Она была немолода. Но время щадило ее – со спины ей говорили чаще – «девушка», когда она оборачивалась, то натыкалась на смущенный взгляд.
Дети ее разъехались по своим семьям, а ей пришлось коротать одиночество в качестве придатка многочисленного семейства подруги, которая уже была обременена внуками. Она не обижалась, когда та, привыкшая командовать всеми и вся, также покрикивала на нее. Ведь они были подруги детства.
Сегодня всем семейством, с орущими внуками и престарелой бабкой они собрались навестить дальних родственников, и конечно же взяли с собой свою неразлучницу, как же без нее? Ведь нужно же кому-то и убраться и за внуками посмотреть… Да она и не сопротивлялась – с радостью покинула свою скромную квартирку в надежде на немудреное приключение.
Когда-то она была и симпатична и умна, но доверчивость ее не знала предела – вечно она носилась с чужими проблемами, которые ей были дороже своих. Так, однажды она пожалела одного пьяницу и согласилась выйти за него замуж, думала, что перевоспитает его по образу и подобию своему – поможет посмотреть на мир сквозь розовые очки. Но, эксперимент не удался, и она чуть унесла ноги от разъяренного монстра, прихватив с собой народившихся к тому времени, двоих малюток. С тех пор вся ее жизнь была посвящена только им. Она старалась забыть, что она – женщина, новая попытка любви только усилила мысль о том, что она не такая как все, и заставила смириться с мыслью о вечном одиночестве…
Автобус притормозил у добротного дома, и все семейство высыпало наружу. Здесь уже ждали предупрежденные родственники, с ужасом пересчитывая потенциальных едоков. Но, предусмотрительная мамаша уже выгружала объемные баулы снеди. Нашей героине достался огромная сумка, под тяжестью которой, согнувшись в три погибели, она старалась отвечать на поклоны. Неожиданно к ней подскочил крупный мужчина, и, смешно шаркнув ножкой, предложил свои услуги. Она с радостью отдала в его огромные ручищи свою непосильную поклажу и вихрем взлетела на ступеньки, разметав по спине копну золотистых волос. Ее глаза светились благодарностью к незнакомцу, который тоже улыбался своей открытой улыбкой.
После шумных приготовлений все сели за стол, заставленный всевозможными яствами, приготовленными на скорую руку. По-видимому, дорога была слишком утомительной, и все проголодались до такой степени, что даже дети забыли капризы и уплетали за обе щеки. Аппетит разыгрался и у нашей героини, и она не заметила, как съела третий кусок, любезно подложенный ее новым кавалером. Они опять оказались вместе – теперь за обеденным столом. Она чувствовала некий прилив сил – всем казалось, что ей всего лишь за тридцать с небольшим. И, все те знаки внимания, со стороны нежданного ухажера, относятся исключительно к ней, к ее проснувшейся харизме, к женскому обаянию.
Подруга метала грозные взгляды в ее сторону, давая понять, что неприлично в ее возрасте кокетничать с незнакомым мужчиной, о котором и сама имела смутное представление. Но все ее уколы пролетали мимо нашей сладкой парочки, казалось, что время для них остановилось и никого рядом не существует. Они вели оживленный разговор, будто знали друг друга уже давно. Его неуклюжие попытки близости и ерзанье рук под столом она относила на счет его неуемной энергии и тактично возвращала их на место.
Но вот трапеза окончена, все вышли с таким же шумом из-за стола, поднялся и он, услужливо подавая руку. Как во сне она вложила свою маленькую ручку в огромную лапу, и почувствовала, как та стала влажной и душной. «Крупные люди чаще потеют, - подумала она, - надо бы выйти на воздух». Голова ее чуть закружилась, и чтобы не потерять равновесие, она оперлась о его мягкий живот, он тут же отреагировал, поддавшись животному инстинкту, и повлек ее за кисейную занавеску, предварительно оглядевшись.
Вот они уже одни у высокой кровати со взбитыми подушками, по-деревенски накрытыми кисеей. Подхватив ее на руки, легкую, как перышко, он бережно уложил на кровать, убрав мешавшие высокие подушки. Ее тонкая рука свесилась, глаза были закрыты, но ресницы трепетали от яркого солнечного света. Она была так прозрачна, что у него вызвала умиление: «Женщина-подросток - Лолита!» Волна вожделения овладела им. «Как там ее, зовут? – подумал он, - забыл спросить… Да не все ли равно?» Он воровски оглянулся – не следит ли кто, но все были заняты долгожданным общением и экскурсией по обширному хозяйству.
