Нация с обмякшими позвонками,
исчисляемая лишь в бесконечном уравнении,
так и несёт свой ковчег побитыми плечами,
стирая пот с яиц, уверенная в своём падении.
и нам, подобиям культуры место в небе:
засалеными облаками оседаем в прошлость,
дождями из червивых рассуждений, образом спагеттин,
размозжены о величие цифровых носителей.
оплошность!
слюнявчики поэзии двадцать первого столетия
гадите желчью подъездной божегениальности;
о Маяковского трёте самолюбие,
о, поэты гигабайтного века!
всё рисуете в римейковости правосудие
и издаёте пережитки полусгнившего,
орудие построения шаблонов,
жбанящее на просторах де ацтеков;
создания про****онов.
в чернозёмы затеяли игры,
окучавая падалью скандальных журнальцев
наши терпкие и наивные мысли;
с ощущением сломаных пальцев
иссыхающих под халатами мастурбации,
намахнувшими по триста водки в понедельник,
и вторично во вторник осушая бутыли белой,
молимся проснуться с рифмой ощущений
неподдельных.
жидкие хребты, позвоночные перепонки гнутые,
изношенные кругами под глазами лица,
когда круглосуточно не спится - мы все ****утые,
а когда хандришь под станом плесени в глазах,
хочется опять напиться.
о, поэты никчёмной фильтрации!
мусоровозы по вам плачут в полночи,
а вы строчите, строчите свои пошлости;
всё равно не избежать изоляции;
захрипят ваши хлиплые косточки.
эх, глумливые затейники Питера,
и нарочито стремящиеся бежать разновидности
разновидностей московских смазчиков;
у меня-то за душой всего два свитера,
да ящик выпитой сорокоградусной,
и ещё вот этот стих:
екатеринбургский.
трудовой.
в коньяках оставил прошлое,
в рюмках выпитых глотков;
плешь зияет огорошено
на запястии носков.