Едва ли то времечко вами забыто,
Когда, по всем признакам, зыбался мир,
И множился тот, имя коему – чмырь,
Заместо "любите" услышав "либидо".
И, как то бывало в подобные годы,
Все те, кто сумели – рубили хрусты,
А кто не сумели, те шли во христы,
Чтоб первых пугать приближением коды.
И я в первом деле стяжав только малость,
Затем во втором не стяжав ничего,
Короче, святого когда не осталось,
Тогда-то и встретил сие существо.
То было в одном номерном городке:
Он был специально пристроен к заводу,
Затем, чтоб клепать что-то там для ракет,
Но… умер завод – ему дали свободу.
Из тех городков он, которым стать садом
Не выпал и вряд ли уж выпадет шанс;
Где есть коли дом с человечьим фасадом,
То тот лишь, что строил ещё пленный ганс.
Я был там три дня с кой-какой суетой,
И, помню, покинув отвальную бражню,
Побрёл представлять им пизанскую башню,
Закончив лишь за городковой чертой.
Там твердый (почти что асфальтовый) ветер
Во мне воскресил рудименты сознанья…
Гляжу я – советский оранжевый свитер,
Затем, вижу вдетое в свитер созданье.
Ещё впереди вижу старый карьер,
И та божья тварь, башни той на манер,
Склонилась над краем почти на полметра,
Держась лишь за счёт мордобойного ветра.
(А ветер и впрям был, что – мёртвый заметит…
Вот только не помню, который был месяц,
Лишь помню, что сверху пищали "курлы"
Остатки какой-то пернатой урлы.)
Припёрло тут мне, извините, поссать,
Но… вдруг это чучело сделает "баум"? –
Конечно, бросаюсь я свитер спасать,
Ведь выпимший русский, он добрый как даун.
Пока штурмовал эти сорок саженей,
Услышал я несколько раз (но нечётко),
Как голос (и голос, скорей всего, женский)
Пожалуй что, просит кого-то о чём-то.
Но вот я скватил за подол епендит,
Тяну как могу с криком "ёбнешься, дура!" –
В кулак мне, как чёрт на резинке, летит
Вперёд протянувшая руки фигура.
Её волоку, чтоб не видеть карьер,
Гляжу на неё – вижу: вроде, всё цело,
И вижу, прозрачный почти, экстерьер
(Аж чуть не подумал "астральное тело").
Косичка – огрызок, что хвостик щенка;
Глаза типа "мать не пущает кадриться",
Но сетки у глаз, хоть видны и слегка,
Легко выдают, что щенку-то за тридцать.
Чтоб слышать слова, ставлю боком нас к ветру:
– Нашла, тоже, место молиться, балда!
– А я не молюсь: я молилась тогда,
Когда понимала одну только веру –
Теперь же, я знаю, как вырастить Время,
Такое, что впредь не придётся полоть:
Я в Ветер бросаю слова, это – семя,
А Ветер, он Времени этого – плоть.
(Я понял: у тётки болезнь головы.)
– Ага, так ты значит молила не Бога?
– Ну что вы! Ну как же не поняли вы?! –
Бог – Время, и Богу потребна подмога:
Мы можем внести все грядущие вещи
В ту Книгу, ну, ту, что что древнее всех книг,
И Книга та – Ветер, поскольку он – вечен,
Ведь он на Земле не затих ни на миг.
– И что же сегодня внесла ты... в "скрижали"?
– Да что и всегда (нонче не до затей):
Чтоб Мир устоял, а мы снова рожали,
Мужья же – любили и нас, и детей.
– А можешь ты сделать, чтоб... люди... летали?
– Не я, ибо, чтоб сохранились мечты,
В них нужно подробно продумать детали –
Здесь нужен мужчина…возможно... что ты.
Ведь крепче всего получается вместе –
Мужчины ж боятся: она, мол, колдует,
Но... ты ведь не местный?.. Не бойся их мести! –
Давай помечтаем, пока Время дует.
"Сейчас, – говорю, – попою с тобой песни.
Вот лишь отбегу я на две-три минуты…"
Кивает: "Я жду", – и опять прётся к бездне
На тоненьких ножках a la фу-ты-ну-ты.
А я, наконец, справил то, что хотел,
И, признаки счастья вдруг чувствуя в теле –
Случайно представил, что я... полетел,
И крикнул: "Хочу, чтобы все полетели-и-и!.."
Но... тут же осёкся, и тут же подумал:
"Попутал же мелкий оранжевый бес!.."
И я убежал, ибо в вере как дуб был:
Меня воспитал православный ликбез.
……………………………………………
Сейчас, каб вернулись назад те лета –
Пред бегством подумал шесть раз ещё я бы,
Ведь Мир... устоял, и рожать стали бабы,
А дети, кой-где, начинают летать.