Великому мореплавателю,
Христофору Банифатьевичу
Врунгелю, посвящается
Так получилось, что последний экзамен я сдавал после сессии. Все уже сдали, а я нет. Хвосты, понимаешь, замучили. Да мысли разные. О смысле жизни, например. О предназначении. О выборе жизненного пути.
До сих пор сомневаюсь в правильности сделанных когда-то шагов. А ведь с тех пор, уже, 30 лет прошло.
Думай, не думай, а как говорится, поворачивать оглобли, поздновато будет.
Поэтому на плавательскую практику, в управление Западного порта, прибыл я с опозданием. Нормальных студентов уже распределили по имеющимся судам, а ненормальных... сами понимаете.
"Ну и куда я теперь тебя, дорогой мой человек, дену... А?" Судов-то приличных совсем не осталось. М да... И где же ты раньше-то был... Пришел бы недельку назад, все было бы путем, а так..." - речитатив инспектора по кадрам привел меня в некоторое недоумение.
"Да я собственно, не настаиваю. Если не можете, подпишите бумагу, и все… Дескать, практику плавательскую прошел, и все дела. Всего месяц какой-то. Так ведь, формальность, для галочки..."
"Формальность, говоришь? Ну да, формальность... А у нас вот, понимаешь, суда неукомплектованные ходят. Матросов не хватает... Командный состав худо-бедно укомплектован, а вот
матросов да мотористов совсем нет. Ну кто же пойдет за 100 «рэ». палубу драить, да "концы", понимаешь, закручивать?
Вот ты, например, пойдешь, матросом? Сутки через сутки. С обработкой... На "БП-17"? Я не настаиваю. Но месяц-то, это же ведь не долго. А? Что скажешь?"
"Месяц не долго", - сказал я, разглядывая судовую роль экипажа. 12 человек команда. "Да это же лайнер", - подумал я. "И чего старик переживает? Не понимаю". В памяти вставали огромные красавцы-буксиры. "Челюскин", "Семен Дежнев", "Порт Артур", швартовавшиеся здесь же, недалеко. На набережной Лейтенанта Шмидта.
. Все это были суда Западного порта, «портофлот», одним словом. Крутились они, в основном, недалеко.
.В акватории морского порта, Финском заливе, ну и по всей Неве, выполняя самую разную работу. Таскали шаланды с песком, намывавшимся земснарядами, перетаскивали баржи из одного района в другой. Обслуживали экипажи, стоявших на рейде судов, зимой обеспечивали проводку судов в битом льду. В общем - рабочие лошади. То есть, не сухогрузы, не пассажирские лайнеры, не крейсера и не эсминцы, а обыкновенный «портофлот».
"Согласен", - сказал я. И получил направление на "БП-17".
***
Утром следующего дня, узнав у диспетчера место нахождения парохода, я и отправился в район Угольной гавани, куда собственно и направлялся в этот момент "БП-17". Там мы и должны были встретиться. "Что-то вроде первого свидания»- подумал я.
Пароход, однако, запаздывал. Мимо, то и дело проплывали суда. В основном, теплоходы, грузовые и пассажирские. Катера и буксиры. Все, что угодно, только не то,
что было нужно. Мысленно я уже ругал диспетчера и начал подумывать о возвращении домой, когда увидев на горизонте тучу густого черного дыма, почувствовал, что свидание в общем -то может и состояться.
Однако то, что я вскоре увидел, вовсе не походило ни на"Дежнева", ни на "Челюскина" и даже ни на "Порт Артура".
Совершая лихой маневр с разворотом, кренясь на один борт, выпуская огромные клубы дыма, к причалу подходил, черный от сажи, прокопченный, обветренный бог знает какими ветрами,
настоящий паровой буксир 30-х годов. Полное ретро. Чумазое, но вполне симпатичное создание, увидев которое где-нибудь на Темзе или на Миссисипи, никто бы не удивился.
Но здесь, на Неве в начале 70-х... Это был нонсенс. Я сразу же влюбился в свой пароход. И мысленно представил себе, как через какие ни будь 5 минут, лихо, поднявшись по трапу, представлюсь капитану: " Сэр...."
Но не тут-то было. Пароход ткнулся носом в причал, на который ловко выскочили два чумазых молодчика, и, дав полный назад, развернувшись на месте, стал весьма наглым образом, улепетывать от меня на всех «парусах», гоня перед
собой большую волну, накрывая дымовой завесой близлежащие береговые постройки.
