ПОДАРОЧНАЯ СКАЗКА
Жили-были три парнокопытных брата семейства Пятачковых. И звали их Них-Них, Нех-Нех и Нах-Нах. Кто из них был меньшой, кто - старшой, история об этом упорно умалчивает. Ибо были они тройняшки, а значит все (аки персты) средние.
Них-Них от природы был одарён неистощимым оптимизмом. Каждый восход солнца, каждый распустившийся по весне цветок, каждого высунувшего голову из мусорного ведёрка таракана встречал он восторженным визгом: "Ни хрена себе - Солнце! Ни хрена себе - Цветок!! Ни хрена себе - Букашка!!!" и т.д., и т.п.
Нех-Нех же в отличие от своего братца обладал свойствами совершенно иного толка. Полёт яблока на голову он неизменно сопровождал выводом: "Не хрен было выходить из дому. Да ещё и без каски." Потаскав в сумке непригодившийся летним жарким днём свой угольно-чёрный зонтик, к вечеру он трезво констатировал: "Не хрен было верить гидрометцентру."
Нах-Нах очень любил своих братьев, но, тем не менее, эта неземная любовь никак не могла помешать ему частенько посылать своих ближних родственников на хрен. Потому что он был очень занятой тип. Мог часами смотреть на свой пупок, используя его в качестве тех же самых солнечных часов, мог 365 раз году отмечать День Строителя, пытливый ум Нах-Наха не мог пропустить ни одного гранёного стакана, предварительно не обсчитав все его грани. И, конечно же, эти забавные моменты очень забавляли его экстраверченых братьев: "Ни хрена себе - Лобачевский!", "Не хрен ему вообще было наливать." И ещё по парочке замечаний, которые любого интроверта сделают водородной бомбой. Нах-Нах не был исключением.
Да, вот так они и жили. И стихи писать любили. Всё ж таки не стоит забывать, что все три порося были родственники, и был у них один общий знаменатель - любовь к стихоложеству.
Раз накрыли они как-то поляну, и давай метать бисер. Них-Них куртуазно маньерячил такие перлы, что даже окрестные мухоморы рдели ещё более здоровым румянцем. Нех-Нех жёг с высокого пенька гражданской лирикой, Нах-Нах по своему обыкновению смачно философил.
Так незаметно, увлёкшись подрывами устоев, наши борзописцы потеряли всякую связь со временем и пространством. А время было позднее, далеко за полночь, и лес был густонаселён не только ночными обитателями. От их поэтического вечера только совы довольно щёлкали клювами, прочие же представители фауны уже клевали носами и никак не могли упасть в тёплые и пушистые лапы Морфея. Чем, естественно, не могли быть довольны.
Но есть в мире справедливость, а в этом, конкретно взятом, лесу - был Клацчук. Назвать его санитаром леса могли бы только тяжело больные на всю голову звери, Клацчук не любил штампов. Но охрану правопорядка считал своим истинным призванием. И на этот раз не оставил без внимания призыва о помощи. (То ж не армейский призыв, и потому: а пуркуа бы и не па?).
Чёрной молнии подобный, влетел он на сию поляну и издал грозный рык. Пииты врассыпную брызнули, сверкая копытцами по своим пенатам. Горячая кровь, как всегда попросила погони. И ей нельзя было отказать.
Ближайшим домиком для удирающих с поляны поросят оказался дом-музей Них-Ниха. Кубарем влетев в него, они закрылись и забаррикадировали дверь. Отдышались, и заметно повеселели и приободрились. Глядя в глазок двери на подоспевшего к домику Клацчука, Них-Них на правах хозяина замка, начал громко стебаться: "Ни фига себе - спринтер! Клацчук, а ты часом не ниггер?! А, может, ты славного Пушкина внук, отвечай, не стесняйся, Клацчук!"
Шумно переводя дыхание, Клацчук сплюнул на хрен, цветущий на клумбе Них-Ниха. " Все на выход! Немедля!". За дверью раздалось истошное хихиканье с канонадой хрюкотни. "Ну всё! Нахохотались?!" - спросил он как можно более грозно. Осмелевший Них-Них начал скалить жёлтые зубки из чердачного оконца: "Полный аншлаг! Клацчук - дурак!".
"Ладно, я не хотел... но надо. Них-Них! А ты - бездарь!!!" Эффект превзошёл все ожидания. Оскорблённый в лучших чувствах ранимый поэт взвился с визгом в воздух и, разбежавшись, чтобы "убить сибя апстену" снёс эту самую стену. На хрен. Которому и здесь не повезло вырасти рядом с домиком поросёнка.
Домик без стены надёжным укрытием не назовёшь, и тикающие поросята отправились на поиски более благонадёжного строения. Так они попали в дом-музей Нех-Неха. Там они отпоили валерьянкой Них-Ниха. Тот заулыбался, но принимать участие в задорных вопилках благоразумно отказался. Стуча зубами то ли от страха, то ли от куска льда, приложенного ко лбу, он пролепетал: "Ни хрена себе - дозадирался! Задирайте его теперь сами..." Тут подоспел и Клацчук. (Не стоит забывать, что ему на пути всякий раз предстают всяческие живописные руины. Так что в спринтерских его способностях сомневаться не стоит).
Интерьерчик домика (всяческие агитплакаты, ро'стовские окна, флаги на стенах, батарея отечественного нацнапитка в буфете) воодушевлял беженцев и вселял надёжную уверенность в завтрашнем дне. И обманчивое чувство безнаказанности за всё то, на что они сейчас способны. В качестве подвига поросята избрали опять-таки свою дурную привычку. Опыт одного совсем не обязан становиться эмпирическим опытом для двух других представителей этого вида. Потому-то Нех-Нех, достав с буфета запылённый рупор, гордо отёр его рукавом и, приложив к пятаку, вдохновенно и с пафосом заорал: "Нопасаран, Клацчук! И не тяни к нам грязных рук, ты можешь без зубов остаться! И нехрен было к нам соваться!"
Но на этот раз они не стали забивать хрюкотнёй эфир, отведённый на многозначительную паузу. Вместо этого они неотрывно во все щели следили за реакцией "надменного потомка". Не зря следили. Клацчук, кашлянув для порядка, достал мобильник и начал набирать какой-то номер. Побледневший Нех-Нех схватил братанов и на цыпочках повёл к чёрному выходу.
"Не хрен было рупор брать. Именно с ним я засветился на марше неподвякивающих. Остолоп. Сейчас бы нас крепкие ребята трамбовали в скотовоз..."- выпалил Нех-Нех уже в домике Нах-Наха. "Остью тебе в лоб!"- рявкнул Нах-Нах-"Совсем извилины стёр! Может тебе новых процарапать нах! Повезло тебе, что у меня когтей нет."
"Да-да!"- подвякнул Них-Них-"Грязный политикан! Ни хрена себе- сюрприз! Щас бы нам лопаты в рыло и в тайгу, снег убирать!". Задорные песенки как-то больше не клеились. А Нах-Нах, подумав взял и провесил на дверь табличку по типу братковых мемориальных. Кортиком процарапывать пришлось, ибо когтей ни у кого из них не было: "Домик из плутония"...