«А, что, - подумал он, взбираясь на кровать, - Самое время!» Его потный живот притиснулся к ней, а проворные руки заскользили по телу спящей женщины. Волосы ее разметались и светились на солнце, тонкое лицо покрыл румянец, губы были по-детски приоткрыты. Казалось, что вся она излучала негу и нежность. «Она как ромашка, хрупкая и тонкая, и пахнет ромашковым лугом» - промелькнуло у него в голове. Когда-то он любил убегать за околицу деревенского дома и бродить по лугу, срывая беззащитные ромашки.
Он осторожно повернул ее лицом вверх и нагнулся, чтобы поцеловать, но передумал, испугавшись, что она проснется от поцелуя, как та царевна в хрустальном гробу в сказке, какого-то Пушкина. Его рука потянулась к пуговке ее ворота. Привычно одолевая одну за другой, он отдернул тонкую ткань, надеясь увидеть пышные холмы женского начала, но его взору открылись лишь небольшие всхолмления, с красными брусничками в центре. Но они были настолько милы и нетронуты, что даже у такого прожженного ловеласа вожделение сменилось каким-то трепетным чувством. В зачарованном экстазе он начал покрывать поцелуями нежные холмики, спускаясь к низу живота до заветных ворот рая. Не смотря на его огромность, руки словно жили своей самостоятельной жизнью – они не были грубы и заскорузлы, напротив, отличались мягкостью и нежностью.
Она давно уже пришла в себя, но делала вид, что находится в глубоком обмороке. То, что происходило с ней в данную минуту, не укладывалось в этические рамки ее нравственного воспитания. Она сразу почувствовала необъяснимое волнение при встрече с этим большим мужчиной, ибо ей казалось, что только таким и должен быть представитель сильной половины человечества – надежным и крупным, словно матерый медведь.
В начале, словно сквозь сон, она ощущала то, что с ней происходило – вот сильные руки ее подхватили как перышко, и она перестала осознавать свой вес, вот ее погрузили как в облако на пуховую перину, где нега овладела ею, она скорее почувствовала его запах, запах ее мужчины, ибо, остальные известные запахи словно уже перестали существовать. Мысленно она удивилась метаморфозе своих чувств, ведь она за версту не переносила чужие запахи, особенно мужских особей – они ей претили. А тут… Какая-та волна вожделения охватила ее и понесла на своем гребне, распаляя все сильнее и сильнее. Ее маленькие груди напряглись и подались навстречу вожделению. Она чувствовала, как его руки пытаются открыть заветную дверцу, и не препятствовала этому, хотя давным-давно скрывала от всех и вся пикантные части тела, считая их недостойными обозрения.
В глубине души она знала, что ведет себя крайне недостойно, и сознание этого придавало ей решимости не сбежать от настигнувшей судьбы. «Это во сне, это – сон, - внушала она себе, - Проснусь у себя дома, и не будет никого, только я и кот…» Тяжело дыша, он высвободил свой меч, который был уже наготове совершить свое, природой данное действо. «Как, неужели так быстро? – промелькнуло у нее в голове, - Это не сон…» Она с ужасом подумала о том, что этот человек сейчас навалится на нее и раздавит, ведь других способов он не знал, и обходился только этим старым испытанным способом деревенского быта, которым довольствовались его родичи и сородичи. Инстинктивно она повернулась на бок и, ткнувшийся было в нее отросток, зажала ручкой – он был коротким и толстым, почти квадратным. Открытие несоразмерности отрезвило ее мгновенно. Не ожидая женской ласки, застигнутый врасплох предмет мужской гордости, лопнул как мыльный пузырь и истек вожделенной влагой. Его хозяин, не ожидая такого конфуза, неловко чмокнул свою новоиспеченную пассию в щеку и прошептал слова обещания новой встречи.
