Часть третья
Утром мучительно и постепенно
папа проснулся и мрачно икал.
Дедушка в черных трусах по колено
мутный рассол из кадушки лакал.
Взвыл, с омерзеньем на дедушку глядя,
лысый кобель ни с того ни с сего,
напоминавший покойного дядю
и перенявший повадки его.
Опохмелялись остатком портвейна,
мылись, чесались и чистили дом.
Челюсть, отмытую благоговейно,
дедушке в рот засадили с трудом.
«Тесно во рте ей, родименькой, тесно!» –
дедушка молвил, смеясь над собой,
и удалился в отхожее место,
словно шахтер, уходящий в забой.
Папа над ним посмеялся до колик
и, набивая свининою рот,
думал: «Старик у меня алкоголик!
Лет девяносто, почесть, уже пьет!»
В это же время, в движеньях неспешен,
дедушка, важно справляя нужду,
думал: «Попили мы славно, но грешен,
батюшки-светы, гореть мне в аду!»
Вышел из места и тихою сапой,
сгорбившись, грустно побрел себе в дом…
О похождениях дедушки с папой,
добрый читатель, закончим на том.
Но не затем я томил тебя этой
славной поэмой, дружок, и не зря
повествовал я про папу с газетой,
водкой, свининой и деда-хмыря.
Я предлагаю такую задачу,
друг мой читатель, решай без обид:
не на твоей ли порядочной даче
эдакий папа с портвейном сидит?
Рядом с тобою он спит на постели
и поедает обильный обед.
Не за твоим ли столом, в самом деле,
опохмеляется эдакий дед?
Мыслимо ли положенье такое?
Нужно ли родичей этих терпеть?
Здесь я, читатель, прощаюсь с тобою
и не надеюсь, что встретимся впредь.