Птица с моря прилетит
Рассказ
" - Кто она и откуда? Не из глубин ли веков?"
Створка растворенного окна качнулась, и по залу пронесся порыв горячего воздуха с улицы.
В библиотеке в зале искусств больше двух часов мы были вдвоем. Несколько раз за это время приходила удостовериться, что здесь "в искусствах" порядок, женщина - библиотекарь; она, по случаю лета (середина июня месяца - начало поры отпусков) и выходного дня на конце недели, работала одна сразу в двух залах: абонемента художественной литературы и литературы по искусству. Кроме этих двух помещений в библиотеке размещался еще большой читальный зал: там находилось довольно много посетителей, и поэтому работали два библиотекаря. В зале же искусств за все время, пока мы были в нем вдвоем, в это воскресенье никто больше ни из читателей, ни из работников библиотеки, кроме "нашей" женщины - библиотекаря, не появился.
В зале искусств, кроме выдачи книг, была устроена также и небольшая "читальня": по центру вполне просторного помещения в два ряда была расставлена дюжина небольших столов, около длинной стены с широкими окнами расположено в ряд несколько глубоких кресел, а высокие шкафы с ценными книгами и дорогими художественными альбомами располагались вдоль другой той протяженной стены, что была противоположна окнам. Я читал редкую книгу по искусству портрета, сидел в одном из кресел возле окна; она, моя соседка, моя наперсница (я очень скоро так назвал ее) располагалась за последним столом дальнего от меня ряда лицом ко мне и просматривала кипу иллюстрированных журналов.
Читая книгу, отпечатанную мелким шрифтом, время от времени я делал короткие перерывы, чтобы дать отдохнуть глазам; и тогда оглядывал стоящие вдоль стены шкафы с книгами и украдкой непродолжительно взглядывал на мою соседку. И за первый час нашего совместного пребывания "в искусствах" я достаточно разглядел ее. Моей наперсницей наших павлодарских "в искусствах" была девочка лет семнадцати - восемнадцати, что по моему разумению, совсем дите. Молодое курносое простенькое личико, недорогая по нынешним временам и не ахти какая по нарядности, но опрятная одежда - белая кружевная прозрачная кофточка (похоже не раз и не два уже постиранная) и отутюженные, но также не новые черные брючки.
Девочка увлеченно листала журналы и, казалось, не обращала на меня никакого внимания. Однако вскоре я заметил, что, когда я взглядывал на нее, она, хотя и не поднимала от журналов головы, но как-то замечала мой взгляд, и то начинала поправлять волосы, а то, вдруг, из пальцев полусогнутой опирающейся на локоток ее руки падал на столешницу карандаш.
Когда я пришел в библиотеку, наперсница была уже здесь, листала журналы. На ее столе стояла пластиковая бутылка, наполовину наполненная водой; можно было подумать, что девица давно пришла и по случаю жары уже выпила половину воды. Однако потом за все время, что мы пробыли вместе в зале искусств, она ни разу не пила воду. Возможно, что бутыль, ею принесенная, была изначально наполнена только наполовину?
Книга по искусству, которую я читал, открывалась чеканной цитатой от философа Гегеля: "Прогресс живописи, начиная с ее несовершенных опытов заключается в том, чтобы доработаться до портрета". Много раз за те два часа "в искусствах" я перечитал эти слова, достойные дорого изукрашенной рамки. И искренне, сколь было способностей, пытался "доработаться до портрета".
Читаемая мною книга по искусству портрета советовала пробовать учиться портретированию с набросков.
Катит на земной берег волны космос; и нет им, волнам, ни конца, ни краю. Гудёт по особому прилетающий из глубин Вселенной шалый ветер, и движенью его тоже нет предела. Вселенная глубинна, вогнута, скошена; она похожа на цыганку, наряженную в множество юбок; под юбками неизвестность...
- Пролетая над пропастями Вселенной, мы окидываем взглядом ее разверзшиеся в пустоту бока и поражаемся: как высоко и стремительно проносится она, Вселенная, сквозь кружащееся вокруг нее Неведомое: словно бы таящееся, коварное...
В темные глубины смотрим и ждем: не встретится ли на пути огонек, оставленный кем-нибудь зажженным в далеких веках; движемся и всматриваемся.
В образах, в вибрирующих на грани бытия и инобытия образах, прозревается космос; в вибрациях образа происходит соприкосновение с глубинным космосом.
…Вот наступил вечер.
- Зажги свечу, бабушка, - просит по-взрослому серьезным голосом внук.
