И.Н., Ю.К.
Веку восемьдесят пять ли, шесть - чуешь - дрожь по подошвам со дна,
Словно рвётся струна.
А вокруг вечереет сквозная печаль и внутри
Не горят фонари,
Где вдоль скользкой реки запоздалого гипса белеет гряда,
Где любовь караулит беда,
Где в глазах синегубых девиц и небритых мужчин
Даль Калужской заставы была хороша без причин.
И была хороша беспробудная серая стынь
И ночная пора.
На морозе гремя, пляшут призраки белых простынь
В углубленьи двора,
И в молчащее сердце вливаются тени и сны,
Эта музыка – ложь.
По глазам узнают, что тебе бесконечно верны,
И от них не уйдешь.
И от них не уйдешь – просто серые пальцы газет
Не касались несвежей войны, и зияла зима,
И мерещилось что-то, и тут же сходило на нет,
И сводило с ума.
И сводила с ума не мятежная мысль, а вдали
Замирающий гул:
Шум в ушах, приглушенно, как из-под земли,
Словно ветер подул.
И мерцающий голос: скажи мне, когда я умру?
-Не умру никогда.
И в оттаявший холод приносит сквозняк поутру
запах донного льда.
Есть январь у черты, проходящий озноб, и потом
В безымянном году
Я себя в этом давнем, в заснеженном городе том
Никогда не найду.
Есть подробная нежность в нерезком размытом лице
Да ледок на грязце.
Есть, да только не вспомнить – слова тяжелы
И стесались углы.
Есть флажок и венок, есть деревья – то вместе, то врозь…
Брось, безумная, брось…
Мимо ходят чужие и в месте пустом – никого.
Что теперь до него?
1991