"Э…, любезные" - обратился я к двум молодчикам. "Не подскажете ли Вы, куда отошел пароход, и скоро ли он вернется назад?"
Мужики переглянулись: "А чего ему возвращаться-то? Вот нас с бутылками высадил, а теперь уж на "Декабристов" пошел. Почитай не догонишь..."
***
Мужики оказались шкиперами с какой-то баржи. Шкиперская жизнь протекает почти безмятежно, по сравнению с экипажами самоходных судов. Сидят они на своих баржах месяцами. Буксиры таскают их с места на место. С грузами, порожнем. По всякому. А у шкипера и голова не болит. Главное чтобы на барже был порядок. Вот и заводят они свое хозяйство. Огородик на крыше надстройки. Рыбку подлавливают. С пивком в самый раз. Ну и пьют некоторые по черному.
Это от одиночества. Не каждый может шкипером работать. Если кто одиночества ищет, от людей прячется, так ему туда и дорога. В шкипера, значит.
А вот на больших реках, на Волге, скажем, так там целыми семьями «шкипарят». Муж - капитан. Жена-матрос. Дети по палубе бегают. Благодать. Летом плавают, а зимой дома. Навигация то заканчивается. Да и детям учиться надо.
***
На следующий день, утром, я прибыл на причал острова Декабристов. Передо мной в 5 метрах от причала стоял мой "БП-17".
"Мой» - это громко сказано. Пароход словно не замечал меня. На носу молча сидел человек в вязаной шкиперской шапочке и смотрел вдаль, попыхивая трубкой. На палубе суетился другой. Разворачивал и скручивал в бухту кусок
пенькового каната.
С причала на борт парохода была переброшена длинная доска. Некое подобие трапа. Ходить по такому трапу не только опасно, но и просто, преступно опасно. Одно неловкое движение, и ты за бортом. Но именно в этом и заключался кураж, особенный морской шик. Настоящий моряк должен быть ловок. Карабкаться вверх по вантам, издавая при этом лихой
молодецкий крик: " Карам ба..." Я это понял. Закрыл глаза и ступил на трап. Судьба была милостива ко мне, и на этот раз все обошлось благополучно.
«Хм-хм…» - сказал я, подойдя к человеку с трубкой. "Не вы ли будете капитаном этого парохода?". По совершенно безучастному взгляду я сразу же понял, что сильно ошибся.
"Не я", -с казал человек и кивнул в сторону того, кто крутил бухту с канатом.
«Так точно. Я и есть капитан - дублер нашего лайнера», ответил последний. Дублер, потому что работаем мы посменно. Кроме меня в команде еще два капитана, механик и матрос. Итого 5 человек, вместо 12 по штату. А вы, как я понимаю, шестым будете? Очень хорошо. Милости просим"
Капитан - дублер Крутов оказался общительным и даже интеллигентным человеком. Бывший офицер Северного флота, досрочно списанный на «гражданку», продолжил карьеру не в самом подходящем для него месте. На старом чумазом буксире. "Зато рядом с домом", - сказал он, как бы оправдываясь в том, что нет у него ни папы, ни дяди, ни волосатой руки, обеспечившей ему безбедное существование.
Крутов наскоро объяснил мне мои обязанности и сказал, что смена его скоро закончится, и работать мне придется с другим капитаном. А пока будем стоять на месте, и ждать смены.
Так и простояли мы на Декабристов до самого вечера. Я даже спустился в маленький кубрик и успел покемарить на старом деревянном топчане.
***
Шум, гам и топот привели меня в бодрое состояние. В кубрик спустился небольшой мешковатый человек. С глубоко посаженными, цепко смотрящими глазами на загорелом лице, с провалившимся маленьким носом.
"Капитан Кремнев", - отрекомендовался он. "Я - моряк. Побывал во всех странах. На всех континентах. Много чего видел и знаю. Вино, карты и женщины - это моя стихия. Понимаешь? Моряк без этого не моряк. Про караван «PQ -17» слыхал что-нибудь? Война, голод. Союзники слали нам караваны судов с техникой, боеприпасами. Я в то время в Архангельске на "Кузбасе" матросом ходил
. Видел, как разгружались союзнички. Жаль вот, не всем суждено было добраться до нашего берега.
