Венеция. 18-й век

Лев Аксельруд
Ветреный, как страсть южанки,
карнавал полгода длится.
Все – от дожа до служанки –
прикрывают маской лица.

Где тут шкипер? Где священник?
Кто банкир? Кто музы крестник?
Карнавал – как уравненье
с тысячами неизвестных.

День за днём с лицом прикрытым
люди церковь посещают,
в масках делают визиты
и процессы защищают.

И пьянящей благодатью
в каждом сердце бродит ересь:
«В маске всё могу сказать я,
в маске я на всё осмелюсь».

Но вернутся злые будни –
и продажное отродье
об игре трезвонить будет
как о подлинной свободе.

От лица плебейской массы
выступит придворный ритор.
Карнавал... Бредёт средь масок
человек с лицом открытым.

Может, он – монах суровый,
чуждый светской сей забаве.
Может, он – поэт, чьё слово
не нуждается в забрале,

кто светлеет над строфою,
словно бронзу льёт в опоку,
кто в сонетах – с головою –
выдаёт свою эпоху.