Что-то варится в котле у колдуньи молчаливой,
Пламя лижет черноту старого котла.
На поляне лишь она да костер нетерпеливый,
Робко клонится к воде тонкая ветла.
Вот колдунья корни трав, шкуры змей бросает в воду,
Рысий коготь, волчий клык, ость орлиных крыл,
Да с кладбищенских крестов в грозовую непогоду
В полночь знаки соскребла… Много-много сил
Забирает у нее это зелье колдовское.
Третьи сутки на ногах, не до сна сейчас:
Нужно ветер усмирять, подливать в котел настои
Да подкидывать дрова, чтоб огонь не гас,
Да заклятья наложить на все тропки и дороги,
Чтоб на десять верст вокруг не бродил никто,
Чтобы даже сам лешак не поднялся из берлоги,
Чтобы с дерева не пал ни один листок.
Нагуляются еще, а пока пусть не мешают,
Пусть погаснут над костром трижды три зари.
Будет сила в зелье том неизмеренно большая,
Смогут с пользой пить его лишь богатыри…
Было раз уже такое: дух огня да ветер шалый,
Чуть колдунья утомилась, опрокинули котел.
Ох, и лихо пронеслось по лугам, полям, увалам,
И безумье охватило люд окрестных сёл.
Что творилось там с народом,
даже и припомнить страшно.
Обезлюдел край: тот выжил, кто отсель убёг.
И боится вновь пролить чародейственное брашно,
И заклятья закрутила в путаный клубок.
А остудит, усмирит, разольет по темным склянкам,
Будет мертвым и живым ведьмино питье.
Может, всех и воскресит? Может, встанем спозаранку:
Возродился край, поет?
Эх, кабы знатьё…