Байка на чае.
Работал такой товарищ Букин сменным капитаном на газовозе «Кегунс», пописывал стишки типа:
Ветер по морю гуляет,
Танкер «Кегунс» подгоняет.
Приезжает он как-то со своим экипажем на смену и видит в судовой стенгазете предшественников рисунок: памятник Пушкину в Москве на фоне кинотеатра «Россия», только Пушкин какой-то ненастоящий, в наполеоновской треуголке, а надпись на постаменте – «Букину». Пояснение под рисунком: «Глухая буква «п» заменена звонкой «б», как более подобающей фамилии великого поэта, а буква «ш» изъята как беспричинно при этом шипящая». Лист формата А 12 товарищ Букин изорвал на такие мелкие кусочки, на какие бы ни один шредер с перекрестной резкой не нарезал.
Байка на чае.
Работал у нас в клайпедской базе тралового флота капитан Еденский Александр Александрович, знаменитый мастер - Герой Социалистического Труда. Семьдесят лет ему уже стукнуло. Не знаю, имел ли за плечами хотя бы школу морскую, но дело свое знал справно, военной закалки мореман, было чему поучиться штурманам.
Швартуется как-то к его плавбазе «рыбачок», а Александрыч в замызганной фуфайке и заячьем треухе стоит на крыле мостика, низенький, сморщенный, как гриб сморчок. Матрос с тральщика кричит ему: «Эй, ты, ***, позови капитана!» Смолчал наш мастер, пошел в свою каюту, надел парадный китель со звездой Героя и орденским иконостасом, форменную фуражку с крабом и ллойдовским козырем, вернулся и кличет того бойкого матроса: «Эй, ты, матрос! Я к тебе, к тебе обращаюсь. Это ты ***, а я капитан!»
Байка на чае.
Отоварился я во free shop в дубайском аэропорту и стою в очереди на регистрацию билетов. Из моего пакета торчит плитка шоколада. За моей спиной заняты болтовней на русском языке две чувихи. Одна - другой, вздыхая: «Эх, кто бы мне за жизнь хоть раз такую шоколадку презентовал?!» Я разворачиваюсь, вынимаю из пакета этот продукт и протягиваю дамочкам со словами: «Берите, коли желаете». Подруги в отпаде: никак не думали, что я свой. И вдруг слышу от регистрационной стойки возмущенный голос дамочки-оператора, обращается ко мне на чистейшем родном: «Ну, вы будете регистрироваться или нет?» Тут уже в отпаде я.
Сижу в салоне самолета. Появляется негр, иссиня-черный, видно, что из племени тумбо-юмбо. Спрашивает меня, - вы, конечно, догадались, - на языке Льва Толстого: «Ваше место 17 В?» В ответ утвердительно киваю головой. Этот афро-африканец продолжает речь тем же Макаром: «Позвольте сесть, мое место у окна, 17 А». Я встаю. Он протискивается, усаживается поудобней и многозначительно произносит: «Да, кругом наши!» Вот тебе и Объединенные Арабские Эмираты.
Потом, уже оклемавшись от пережитого, разговорился с этим самым – из наших. Оказывается, тот в свое время учился в ленинградском первом медицинском. Такие дела.
Байка на чае.
По мурманской бурсе помню неразлучную парочку - Афонина и Мафонина, в одном кубрике жили. В роте – команда «подъём». Афонин залезает в рундук, полусидя додавливать храпака. Мафонин пишет записку «Афонин в рундуке», кнопит её снаружи на двери и тоже отдаётся объятиям Морфея, только он залегает в позе эмбриона под своей койкой. Влетает дежурный офицер и даёт Афонину "пузырь в первый отсек". Разоблаченный Афонин тупит глаза, подходит к койке друга, нагибается и сокрушенно говорит: «Вылезай, Мафонин, нас заложили».
Байка на чае.
Да, походка много может сказать о человеке. Помнишь четвёртого механика по прозвищу Дуремар? Высоченный. На такой рост и робу-то не шьют. Межа между штанами и «гадами» с аршин. Ходил враскачку с таким отклонением от вертикали, словно вот-вот «ляжет на борт». Как-то держит он курс на бак - брашпиль промазать. На палубе старпом копошится, свои дела решает. Мастер видит с крыла мостика Дуремара и кричит чифу:
- Иди, помоги ему!
- Что он, сам не справится?
Кэп делает серьёзное лицо и восклицает:
- Ты что, не видишь, как он идёт?!
Байка на чае.
А мою - Шегги звали, рыжая сука, ирландский сеттер, один в один с тем, что красуется на пакетах собачьего корма Chappi. Проказница ещё та была!
Как-то отправился с ней на лодке на Куршскую косу, на болота, пострелять утку на перелёте. В камыши въехал на засидку, маскировочный тент натянул, на банке воссел лицом к рассвету, самозарядку приготовил. Камыш шелестит, баюкает. Комары попискивают прямо по-добрососедски, рыбная мелочь лениво плещется. Не летят и не летят ластоногие. И такое умиротворение на меня нашло, что заснул я сном богатырским! Просыпаюсь, солнце в зените. Пропала охота. А на дне лодке, глазам не верю, четыре тушки уток! Ай да Шегги! Значит, не я один тогда на том болоте промышлял. Натаскала чужих трофеев с воды. Говорю ей: - Прости, родная. Я тебя понимаю. Грех без дела сидеть, когда крылья хлопают, ружья бабахают, а хозяину хоть бы хны! - Или вот рыбалка не задалась. С берега ловил. И место-то прикормленное. Гляжу, моя собака волочит леща огроменного. Утащила у кого-то. Ругаю её: - Шегги! У тебя совесть есть? - Но на разнос времени не хватило - поклёвка бешеная пошла.
Слышал, родоначальника породы владелец посчитал слабым и негодным для полевой работы, вёл к реке с целью утопить, а сосед выпросил его за символическую сумму. Этому бы соседу памятник поставить. Такое вот Муму. Да и как корм Chapi вижу, печалька. 14 лет моя Шегги прожила. Больше собаку заводить не хочу.
Михаил Мазуркевич