Немецкие субмарины как котят их в Атлантике топили. Что ты. В военно-морском музее фотографии есть. На одной даже я сфотографирован. На выгрузке в Мурманске. Я тогда пацаном был"
Капитан снял белоснежную тужурку, и я увидел потертое, прокопченное тело с полувытертыми татуировками. Карты, бутылки, женщины. "Ошибки молодости", - заключил он. "Пробовал вытравить, да где там. Ну, вот и познакомились. Пока отдыхай. А через час выйдем на связь и пойдем в Лахту. Платформу возьмем на буксир. Потащим через мосты. Если успеем в разводку.»
. ***
Через час он вызвал меня в рубку и показал нашу рацию. Находилась она в деревянном ящике под ключом. Чтобы злоумышленники чего не сотворили.
Береженого бог бережет. Обычно радиостанция находится во включенном состоянии. Для того, чтобы судно все время было на связи. Но это ведь "БП-17". Здесь все по своему.
Выходим на связь: " Ленинград-8", "Ленинград-8", ответьте БП –17 - тому. Как слышите меня? Прием". " Слышу вас 17-тый, хорошо слышу. Где вы находитесь?". " Стоим на Декабристов. Ждем ваших указаний. Прием". " Следуйте в Лахту за буровой платформой. Берите на буксир и ведите в Отрадное.
Как поняли меня, 17-й? Ответьте. Прием". " Понял Вас. Понял. Следую с Лахту. Прием". "Ну, все тогда, действуйте. До связи".
После сеанса связи капитан закрыл ящик с рацией и открыл другой. Там был компас. "Лахта находится в заливе. Будем идти ночью по компасу. Локатора у нас нет. Не положено", - сказал Кремнев. "Ну а компас запираю для того,
чтобы спирт не выпили. Картушка-то, она ведь в спирту плавает.
В прошлом году был такой случай. Компас разбили. А спирт выпили. Не знаю на кого и грешить. С тех пор закрываю".
В залив вышли заполночь. Несмотря на то, что стояли белые ночи, вода казалась черной и лишь мощный бурун перед самым форштевнем при мягком лунном свете был совершенно белым,
да паруса небольших спортивных яхт, снующих в ночном просторе, словно ночные призраки, светились волшебным светом, стараясь совершить лихой маневр перед самым носом нашего корабля.
"Это еще что. Этих хоть видно. А вот, на Корабельном фарватере рыбаки на своих челноках стоят. Якоря побросали и держатся на границе фарватера. На перепаде глубин. Там
рыба лучше клюет. Стоят без огней. Кто их заметит? Тут ведь и до беды недолго".
Как только показалась платформа, а точнее баржа-площадка с деревянной вышкой для забивания свай, я вышел на бак и приготовил капроновый трос для швартовки.
"Смотри", - сказал Кремнев, трос должен быть тщательно расправлен. Никаких петель. Попадет нога в огон, пиши пропало. Оторвет. И пикнуть не успеешь".
Тем не менее, мы приближались к площадке. Скорость была столь стремительной, что ударившись носом о борт, мы тот час же отскочили в сторону. Я едва лишь успел накинуть конец на кнехт баржи, пытаясь намотать его на свой кнехт и тем самым погасить инерцию судна. Куда там. Трос, словно нитку вытянуло через клюз и мне лишь чудом удалось удержать его в своих руках. И тут я вспомнил про ногу. "Не дай бог петля..."
"Эй на баке.."- прокричал в рупор Кремнев. " Никогда не бросай конец раньше времени. Дай погасить инерцию. Понял? Иначе "кранты". А ну, выбирай слабину-то. Выбирай. Пошевеливайся".
Я выбрал слабину. Закрепил трос, как положено и стал крепить площадку к кормовому кнехту. Таким образом мы прикрепились к ней лагом, то есть борт о борт, взяли на буксир и поволокли в устье Невы, надеясь успеть к разводке мостов. Скорость наша резко упала и войдя в Неву мы еле двигались с трудом преодолевая течение реки.
Первым на нашем пути был мост Лейтенанта Шмидта. Надо сказать, что проводка судов через ленинградские мосты, осуществляется строго по прописанному сценарию. Заранее составляется список судов, идущих вверх по течению и сверху. Определяется очередность и порядок прохода. Чтобы не задерживаться суда идут полным ходом под строгим контролем лоцманов и капитана проводки. Все вводные, все переговоры между судами и капитаном проводки ведутся по
радиосвязи в режиме "он лайн".
