Бутылка непочатого романа
торчит из необъятного кармана
сбежавшей из-под стражи тишины
Матросской. Муравьиные скелеты
спускаются по трапу киноленты
в яры коммунистических вершин.
Протяжные кислотные дожди
в бутылке гексогеново коктейлятся.
В одном из них в кино идёшь и ты
вернее маршируешь юным ленинцем.
Ребром наотмашь блошку отрубив,
успеть закрыть глаза от роя брызг,
что крысой водяною образован,
не в силах. Как не можешь крикнуть: «Брысь!
проклятая». У ног твоих – обрыв.
И ты его водой парализован.
Не зверь не птица и не человек,
становишься питанием для чаек.
На зорьке дальнозоркая Камчатка,
всего как есть в тараньей чешуе,
тебя вылавливает неводом сетчатки.
Из челюстей - потоком борода.
Над ней кругами - юный буревестничек.
До Родины твоей рукой подать.
Но нечем.
На камне досыхаешь от любви,
доклёванный довольными бакланами.
И бьёт прибой по точкам болевым
до дна опустошённого романа.