ТоМы

И Макарова
на берегу, увы, не италийском, скудном
печальны песни лучшие твои.
Окно открыто, жарко. Ждать из Рима судно
глаза устали. Путь его двоит
желанье. Свежий ты сворачиваешь свиток,
в нем след слезы и горечь правоты,
кедровым маслом пальцы, волосы покрыты,
твое дитя поедет в Рим, не ты.
Оно – твои глаза, дыхание и голос –
без имени (у скорбей нет имен)
помчит изгнанника осиротевший помысл
строкой стиха до будущих времен.
Густой и душный август, терпкий и душистый,
он Томы* не находит на земле,
пятнистая луна подобна аметисту
одна печатью круглой на столе.
И я смотрю в окно открытое на море
спиною к Риму месяцы и дни,
и нескончаем август, у богов в фаворе,
и ты уже не примиришься с ним.
Готовлю свиток для тебя, строка ветвится,
произрастая из твоей строки.
Пергаментные наши оживают лица,
губами вновь касаются щеки

* место ссылки Публия Овидия Назона