Связавшись с диспетчером, Кремнев получил указание не высовываться, а подойдя в район моста ожидать прохода последнего судна, идущего вверх по течению. Следовать за ним. "Возможно, еще и успеете проскочить".
Мы подошли к мосту и легли в дрейф, подрабатывая машиной.
на самом малом, чтобы не сносило течение. Первыми в мост пошли крупные грузовые суда.
Затем те, что помельче и наконец подошла наша очередь. Дав "полный вперед", мы медленно вошли в разводной пролет. Пройдя еще четыре моста, - Дворцовый, Кировский, Литейный и Охтинский, нацелились в разводной пролет моста Александра Невского. Но не тут-то было. Пролет быстро закрылся перед нашим носом.
Дав "полный назад", мы остановились и приткнулись к причалу на набережной. Разводка закончилась. Закончилась и моя первая смена.
Уже через сутки "лайнер" ждал меня на набережной лейтенанта Шмидта. Там же произошла встреча с третьим капитаном – Шкурко Николай Митрофанычем.
В отличии от предыдущих, этот показался мне замкнутым, даже угрюмым человеком. Он не представился, даже не поздоровался со мной. Искоса посмотрел на меня, проворчал что - то невнятное: "А... студент.." и проследовал в свой кубрик.
Когда отошли от набережной, я стоял на своем месте, на баке, и ждал указаний. Выйдя в устье Невы мы следовали вдоль причалов морского торгового порта. Мимо огромных морских судов, портальных кранов, стапелей Балтийского завода, Адмиралтейской верфи.
Где-то за островом "Белый" нам предстояло откачать воду из форпика одной из шаланд, перевозящих песок из залива. Вода скапливалась в форпике, попалая туда через мелкие дырки в обшивке корпуса, заделывать которые вобщем-то никто и не собирался. Проще было периодически откачивать воду специальным н насосом, находившемся на нашем борту. Насос с паровым приводом и огромной кишкой, как у асанизаторских машин, откачивающих нечистоты, только намного больше.
Приготовив «кишку», я долго ждал шкипера. Кричал что-то типа: "Эй, на шаланде..." На мой зов, наконец выползли двое. Оба были пьяны и смотрели на меня круглыми глазами. Кое как затащив кишку к себе на борт, они скрылись и больше я их не видел. Примерно через час, когда вода была откачена, я сам стащил
рукав на нашу палубу. После чего, закрепив стальной трос на барже, предварительно пропустив его через носовой клюз, отправился к буксирной лебедке. Тоже с паровым приводом. Задача заключалась в том, чтобы вытравить трос на длину, необходимую для буксировки. Буксировка же осуществляется на максимально длинном бускировочном конце. Для того, чтобы вода, отбрасываемая от винтов буксира оказывала минимальное сопротивление для движения находящейся за кормой баржи.Так натянув буксир, мы и отправились в наш короткий рейс.
Миновав острый Белый мы снова вошли в Корабельный фарватер и двинулись в сторону устья Невы, где и находился морской торговый порт. Утро было туманным. Сырость пронизывала меня до костей и от этого было совсем неуютно.
Я смотрел на воду, на волну. набегающую на берег от нашего парохода. У самого берега, подоткнув длинную юбку, по самые колена, в воде, стояла высокая худощавая старуха с удочкой в руках и удила рыбу.
"Она всегда здесь стоит,"- говорил Кремнев. "Окушков таскает". "Странная какая",- подумал я. "Наверное совсем
без пенсии. Но не стоит вот на паперти. Не просит милостыни, а вот..."
В этот момент я увидел, что из рубки высунулся капитан
и размахивая руками что-то кричал мне в рупор.
С трудом понял, что теперь мне придется укорачивать буксирный трос «на ходу». Мы подходили к морскому каналу и должны были сделать крутой поворот вправо. На длинном буксире ничего не получится.
Пробравшись под тросом к буксирной лебедке, я открыл паровой вентиль, предварительно отвинтив ленточный стопор.
Лебедка, вместо того, чтобы начать вращение, вздрогнула и затихла, как мертвая. Я лихорадочно откручивал паровой вентиль, но что-то как будто заело в ее механизме. Она страшно тряслась, дергалась и все что угодно, но только не вращалась. Струя пара со свистом вырывалась из ее внутреннего устройства.
« Эх, ты, студент!!!», - прокричал капитан, бросая штурвал, с капитанского мостика. В одно мгновение он оказался рядом со мной. Схватил металлический лом и изловчившись со всей силы тюкнул железякой в одному ему известное место.
