Опять сижу на подоконнике,
Закатный шлейф метет по крышам,
И где-то жмут бока гармонике,
Как доброй хохотушке рыжей.
Я слышу голос, напевающий
Про время пуха тополиного,
И про закат, тревожно тающий,
Про вечную дорогу длинную.
Вот смелая частушка – россыпью!
И хохот ей во след взрывается!
Ах, улица, пьяна без просыпу!
Как, нынче, праздник называется?
Да нет ему названья твердого.
Есть просто лето. Жарь, гармоника!
Давай, мехами-то навертывай,
Мотив повеселей припомни-ка!
Темнеет. Пляска разгорается –
Свист, топот – ну-ка, жарь отчаянней!
Весельем вихревым подхвачена,
На небе в такт луна качается!
…И вдруг с тобой, от пляски огненной,
Уйти в туманы незамеченной.
Упасть в траву, и быть не строгою,
И быть во всем с тобой доверчивой.
Глядеть в глаза твои разбойничьи,
И губы целовать колючие,
И шепот слышать неразборчивый:
«Июль, июль, за что так мучаешь?..»
За что росу свою студеную
В лицо плескаешь мне пригоршнями?
Июль, тобой с ума сведенную,
Не нареки любовью брошенной.