Янтарь пива мгновение сверкает в темном горлышке бутылки, прохладой омывает горло и исчезает где-то под кадыком, в теплой темноте желудка.
Начинается диалог.
- Осколок счастья, хожу бездомный.
- Какая жалость, мы не знакомы.
- Мы незнакомы? А кто мешает?
- Об этом вовсе никто не знает.
- Никто не знает? Какая глупость!
- Хотите выпить?
- Пожалуй, сухость
во рту сегодня.
- С похмелья, верно.
- Давай не будем столь откровенны.
- Давай? Когда же на ты мы стали?
- Меня послушай, хотя, едва ли
поймешь, о чем я хочу поведать.
- Попробуй, скучно одной обедать.
- Я потерялся, ищу знакомых,
(быть может, сделан досадный промах),
и, не надеясь уже на чудо,
пытаюсь вспомнить, кто я, откуда.
Какие руки меня ласкали,
глаза какие с собою звали,
какие звуки шептали губы.
- Ты говори, красиво, чудо.
- Но так банально, избито, пошло.
Копаюсь бомжем в разбитом прошлом,
среди осколков ищу бутылку.
Напьюсь, забудусь, усну подстилкой.
- Похоже, болен твой слабый разум.
- Быть может, болен, но не заразен.
А впрочем, что я тебя терзаю.
Ведь я был принцем.
- Здесь, на вокзале?
- Сказала б лучше, что в прошлой жизни.
и не смотри так, с укоризной.
(в глазах прекрасных усмешка бродит,
но продолжаю в подобном роде).
Да, я был принцем совсем обычным,
и жил, признаюсь, весьма прилично.
- А где ж ты жил?
- В счастливой сказке,
среди забавы, любви и ласки.
Среди людей пустой породы,
что мне готовили невзгоды.
- Опять уходишь ты от ответа.
(Встает, прощаясь).
Ах, лето, лето,
опять ты скачешь веселой шайкой,
и мысли топчешь и бьешь нагайкой.
- Прощай (с досадой), лети кукушкой,
живи свободно.
Ушла старушка.
Вся в белом-белом, чуть громыхая,
(весьма похоже на стук трамвая).
Опять один. В руке бутылка,
в янтарной влаге сверкают льдинки,
искрятся звезды, и плещет море,
и я, качаясь, с волною споря,
плыву неспешно в кривые дали,
где, может, любят, где, может, ждали.
Конец сюжета.