Пароход накренился и стал разворачиваться. Через какое-то мгновение капитан вновь был на мостике и крепко держал штурвал в руках.
Лебедка же вздрогнула и стала быстро вращаться, выбирая и наматывая на свою ось стальной трос. Когда конец стал совсем коротким, капитан снова махнул мне рукой и я стал закручивать паровой вентиль, уменьшая тем самым струю пара и следовательно останавливая механизм.
Когда все затихло, я стоял на корме, подальше от буксирного троса и смотрел на проплывающие мимо причалы морского торгового порта с огромными красавцами сухогрузами, стоявшими здесь под разгрузкой.
Конечно мне было досадно за свою оплошность. Мысленно я возненавидел капитана за его глупое высокомерие и пренебрежительное обращение: «Эх ты, студент…»
Настроение было на минусе. Накрапывал мелкий моросящий дождичек, когда из рубки показалась голова капитана и он, прокричав что-то в рупор, жестом пригласил меня в рубку.
« Ты что под дождем -то… .Промокнешь. Постой вот пока здесь.
Скоро уж и 9-й причал. Будем баржу кантовать. К причалу ставить»
«Ставить к причалу»- это понятно, «Но вот зачем кантовать-то»,- подумал я , но ничего не спросил, однако. Просто совсем не хотелось в очередной раз услышать: «Эх ты, студент…»
Позднее Кремнев рассказывал мне о том, что Николай Митрофаныч, практик. Закончив после войны 5 классов попал в «ремеслуху», а потом на флот, матросом. Так вот и вырос до самого капитана. Образования никакого. Потому и угрюмый.
Да еще в молодости, пацаны по башке веслом его тюкнули. С тех пор глуховат стал. Слышит, конечно, но как-то не очень. И на людей смотрит из под лобия. С недоверием.
В рубке, однако, стоял густой сизый дым. Нижняя губа Николай Митрофаныча оттопыривалась странным образом далеко вперед и сломанная по особенному папироска вставлялась туда сверху едва уловимым движением, извергая при этом клубы густого дыма. Сам же он был весь внимание.
Глаза цепко нацеливались на показавшийся прямо по носу 9
причал.
«Ну чего ты стоишь то? Давай, быстро на бак. Щас баржу ставить будем. Сперва покантуем малость. А потом уж…»
Я пулей вылетел к буксирной лебедке для того чтобы полностью выбрать кормовой буксир. А затем уж на бак.
Предстояло протащить, приткнувшуеся носом баржу вдоль причала, для того, чтобы точно поставить ее в определенное место.
«Бери короткий конец! Крепи за биттинг! Крепи хорошенько!
Щас назад буду сдавать самым малым!» - кричал Митрофаныч из рубки.
«Короткий конец» - это огрызок капронового троса, 5-ти метровой длины. Скатанный в бухту. он так и лежал возле биттинга - крестообразного кнехта, расположенного на самом носу парохода. Я едва успел накинуть петлю-огон на кнехт баржи и стал крепить трос на биттинг, когда почувствовал, что
тросик мой медленно, но уверенно пополз из моих рук и стал сильно растягиваться . Дистанция между нами и баржой стала увеличиваться. Но последняя так и стояла на месте. Я вцепился в ускользающий от меня конец.
«Не стой по линии натяжения троса! Убьет! Крепче держи!
Крепче!»-кричал Митрофаныч, маневрируя машиной.
Зажмурив глаза, я крепко вцепился в огрызок швартова, когда вдруг почувствовал крепкую руку Митрофаныча. Вместе со мной он вцепился в конец и нам удалось остановить это жуткое
скольжение предательски подшутившего над нами швартовного троса.
Пароход, тем временем сдавал самым малым назад, развернувшись поперек морского канала. Без Митрофаныча. В какой то момент мы почувствовали рывок и резкий крен на один борт. Митрофаныч побежал в рубку. Форменная фуражка, напоминавшая шляпку от гвоздика, вдруг соскочила с его седой головы и полетела за борт. Схватив багор, капитан попытался вытащить
ее на борт, но течение весело подхватило фуражку и утащило куда-то в бурлящий поток за нашей кормой.
Баржу мы все же поставили. Смена заканчивалась. Мы возвращались н набережную Шмидта. Митрофаныч стоял в рубке и о чем-то думал, глядя веред, попыхивая очередной папиросой «Беломор-канал».
