Герцога Кларенса
Утопили в бочке с мальвазией —
Это знает каждый ребенок,
Ведь об этом написано во многих книгах.
И никто о нем не жалеет,
Потому что Кларенс
предал своих братьев,
А они были ненамного лучше
И вот так с ним рассчитались.
У герцога Кларенса
Была умная дочка.
Так написано у самого Шекспира,
И у нас нет оснований ему не верить.
Злые родичи выдали ее замуж
За безродного худого дворянина,
В их семье,
Еще через поколенье,
И родился Реджинальд Поль.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда король объявил себя
главой церкви,
Реджинальд не вступал с ним в споры —
Он покинул пределы Англии,
Он уехал в развратный Рим,
Как от мира удаляются в пустыню,
Он надел пурпурную мантию,
Как одевают грубую власяницу —
И с тех пор стал называться
Кардинал Поль.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А над кровавым и развратным Римом
Каждый день вставало и заходило солнце.
Каждую ночь над Римом
Возникали огромные звезды.
Тот,
Кто живет, устремив
К небу
Глаза и сердце,
Знает,
Что небо и солнце —
Это явленная ему милость.
Их красота сияет
Ради взоров его восхищенных —
Творит резец Микеланджело
Не для звериных глаз,
Не для ослепших сердец.
Те,
Что живут,
Устремив свои помыслы в небо,
Знают,
Что их упованьем
Рим стоит —
Иначе
Все совершенные в нем злодеянья
Черной тучей поднимутся к небу,
Солнце закроют —
И город,
Лишенный лучей животворных,
Обратится в груду камней.
Тот, кто однажды
Расширенным сердцем
Воспринял небесную милость,
Знает,
Что, как небо, она бесконечна.
И она неделима, как небо.
Так,
Если двое и трое сойдутся
В небо смотреть благодарным
сияющим взглядом,
В каждое сердце вместится оно
без остатка,
Милость небесная
Будет умножена вдвое и втрое.
Так собирались они
Посреди озверевшего Рима,
И небесная милость
Умножалась над городом крови
Ради них,
Ради тех, кто не поклонился Ваалу.
Называли они свои собранья
«Оратория Божественной любви».
Был среди них и кардинал Поль,
Высокоученый англичанин,
Добровольно покинувший
тот самый остров,
Который его прадеды
Заливали кровью,
Дабы осуществить над ним
свои законные права.
Реджинальд Поль не признает
раскола церкви —
Небо над Англией и Римом едино,
Его не расколешь,
Сердце в груди кардинала Поля едино,
Оно Рим и Англию вмещает,
Вера христианская должна быть едина,
Потому что это вера в единого Бога.
Тот, кто в этой вере утвердился,
Встанет возле папского престола
И будет громко требовать
пощады еретикам,
И его не отправят на костер
И не посмеют обвинить в ереси.
Тот, кто этой веры исполнен,
Входит в храм Христов,
Превращенный в капище Ваала,
И говорит в своем сердце:
— Боже,
Они Тебя предали,
Но ты остаешься верен
Той любви,
Что их воззвала из небытия
И зажгла над ними солнце и звезды.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Хорошо учиться Божественной любви
У Микеланджело и Виттории Колонны,
Но они тебя покидают
Ради вечной жизни в бесконечном небе.
И тогда обращается твое сердце
Ко всем безрассудным и жестоким,
Что остались с тобой на земле,
Потому что вся земля лежит под небом
И о милости его умоляет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот таков был кардинал Поль,
англичанин,
Жил он в шестнадцатом столетье,
В том самом,
Из которого отвечали пророку Исайе:
— Еще ночь, но скоро утро.
Может показаться,
что все о нем позабыли,
Но подобная мысль —
Жестокое заблужденье.
Даже птичка ценою в пол-копейки
Не забыта у Господа Бога.
Неужели забыт Реджинальд Поль!
Вот он стоит на палубе баржи,
Поднимающейся по Темзе,
И восклицает:
— Миритесь, братья!
У Вселенной одно сердце,
Это сердце бьется в каждой груди!
А они на берегу толпятся,
Смотрят на него с любопытством
И отвечают:
— Для того, чтоб ты это понял,
Вся твоя судьба совершалась.
Пусть же свершится наша,
Тогда и мы это поймем.
И идут навстречу своей судьбе.