Я тоскую по тишине,
по дороге сухой и пыльной,
по малине в садах обильной,
и по кружеву белых лилий
на прозрачной речной волне...
Ах, Алёшкино! Тридцать лет,
как осталось одно названье
от деревни, где мы незванно
ребятишками к деду Ване
залезали надрать ранет...
Там был тихий большой залив,
где дремали чужие лодки...
Мы шагали в их домик топкий,
и, насквозь промочив колготки,
всё качались под сенью ив.
Отражался в реке закат.
Пахло дымом, борщом и хлебом.
Вот тогда, под брусничным небом,
я влюбилась светло и немо
в деревенский простой уклад.
А потом мы брели домой -
- город встал-то через дорогу!
И трёхкомнатная берлога
тоже пахла костром немного -
- ветер веял с деревни той...
Время стёрло с лица Москвы
те домишки, сады и лодки...
Ах, Алёшкино! Как неловко,
что осталось такое слово,
а деревни уж нет, увы...