Соломон промолчал: «Твои волосы – нежные змеи,
твоя грудь - сон холмов, твое лоно - все храмы Сабеи,
осторожность движений достойна ловушки камеи,
ты моложе, чем мир – мои мысли Творенья старее,
я хочу рассказать тебе притчу, но вряд ли сумею:
на площадке пощечины смыслу играли мячами
небожители тысячи локов с кривыми мечами;
разбиваясь, мячи порождают подсчеты метаний –
безупречный металл или сплавы ловушек с мечтами…
Souvenir, Суламифь, игроки и игрушки – мы сами:
разноцветные клетки на кубике Рубика-эго;
ergo: божьи наколки под рубищем Вечного ЗэКа;
на челе – борозда хилиазма, отметка от стэка,
на привязанных к мачте – запрет разыскать Человека,
но и кости в свободном броске обыграют стратега»…
Так молчал Соломон, постигая единство во многом,
объясняя Царице «Исходы» изысканным слогом,
припадая губами к стопам, как к священным чертогам,
уступая улыбке, сняв маску под скрытым предлогом,
в бесконечном поклоне склонясь над последним порогом…
(с) [cirk. 1999]