Оставшись одна, она долго размышляла о случившемся наваждении. Что это было? А было ли? И с кем, с ней?!! С ней, серенькой невзрачной особой, на которую и в молодости глядели с жалостью – бедняжка, ни кожи, ни рожи! Она соскользнула с кровати, ища одежду – слава богу, она в халатике, который прихватила с собой на случай ночевки в чужом доме. Но, нижнее белье куда-то подевалось, пришлось натягивать срочно брюки и свитер, лежащие на стуле. «Меня давно наверно, ищут, - подумала она, - Ведь неизвестно, сколько времени прошло с тех пор… Нужно привести себя в порядок, чтобы никто ничего не понял…» Она взяла в руки гребень и удивленно уставилась на свое отражение. Оно выдавало не унылое лицо одинокой женщины, а просветленное, с лукавыми искрами в глазах, лицо другой, неизвестной доселе особы. «Так вот какая я! – промчалось у нее в голове, - Тогда мы еще поборемся за счастье!»
В зеркале появилось отражение давно искавшей ее подруги:
- Вот, ты где, а мы уже собираемся домой, ты что, тут ночевать останешься?
- А, что, уже наступил следующий день?
- Какой «следующий день» - сейчас еще только вечер, но мы решили ехать раньше, так как в гостях хорошо, а дома лучше, сама понимаешь…
- А как же хозяева, они же приглашали нас… вас на два дня…
- А может, еще и на три? Собирайся немедленно! Автобус ждать не будет.
Хлопнув дверью, подруга ушла собирать свое многочисленное семейство. Она устало опустилась на стул. Радости не было. Было ощущение чего-то неотвратимого, страшного. В висках стучала кровь. Было невыносимо больно за то начавшееся так внезапно счастье, и горе потери… «Нет, я не могу так просто уехать, надо разыскать его и посмотреть ему в глаза, он должен что-то решить, ведь он – мужчина, - подумала она. – Если, что – я останусь…»
Она его разыскала не сразу, но какое-то чутье ей подсказало, что он там, за этой дверью, откуда тянуло сигаретным дымом. Открыв дверь, она увидела его, лениво развалившегося на диване, его грузное тело не вмещалось в широкое кресло, где, согнувшись, сидели его сотоварищи. Они резались в карты. На низком столике стояли граненые стаканы с мутной жидкостью, а в центр венчала бутыль ядреного самогона. Тарелок и вилок не было. На куске замасленной газеты была навалена немудреная снедь, которая периодически отправлялась в рот в виде закуси. Засаленные карты со смаком шлепались на стол, вызывая радостное или недовольное урчание игроков. Грязные жирные пальцы хозяина так и мелькали над столом. Маленькие свинячьи глазки остро следили за шулерством противников.
Ее приход никак не смутил уютную троицу. Она застыла в шоке, глядя на заплывшее жиром и захмелевшее лицо своего ухажера. «Это не он, - тщетно пыталась она себя обмануть, - Это какая-то ошибка»… Извиняясь, она попятилась, было назад, но, вдруг сфокусировав взгляд, он узнал ее. Резко привстав с дивана, не смотря на свою тучность, одним движением руки увлек ее к себе. Оказавшись в почти незнакомой компании подвыпивших мужчин, она испугалась и попыталась высвободиться, ссылаясь на занятость. Мужчины нагло разглядывали ее, отпуская сальные шуточки, к ее стыду, ухажер называл ее другим именем, либо называл просто «Крошкой», намекая на предстоящее свидание. Она с недоумением слушала этого человека и не узнавала его: куда подевались галантность и шарм, с которым он несколько часов назад предстал перед ней? Ей стало душно от перегара и дыма, от двусмысленных ухмылок нетрезвой компании. И все же, образ того, первого впечатления, никак не укладывался в образ сидящего рядом. Она тщетно вглядывалась в расплывшиеся черты благодушной физиономии и не могла понять – помнит ли он ее? И все же решилась спросить:
- Вы помните меня?
- Как же, как же, ты дальняя родственница моей жены…
- Жены?!!
- А вот и она пожаловала! Как вспомнишь, так тут как тут… Дорогая, а мы тут картишками балуемся! Заходи!
В комнату вошла тучная женщина не первой молодости, но со следами былой красоты. Жизнь не пощадила ее, двойной подбородок и заплывшие глазки свидетельствовали о том, что минуты тоски и отчаяния она старалась заесть. Наша героиня, не ожидая такой развязки, вжалась в диван, чтобы не коснуться мужчины, но жена, по-видимому, давно привыкла к замашкам своего ловеласа, и не обратила внимание на какую-то замухрышку. Махнув рукой, она деловито забрала полупустую бутыль и указала оторопевшим мужичкам на дверь.