В этот день он так и не проронил больше ни слова. А я так и не услышал. от него, ставшей привычной уже фразы: «Эх ты, студент!»
***
«Эй, на баке! Отдать швартовы. Летс гоу ту Юроп»- это капитан Кремнев, пытаясь показать свои «глубокие» знания английского
отдал очередную команду.» «Lats go»,- ответил я, выбирая швартовный трос на борт буксира.
Черный дым повалил из трубы нашего парохода и мы, медленно набирая ход, снова направились к острову Белый.
Для того, чтобы снять смену с работающего там земснаряда.
Подойдя к стапелю Балтийского завода мы вдруг остановились
И стали дрейфовать на месте.
«Фарватер закрыт»,-сказал Кремнев. «Сейчас на Балтийском танкер спускают. Придется подождать малость».
Ждали мы пол часа. И вот метров в 300-стах от нас, прямо с берегового стапеля Балтийского завода, кормой вперед, словно с горки, сначала медленно, а потом стемительно набирая ход
в акваторию Невы соскользнул огромный корпус новенького танкера. Буксиры, дрейфовавшие тут же в ожидании судна словно подхватили его, развернули вдоль течения реки и стали медленно подводить к причальной стенке.
«Корабль родился», - сказал Кремнев, схватившись за шнур парового гудка. Дернул за него и держал секунд 20. Пароход загудел громко и оглушительно, словно живой всем своим нутром приветствуя появившегося на свет собрата.
Надо сказать, что и наш буксир тоже был построен на Балтийском. В 1933г. Только тогда этот завод назывался
заводом имени Марти. Кто такой Марти, я не знал. История, как говорится умалчивает. Но это факт.
А во время Великой Отечественной войны наш буксир состоял
На вооружении военно-морского флота в качестве тральщика..
Занимался тралением мин на Балтике.
В память об этом на стенке надстройки имелась медная табличка с выгравированной надписью, которую я, как матрос, должен был драить каждое утро пастой «ГОИ». Вот так.
***
Наступил день Военно-морского флота. В этот день все «водоплавающие», считающие себя причастными к флоту, надевают парадную форму одежды, регалии и знаки отличия, у кого-что есть, и, отмечают этот славный праздник. Кто как может. Но сила традиции такова, что хочешь-не хочешь, а заканчивается это застолиями с воспоминаниями о морской службе, с принятием изрядной доли спиртного. Так положено.
Утро в этот день выдалось по-особенному солнечным и приветливым. Буксир наш стоял на набережной Шмидта в ожидании смены экипажа. Собственно меняться должны были только капитаны. Крутов сдавал вахту Митрофанычу.
Наступил назначенный час смены, а Митрофаныча не было.
Из всей многогранности характера последнего чуть ли не единственным положительным его качеством была пунктуальность. Морская выучка сделала свое дело.
Но сегодня, в день флота…Кажется жизнь дала трещину.
Крутов ходил по палубе взад и вперед в полном расстройстве, когда на набережной показалась фигура Митрофаныча.
Шел он неторопливо, широко расставляя ноги, слегка переваливаясь со стороны в сторону, словно по палубе в 7-ми бальный шторм, где-нибудь в Южной Атлатике. Шел, словно обдумывая что-то, как всегда дымя папироской и пошевеливая бровями. Форменная тужурка с надраенными пуговицами была широко распахнута. На голове блистала своей белизной новенькая фуражка с маленьким якорьком вместо какарды.
В руках его был портфель с бутербродами и тремя пачками «Беломорканала». Со стороны было непонятно был ли он абсолютно трезв или как всегда по случаю праздника «под мухой».
Подойдя к борту судна Митрофаныч медленно перелез через фальшборт не замечая ни людей, ни времени, а потом
вдруг посмотрел по сторонам и громко рассмеялся.
«Ага! Заждались! Думали .Митрофаныч леща дал. Совсем нюх потерял! А вот и ошиблись. Я между прочим, на той вон посудине с капитаном чаи гонял. Ну и рюмочку, разумеется принял. Как положено. .И Митрофаныч рассказал нам следующую историю.
« Иду я щас значит с 11 трамвая по набережной. Тороплюсь на корабль. Гляжу, а на пирсе народ собрался. Прямо на набережной. Там у причала тральщик немецкий ошвартовался.
