предновогодней
По улице Труда – Героев,
Печально кроя бога матерь,
Предприниматель.
Привычка есть у геморроя
Питаться кровью так внезапно,
Что возникает подозренье
Обширного разрыва сумки,
Что завтра не наступит запад,
Что частое сердцебиенье
Не есть попытка тонкой самки
Войти в гудящие деревья
На улице Труда – Героев,
Со мною слитых по-сиамски,
В мой дом под номером семнадцать.
Что на Горе мне сварят кофе
Холодный, как ночная утварь
Тысячелетнего театра,
Что скоро, может даже завтра,
На Рождество, в нарядной кофте
Наступит утро.
И на стреноженном рояле –
Пятне синюшном на сугробе
Возле подъезда – рыжий грущик
То немощно, то всемогуще
Руками машет театрально
В оранжевой от солнца робе.
И окна вогнутые метит
Печалью, цвета
Кофейной гущи.