они считали её успешной, беззаботной... - чем-то, чем она никогда не была и никогда не станет. и что-то замирало в вечном двигателе города, когда её длинные синие ножки оставляли почти незаметные следы на песке.
им казалось, её улыбка могла объять целый мир, осветить его своим блеском жемчужных зубов, проникнуть вовнутрь и отразиться в каждом миллиметре тонкой души.
они думали, она счастлива. счастлива, как никто другой, живущий под шатром фосфоресцирующих вечерних небес Эрингяндра. но каждую ночь, возвращаясь в свою лачужку на окраине Северного леса, эта улыбка исчезала, будто хотела спрятаться от страшных теней, гуляющих по стенам. и тогда, оставаясь наедине с собой, она утопала в пустоте, которую никто уже не мог ни отогнать, ни затенить своим постоянным присутствием. той пустоте, которая жила в ней самой, но она не могла вспомнить, когда дала ей прижиться. пытаясь вспомнить, она всё дальше уходила в прошлое...одно...другое...и целую тысячу прошлых жизней. отцветших переживаний и отмерших грёз. сказок, которым так никогда и не суждено было сбыться. и незаросших рубцов...
в последней прошлой жизни она была ведьмой, и её сердце было сожжено кострами инквизиций. это знали все, но мало кто мог предполагать, что остывший пепел иногда колыхался на ветру, а грудная клетка хранила память о былом пламени. и даже теперь в её глазах то загорались, то потухали искорки былого безумия.
а она сидела на подоконнике открытого нараспашку окна, и каждой клеточкой ощущала, как ночь прокрадывается в комнату. жаркая, душная летняя ночь, с её тёплым ветром, еле волнующим листья деревьев, чьи любопытные ветки врывались в комнату, пытаясь понять [но всё же, не понимая], чем эта лачужка лучше свободы земляничных полей и виноградных лугов. их листья опадали и распускались, а у неё была своя персональная весна, своё персональное лето, персональные осень и зима. осенний пёстрый ковёр, укрывавший поскрипывающие половицы, зимние шипы, напоминавшие ей о средневековых пытках, весенние краски и запах чуть прорывающихся почек...и наконец, летний занавес, ловивший солнечные лучики в пальцах фиолетовой листвы. в нём застревали и копошившиеся вокруг неё крылатые мысли - они резали слух, мозолили ей глаза, не оставляли в покое. то есть вообще никогда не оставляли в покое. никогда не давали забыться и ощутить то счастье, какое чувствуешь, впервые увидев изумрудную росу и мятные облака.