- Сейчас, сейчас. Поставим на стол мы огонек.
- А сказку? - строго напоминает внук.
- Сказку? Будет и сказка.
"...Платок на плечи кинут суженной твоей, пуховый полушалок из нежнейшей козьей шерстки. Платочек в дар любимой. Любимая поймет, простит, прижмет к груди и слово доброе промолвит: "Дорожной ниткой вьется речка, оглянешься и нет следа. Течет водица, бежит вода по глинам, по камням, пескам, журча, сверкая в солнечных лучах..."
Вопросы портрета вставали один за другим; впрочем, читаемая мною книга по искусству портрета была переполнена мудрейшими мыслями, советами, правилами, наставлениями. Вслед за цитатой от Гегеля уже на следующей странице следовала подсказка, опять в виде цитаты, но теперь из "Пира" древнегреческого философа Платона: "...единственный верный способ построить похвальное слово кому бы то ни было - это разобрать какими свойствами обладает тот, о ком идет речь, и то причиной чего он является". Я открыл тетрадь и на чистой странице записал свойства, которые смог вспомнить: "Холодное и горячее, горькое и сладкое, влажное и сухое, скрытое и потаенное. Достойны наблюдения фигура, выражение лица, тела этой девочки-дитя. Прозреть сие неземное совершенство большое благо, честь мужу. О, жизнь, какое могучее переплетение корней, корневищ и узелков им присущих вызывает тебя, и порождает".
Слышны голоса обсуждающих: "Голенастая, острокрылая, грудастая, щедрая, дарящая свет мрамора плеч, грудей, щек, пальцев. ...Умница, упитанная, сочная, спелая".
- Что значит поцелуй, скажи?
- Сей чистый воздух из уст моих коснулся губ твоих. Открыл им вход в мои уста, дос-тойные не многих прилежных юношей и мужа крепкого.
- Твой взгляд, что в нем струится?
- Воля, ветер, воздух, рожденные и посланные божественным огнем. Огонь певуч, дерзает встречи, действий.
- Зачем же тогда века времен меж нами?
- Они для встречи нашей препятствием не будут. Но будь по твоему, ты ныне задаешь желанья, действия, поступки.
- Спеши тогда. Явись на крыльях, стань сейчас передо мною.
- Твои слова я выполняю... Вот, гляди, я вся перед тобой.
- Привет. Приветствую тебя, о незнакомая. Присядь, передохни после столь длинной, пройденной сейчас тобою дороги.
- О, да, путь был не близкий, скользок от хрусталя измен и холода времен, но, хвала богам, здесь я теперь с тобою рядом.
- Поведай что - либо, что сочтешь возможным, о себе.
- Я принесла вдохновение. Как легкий трепетный поцелуй оно, но стоит только наступить торжественной минуте и превращается оно в горячий сочный поцелуй, когда же все силы необходимы в порыве будут вложены, вдохновение передастся тебе с моим поцелуем схожим с горячим обжигающим цветком...
Я опять поднял глаза на шкафы и книги в шкафах. Какое множество книг, какая тьма и свет мыслей заключены в них. Шкафы, набухшие плотью мыслей, высящиеся темными массивами за хрупкой спиной моей наперсницы. Книги сжатые, стиснутые соседними книгами, расставленные в каком-то произвольном порядке по полкам. Но столь ли произволен этот порядок? Казалось, я слышу из шкафов чьи-то старческие шамкающие голоса: "Берите в дар плоть розовым кустом в саду цветущую. Почтительно внимайте заветам веками возносимые к потомкам". Книжка к книжечке прижаты на полках в шкафах. Тесно книгам. Кто в соседи попал? Гляди! Надо же было угораздить: плечом к плечу стоят они навытяжку и день, и ночь в ожидании, когда на них внимание обратит читатель.
Взгляд мой вновь притек к столу и к девушке, сидевшей за ним. На фоне старых суровых шкафов, наполненных множеством мудрых книг, сидела похожая на школьницу юная дева с короткой стрижкой, милым курносым носиком. И было досадно, что нет у нее косы, и было жаль, что я не знаю и, верно, и не узнаю никогда ее имени.
Девочка поправила волосы, вздохнула, прошелестела перевернутая страница журнала. Все в ее наряде скромно, но мило: от девочки словно дыхание исходит свежести и чистоты.
"Холмики грудей ее под белыми кружевами кофточки казались прекрасными возвышенностями.
Горька ягода, сладка ягода: образ какой ягоды являет девушка? Не распробовав, не скажешь наверно.
Полынь горька, но губы девушки должны быть сладки.
