Рассказать о моем отчаянии – значит рассказать о потере. И вы поймете глубину моего отчаяния, если узнаете, как многое я потерял. Чувство потери сопровождало меня всю жизнь – сколько я себя помню. Но раньше оно было смутным, неопределенным. Я не знал в точности, что я потерял. Это чувство сопровождалось другим чувством – чувством потерянности. Я что-то потерял, и меня самого потеряли – вот две составляющие того чувства неопределенной тоски или меланхолии (может быть, вы подберете другое название), которое я испытывал с утра и до вечера, едва ли не каждый день на протяжении всех этих лет. Но, повторяю, мне трудно было бы объяснить, что я потерял, и каким образом я потерялся.
Отчаиваться – значит отказываться от чаяния, или надежды. На что я надеялся? Не знаю. Все было неопределенным – потерянность, надежда, отчаяние. Конечно, я испытывал и более определенные чувства – я влюблялся, мечтал об успехах и отчаивался из-за неудач. Однако за каждым из этих определенных чувств таилось другое, неопределенное. Я отчаивался заранее – еще до того, как отвергали мою любовь, до того, как я проигрывал состязание или подходил к роялю. И дело было не только в том, что я предчувствовал неудачу: я как будто знал, что даже успех не избавит меня от этой неопределенной тоски, этого "предшествующего" отчаяния. Ничто в мире не могло унять эту тоску, потому что мир, в котором я жил, был миром определенного, а моя тоска была неопределенной. И унять ее, по-видимому, могло только нечто неопределенное. Но чем бы оно могло быть?
Так продолжалось до тех пор, пока я не нашел такое определенное, которое было наименее определенным. Оно было определено так скудно, что почти не отличалось от неопределенного (и вместе с тем оно было самым содержательным, всеобъемлющим). Мои неопределенные чувства получили предмет. А ведь именно отсутствие предмета и делало их тем, чем они были, – переживаниеи потери, тоски, отчаяния. Теперь, когда я обрел неопределенный предмет, эти чувства уступили место любви.
Неопределенная любовь жила во мне всегда. И с ней было связано неопределенное стремление. Отчаяние и любовь – эти чувства были мне хорошо знакомы. Но отчаяние и любовь не равноправны. Неопределенная любовь может завладеть человеком лишь на краткий миг. Неопределенное томление длится чуть дольше. Обычно же человек (захваченный неопределенным) испытывает тоску (стремление без надежды) или отчаяние (ни надежды, ни стремления). Эти чувства гораздо более устойчивы; они питаются своей беспредметностью. Но когда неопределенная любовь обретает предмет, то соотношение сил становится прямо противоположным – тоска и отчаяние отступают, им уже не так просто овладеть человеком. Все, что нужно для того, чтобы держать их на расстоянии, – думать и говорить о предмете своей любви. Только с помощью слов можно сформировать представление о неопределенном предмете. И только после того, как это представление сформировано, к словам может присоединиться символическое переживание, или, иначе, переживание символического значения определенных вещей, каждая из которых теперь указывает на неопределенное.
Одинокие прогулки в лесу или по берегу моря, созерцание неба (звезд, закатов, облаков), медитирование (над любой вещью – яблоком, зеркалом, настольной лампой) – все это помогает оживить мысль о неопределенном предмете и соединить ее с чувством неопределенной любви. Тем самым неопределенная любовь получает предмет и делается определенной. Но она по-прежнему отличается от обычной любви (своим предметом, ведь ее предмет – это наименее определенное).
А теперь представьте, что вы нашли предмет для своей беспредметной любви и потеряли его. Что станет с вашей любовью? Она обернется отчаянием – таким, какого вы еще не переживали. Потому что прежде в вас еще жила надежда (бессознательная) на то, что вам удастся избавиться от этой неопределенной тоски, сделать ее определенной (предметной), а теперь вы точно знаете, что все поиски бесполезны – во второй раз этот неопределенный предмет вам уже не найти.