Ну, с визитом вежливости к нам пришел. «Ага думаю,Фрицы, значит, пожаловали. Надо бы поглядеть», А возле тральщика ихний военный оркестр, значит, музыку иностранную играет Ну народу, конечно, тьма. Подхожу ближе. Встал возле веревочки. Слушаю.
И тут вот подходит ко мне капитан этой посудины и жестом зовет к себе. За веревочку. Ну я фуражку поправил и вперед.
Поднялся на палубу, а тот, раз, под козырек, и приглашает меня в каюту. Я конечно сперва испугался. А вдруг, думаю провокация. Но виду,конечно, не подал. Держусь огурцом.
Наливает он мне, значит водки и говорит на ломаном русском;
«За дружбу. 7 футов под килем, комарад»
Ну я водку-то одним махом. А потом молчу. Думаю, что еще скажет. А он так прямо и спрашивает. «Сколько», - говорит, «получаешь? Капитан?»
Ну я ему так и выполил: «Триста рублей!»
Как отрезал. «А сам 104 получаю. Правильно сказал, а? Триста. А сам 104». Митрофаныч громко захохотал. «Знай наших, Ешкин Кот.. твою за ногу. Гы, гы, гы»
Повсему было видно, что он был доволен. И тому, что уважили. И тому, что утер нос иностранцу. Ну и конечно же настроение у него было приподнятым.
«Так!»-громко скомандывал Митрофаныч. «Отдать швартовы!». «Машина! Полный вперед!»
Куда и зачем мы так резко снялись с причала я не знал. Но волна от нашего форштевня была столь значительной, а дым из трубы настолько черен, что всем было ясно: «Капитан нынче в ударе». А я, честно говоря, даже побаивался как бы чего не случилось. Праздник-то только начинался. Но как-то уж слишком резво.
Минут через 20 показался Канонерский остров. Приняв
резко влево наш пароход погасил ход и медленно вошел в небольшую заводь. Прицепившись за деревянные сваи мы встали недалеко от берега в ожидании дальнейших указаний диспетчера. На Неве в это время начался военно-морской парад, а для нас полный штиль, в смысле отбой. Движение на реке словно замерло в ожидании окончания праздничных мероприятий. Я спустился в кубрик с явным намерением отдохнуть когда услышал над собой топот сапог и голос Митрофаныча:
«Эй, студент! Слышь? Ты тут пока побудь один.
На часах. А мы с механиком сходим тут в одно место. Тут недалеко. Скоро вернемся. Ага?»
Две незадачливые фигуры спрыгнули на деревянный мостик
И заговорчески сьъежившись, озираясь по сторонам, зашагали по острову в аккурат в сторону магазина.
Так я остался один. Вернее вдвоем с вверенным мне пароходом. Гордость распирала меня во все стороны. Расположившись в рубке, я спокойно рассматривал в бинокль движущиеся по острову автомобили. Маленькие фигурки людей. И думал о том, что сейчас на Неве начнутся показательные выступления спортсменов, показ боевой техники, а я опять ничего не увижу.
Наконец, на горизонте показались знакомые фигуры.
Экипаж возвращался из краткосрочного увольнения на берег.
Мелко перебирая ногами, поддерживая друг друга за руки
отцы-командиры поднялись на борт. Молча прошли на корму
И достав папироски, затянувшись ароматным дымком стали живенько обсуждать что-то, по-видимому, очень важное, судя по жестикуляции и полной отрешенности от всей окружающей действительности.
И тут я вспомнил Кремнева, рассказ про PQ -17. Вспомнил о том, как беспечные американцы проворонили свой «Пирл Харбор» только из-за того, что потеряли бдительность. О том, что на флоте всегда должен быть порядок и железная дисциплина. О том, что…
Наверное Митрофаныч нутром почквствовал что-то неладное..
Встрепенувшись, он резво, в три с половиной прыжка заскочил
в рубку и стал открывать ящик с радиостанцией. Кажется мы пропустили очередной выход на сязь с диспетчером..
На этот раз все обошлось благополучно. Работенки для нас не оказалось и мы снова погрузились в томительное сладостное состояние ничегонеделания, ожидая дальнейших указаний диспетчера.
По этому поводу экипаж вновь покинул борт парохода. На этот раз молча, с явным намерением совершить очередной визит на вышеупомянутый остров. Совершив задуманное, он снова
сосредоточился на корме, предаваясь излюбленному занятию.