...Куст полыни вырос высоко, по грудь взрослому человеку. Налетавший время от времени порывами ветер теребил ветки-листочки на полыни, словно хотел сдвинуть ее с места и увести неведомо в какие дали. Однако растение крепко держалось корешками за землю и никуда с места не двигалось.
Так какие у нее губы: сладкие или полынные? Сладок мед, каплющий, стекающий, испитый".
"Линия сбегающая, спадающая, текущая в млечных изгибах медового в сласти тела.
Что я могу узнать о ней наверняка? Добраться, надо добиться этого знания. Душа, душенька, душица, душистая. Путь познания. Много затруднений и возможных ошибок. Определение живого существа.
Холмики грудей - сосцы питающие; губы - сок березовый; пальцы руки - лепестки цветка; желание в глазах - пламя мирового костра; плечики подрагивающие - стеснение в груди; пиродный дар - неугомонность; причина ее явления - пожар мировой.
Свойства её: нежирная, умела, чудно пахнущая, вальяжна, простодушна, робка в смелости, дерзновенна в языке, юнна - самая младшая из всех муз, расписывает пальцем узоры на полированном столе.
Канонические правила, присущие только ей, только этой музе: 1) сочность, березовая сочность ее губ; 2) энергия - брызжущие молоком сосцы; 3) только она из муз любит до сих пор игру в куклы; 4) глубинные мысли о Вселенной, Космосе любит нашептывать она своему подопечному; 5) влюбчива в своего подопечного до неистовства тихого и могучего, глубинного.
Тоненькая ниточка бровей, блестящие коротко остриженные каштановые волосы, слегка (совсем чуть) жирноватая талия, чтобы не путали с другой музой.
Так и желалось бы писать: огонь в очах, по лицу прокатывают судороги страсти, а взмахи рук напоминают расшвыриваемые по сторонам молнии. Но нет, на вид скромна, тиха, юнна - совсем еще ребенок. Но какова! Присутствуя рядом не обманываешься внешним покоем , но чувствуешь излучаемую мощную волну страстного призыва: все рядом от нее и к ней. Только так, только утверждение.
Движима и недвижима; линии движения - дробные, волнистые, легкие и стремительные: то птица летящая. Говорливые вздрагивающие пальцы руки, о чем-то пытающиеся сказать. Косая тонкая бровь. Двигающиеся пальцы, шевелящиеся губы, непослушные волосы, вздрагивающие плечи, склоненная над столом голова".
"Любовь - она как пламень:
Зажжешь, гасить не просто.
- Прости, что долго я молчала, теперь готова стать перед тобой.
Парус полнится ветром, шумит за бортом неспокойный океан..."
Примерно через час соседка поднялась, собрала со стола журналы и отнесла их на стол библиотекаря, а после ушла в соседний зал. Я с огорчением подумал, что моя наперсница уходит, и теперь она пошла звать женщину - библиотекаря, чтобы сдать ей журналы. Однако, через несколько минут, девочка вернулась одна и с книжкой в руке. Сердито, я успел увидеть, посмотрела в мою сторону и прошла к своему столу, собрала свои вещи и перенесла их на первый в ряду стол и, теперь сев ко мне спиной, еще целый час она читала принесенную из соседнего зала книгу. Поступок ее, признаюсь, меня смутил и озадачил.
"Мир треснул, переломился пополам и вздыбился, словно жеребец, распаленный, снедаемый вожделением, но которого, что есть силы, хлестнули плетью".
"Первая девица. Высока, крутобедра, телом переливается с ноги на ногу при ходьбе; легка рукой, полна движением, выливается в голосе; весома видом, прочна станом, одаренная грудью; в берегах величавой музыкой плещется.
Вторая девица. Горда и топает ногой; румянцем перезрело пышут щеки; волнистой лентой движутся в пространстве руки; прозрачны стальные взблески серых глаз; упрямы в гордости в прическу не укладывающиеся локоны.
Третья девица. Рыженькие блестки волос, пухлые губы. Производит впечатление чего-то мягкого, теплого и очень влажного. Обрамление из рыжих волос, белой кожи и пухлых губ. Обволакивающее, укутывающее впечатление; как кочан капусты упрятывает свою сердцевину в букет из множества мягких сочных листочков. Рыжая медь волос блестит и отливает".
