Запрещала любить, все крестила прощально-истово.
Тосковала и волчьими нотами ночи сшивала.
Мне хотелось страдать и когда-нибудь все-таки выстрадать
все болящее, все, что когда-то бывало.
Сердце жестким жгутом пеленала, вязала как снасти,
Чтобы биться о стекла чужие оно не смело.
Словно бабочек в сетку – чужие дыхания красть
и дышать в одиночку, без боли - назло, неумело.
Ты молчал. Ставил жизни на кон (но чужие)
И бесстрастно все чувства статистике разом скармливал…
Распадаясь на крохи, я тщетно пыталась кричать твое имя.
Май – молчал. Снег – все шел. Ворон также надсадно каркал.
Вкус свободы – пьянит (но недолго), трезвей одиночества
Я не знала чего-то из ныне средь нас существующих.
«Вот и славно!» Но хочется, Боже, как хочется
мне увидеть тебя безобразно, безбожно ревнующим
даже к тени вечерней, к огням фонарей рыжих, уличных.
Разорвав свои путы – дыши нараспев, осмелев и бесстыдно.
И останься со мной – целовать позвонки утром буднично
и готовить мне кофе и терпкий глинтвейн, коль простыну…
Но любить – временИ. Не осталось ячеек у памяти,
чтобы чью-то любовь туда вновь аккуратно сложить
и оставить храниться. Смотреть, но не трогать руками.
Как и все предыдущие.
Повремени.
Проще жить.