Не помня себя, она выскочила наружу. Свежий воздух ударил в лицо, оно пылало стыдом и смятением: «Жена! Почему он ничего не сказал про жену? Да я и не спрашивала, а мне никто не сказал… Да и видела ли я кого? Нет…» Отчаяние, обида за поруганные чувства охватили ее. Сердце стонало и ныло, готовое вырваться наружу. «Нельзя больше здесь оставаться! Он даже не вспомнил меня…» - пронзило ее неожиданное открытие. Нет, не жена была главным препятствием невольного счастья, нет не она. Он, и только он был и создателем и разрушителем тех трепетных чувств, что охватили ее. «Дура, круглая дура, в который раз я наступаю на грабли, в который раз доверяю себя подобным типам»…
Конечно, она лгала себе, ведь она принадлежала к тому числу дамочек, которые «обжегшись на молоке, долго дуют на воду». Внезапно до ее слуха донесся голос подруги, которая загоняла все многочисленное семейство в прибывший автобус. «Пора, очнись, дорогая, или ты думаешь здесь остаться?» - услышала она полный сарказма голос. «Да-да, я сейчас, я скоро»…- метнулась она за вещами, которые так и стояли рядом с той коварной комнатой ее недолгого счастья. «Только на минутку, взгляну и назад!» - осторожно приоткрыв заветную дверь, так и застыла на месте – вся комната была залита алым светом вечерней зари, окрасившей белые одежды высокой постели. Последний луч солнца играл на металлических шарах старинных спинок кровати. Уют и нега разливались по комнате… «Почему так получается, кому-то счастье достается как солнце, безо всяких усилий, и каждый день, а кому-то – как эта полоска вечерней зари – блеснет и погаснет»… - с горечью подумала она.
Но, пора! Пора уезжать отсюда. Что еще? Вдруг ей захотелось увидеть эту зарю на воле, увидеть и запомнить. На всю жизнь… Да что, жизнь? Навечно!
Она выбежала на косогор, солнце медленно уходило за горизонт. В небе полыхали зарницы. Дул резкий ветер, трепал ее распущенные волосы, платье, в которое зачем-то она переоделась не по погоде. Лицо ее было обращено к солнцу, которое разбухало словно на дрожжах, и багровело со зловещим окрасом. Ее тонкая фигурка раскачивалась, словно в экстазе, грудь судорожно вздымалась, и в воспаленном мозгу уже звучала песня, - песня прощания. Как подстреленный лебедь поет свою последнюю песню, так и из ее горла вдруг вырвались звуки, мало похожие на слова. Это было горловое пение предков. Так выли по мертвому. Так выли по живому, провожая на верную гибель. Эта песня неузнанной женской доли. Плач по неразделенной любви… И вдруг, ей показалось, что она где-то слышала эту песню, знала слова, где-то читала их, и они всплыли в памяти. Хриплый голос смолк, но в ту же минуту, возник другой, чистый высокий голос, дыхание выровнялось, и песня женского всепрощения огласила округу:
«Хочу у зеркала, где муть
И взор туманящий
Я выведать, куда вам путь
И где пристанище?
Я вижу: мачты корабля,
И вы – на палубе…
Вы – в дыме поезда… Поля
В вечерней жалобе…
Поля, поля в росе
Над ними – вороны,
Благословляю Вас,
Благословляю Вас,
Благословляю Вас на все
Четыре стороны…»
Как струна оборвалась песня, а вместе с ней и несостоявшееся счастье. Солнце уже скрылось за горизонтом, даруя земле отсвет последних лучей.
Автобус был переполнен людьми, и с нетерпением готовился к отъезду, он даже отъехал порядочных тридцать метров, как притормозил, чтобы выпустить из своих тисков маленькую проворную женщину, которая, отчаянно жестикулируя, звала ту, что застыла в немом изваянии, скрестив руки на груди, кутаясь в жалкий платок, наброшенный на плечи. Она стояла, обратив лицо к заходящему солнцу. Не дождавшись ответа, маленькая женщина подбежала к ней и, схватив ее за руку, как сомнамбулу повлекла за собой. Поглотив очередные жертвы, автобус покатил прочь.