Теперь, когда она сидела ко мне спиной, теперь уже ничто не мешало более пристально глядеть. Разглядеть плечо девочки под белой кофточкой; а поверху вязь кружев – ведь, возможно, это какие-то древние письмена, которые ныне никто и прочесть не сможет, не в силах. Белыми нитками вытканные письмена на... получается, на фоне тела тоже белого, по-человечески, в поте лесному тела. Письменные кружева. Берется нитка, тянется, сматывается в клубок. Клубок все больше, а письмена, наоборот, сжимаются, укладываются. Когда в клубок они смотаются, отдать этот клубок девице и что нового она свяжет? Итак, кофточка ее это некие письмена.
Под просвечивающими кружевами кофточки на спине девочки были хорошо различимы брители и застежка розового лифчика, да такой уж старинной конструкции, что он мог достаться ей разве только по наследству. Должна же у нее быть старшая сестра? И чем далее, во мне крепла убежденность, что соседка моя очень необыкновенная девушка.
"Пленительный полуизгиб тончайше сотворенного природой стана этой женщины, что обольстительно глядит, и на губах которой играет улыбка равная призыву. Обворожительно ее лицо, грудь высока, в волненьи вздрагивает и вздыбливается, она дышит глубоко. Смех из уст розовых, что сахарный ручей, поящий патокой, лишающий сомнений, сопротивленья, возникновения несложных, самых простых мыслей. Краса, зара, восточная зара... Нет, конечно же, заря; заря возжигаемая из духовых курений земель стран над которыми по уложению восходит солнца диск вначале.
Стан красавицы тончайший, мерно колышащий над тугими бедрами: грудь щедрую; порхающие с места к месту руки, отягощенные серебряными кольцами и браслетами; плечи покатые и на них спадающий с головы поток волос блестящих смоляно черных".
"Медь барабана пузо; обруч потребен, чтобы сковать его; меж тугих сальных соприкасающихся складок глубоко утонул пупок; словно бы чрева олицетворением тело созданное; будто точены из камня тугие полные мышцы бедер, икр, плеч и руки, которая дотронулась до косы, желая расплести ее".
"Плоть розовая, восхитительная, наполненная соками жизни, вынесенных ручьями из лесу дремучего в степь ровную; колышется, сжимается и вновь расплывается; жарким теплом пышет; далекими очами глядит смиренно.
Волосы густые на плечи и спину рассыпались колосьями тяжелыми, вплелись в колосья травы дикие.
По каменным лестницам восходит.
Вспыхивают щепки в печи, скоро в угли превращаясь".
Я отложил ручку и перелистал тетрадь, перечел в ней написанное, наброски-блестки. Похоже было, как это и предвидел гениально Гегель, "...магия отблесков в конце концов может приобрести такое первенствующее значение, что рядом с ней перестает быть интересным содержание изображения...".
Девочка пошевелилась на стуле, и старый ветеран в ответ на ее движение громко заскрипел. Несомненно, я знал, когда-то видел сестрицу девушки. Кружевная кофточка на девочке была короткой и потому теперь со спины, когда она склонилась над книгой, я видел широкую полосу оголенного тела в районе талии. Талия ее не была "осиной", кожа была бледной и, как мне показалось, что я вижу это, покрыта тончайшими прозрачными рыжими волосинками.
Я еще раз перечитал записи в тетради: фон портрета, составленный из набросков-блесток, был, наверно, достаточно прорисован, теперь пора было приступать и к главному, к самому портрету. Ручка вновь заскользила по бумаге.
"Июнь, первый шаг лета, рожь цветет. Поля душистых трав полны, происходит купание коня. Буйство красок, буйство линий: кобылица вскачь, кобылица власть. С заходом солнца сумерки пронзаются вспышками зарниц, напоминающих о близящихся временах летних ночных гроз, которые если зачинаются, то грозно полыхают ослепительными молниями на вполовину бескрайнего неба, от над головой и до горизонта..."
"Ладо, ладо! Зарокотаху струны гуслей, бо червлены щиты попрежь руцям попристали, крылом всколыхиваются. Птица з морю синего прилите, встремянет, каплями водицы город окропит".
Вскоре девочка заторопилась и покинула зал искусств. А в моей тетрадке остался недописанным чей-то портрет. Портрет - как вылепить, как лепится портрет женщины? Где его, портрета, где ее, женщины, "началы"? Впрочем, возможно ли в этом случае и говорить о начале или началах? Впрочем: "Муза, муза - легкий шелест шелков платья, - ты ли вновь посетила меня? О, давно, давно ты не заглядывала... Гнедые лошадки убежали в овсы, пасутся, гривами потряхивают шелковыми".
Июнь - декабрь 2003 г.
Ред.: 23 декабря 2017 г.
Ред.: 01 мая 2021 г.