Курению табака, невзирая на непритезательное предостережение: «Минздрав предупреждает…»
Наша смена уже заканчивалась, когда был получен приказ
снова идти на Белый. Снять экипаж с земснаряда и доставить его на Шмидта.
И вот мы на Белом. Работа на земснаряде идет полным ходом. Сильно шумят мощные водяные насосы. Поток песчановодяной смеси, так называемой пульпы, заполняет трюм специальной шаланды, стояшей борт о борт с земснарядом. При этом песок оседает на дне трюма, а вытесненная вода сливается за борт через специальное устройство в фальшборте. Так происходит загрузка шаланды песком, отсасываемым земснарядом со дна залива.
Рабочая смена, приветствуя Митрофаныча, раполагается на палубе парохода и мы вновь наравляемся в устье Невы, беря курс на Шмидта где нас ожидает смена экипажа.
На подходе к морскому каналу вижу на береговой сигнальной мачте, два черных ромба. Канал закрыт!
Митрофаныч, дымя папироской, ничего не замечает и мы на полном ходу входим в канал. С берега по трансляции в наш адрес летят ругатеьтства: «БП-17, БП-17, куда прешь, вашу мать! Срочно освободите фарватер! Канал закрыт!
БП-17……!!!!!!»
Митрофаныч не слышит. Прямо по курсу. лоб в лоб в нашу сторону движется огромный морской «пассажир» - шведский
Лайнер «Boer-3» Кажется это паром, осуществляющий регулярные рейсы на линии «Стокгольм-Ленинград»
Теперь мне становится ясно, почему закрыли канал.
До лайнера оставалось метров 200. Пароход загудел. Медленно откланяясь вправо по курсу. Но Митрофоныч
Не желал уступать иностранцу. Дав два длинных гудка отклонился влево по курсу. Подобный маневр следовало воспринимать как; «Иду на таран! Уступите дорогу!»
Казалось, что избежать столкновения уже не удасться Огромная махина двигалась на нас и наверное раздавила бы не заметив, если бы явно загулявшее сознание Митрофаныча не вернулось в этот момент в свое скромное обиталище.
Словно очнувшись от летаргического сна, он со всей силы
Стал закручивать наш большой штурвал вправо по часовой стрелке.
Пароход, накренившись на левый борт, резко повернул вправо
И таким образом чудом избежал столкновения. Притихшие было на палубе люди ликовали. Приветсвовали Митрофаныча
Жестами. А тот широко улыбаясь, дымил себе Беломором и кажется был счастлив в эти минуты.
Заканчивался июль. А вместе с ним и моя плавательская пратика. «17-й» стоял на Шмидта. Спустившись в каюту капитана, я зашел попрощаться, а заодно попросить у Кремнева судовые документы для отчета и отзыв-храктеристику для деканата.
«Понимаешь»,-сказал Кремнев, «документов-то вобщем-то нету. То есть совсем не осталось. Потерялись они, понимаешь. Вот три листочка осталось. Если устроит… Ну, а характеристику я тебе щас в один момент напишу. Какую захочешь. А ты пока, не в службу, а в дружбу, сгонял бы в магазин, за поллитровкой. Я тебе и денег дам. Тут недалеко магазин есть. Ты не думай, я щас пить не буду. Я вечером, дома, после работы… Ага?»
«Ага», - сказал я, «Если после работы, тогда конечно» И поплелся на берег, думая о том, как низко мы все-таки пали.
Если без водки уже ничего нельзя сделать Даже нормальной
Характеристики не получить.
К счастью, магазин закрывался на обед и я радостно зашагал к причалу. Радостно оттого, что не придется заключать сделку с совестью. И ведь, действительно. «Что тут поделаешь, раз обед».
Кремнев же, конечно огорчился. Но характеристику, все же отдал. Попрощавшись, мы пожелали друг другу удачи.
Дома я развернул лист бумаги и прочитал следующее.
«За время прохохдения плавательской практики, студент Лужников проявил себя трудолюбивым исключительно дисциплинированным матросом. Интересовался не только вопросами судовождения, но и тщательно вникал в особенности силовой установки и механизмов. Своим личным примером воодушевлял экипаж на досрочное выполнение задач и планов 3-го решающего года текущей пятилетки»
«Ну что же»,- подумал я. «В принципе, все верно. Но как-то уж
слишком.» В деканат ее так и не сдал. Постеснялся. А может быть и напрасно