Я не слышу ни смеха, ни голоса, ни оскорблений.
Я растоптан. Наверно, я выгляжу со стороны,
Как безумец, смакующий отзвук последних мгновений –
И глаза широко так открытыми быть не должны…
Это страшно, но боли я тоже не чувствую вроде, -
Или чувствую, только она уж не так и важна.
Это чувство бывает так редко – и быстро проходит, -
Чувство силы того, кто сражён, кто был выпит до дна.
Я убит, я сгорел – и угли на моём пепелище
В дикой пляске меня победившие топчут, смеясь;
Обжигаю им пятки, хоть искры уж мести не ищут –
Они попросту есть, они жалят – нисколько не злясь…
Я запомню слова, что сейчас не слышны в моей сути,
И потом этим скопищем междометийных словес –
В тот момент, когда буду стоять на грядущем распутье, -
Я ответить смогу – чтоб низвергнуться огнем с небес,
Чтобы вдоволь глазами я мутными смог наклеваться;
Чтоб казался стихией, которой не в помощь слова;
Чтоб никто ни на миг не посмел бы уже засмеяться
Над погибшим в бою, чьи крыла догорают дотла.
Краснопёр и сердит; меня ветер над их головами
Столько лет проносил, разнося по ущельям мой крик,
И теперь он развеет мой прах. Но под их башмаками
Есть один уголёк, что горяч так и так невелик…
Я возмездье несу не за смерть – это правило правил,
Не за боль, от которой живым не дано убежать,
А за то, что моим победителям в призрачной славе
Не хватило ни силы, ни чести, чтоб просто молчать.