За столом дымится ужин,
Гость за стол садится чинно.
За окном декабрь кружит
Вихри белые снежинок.
В комнате темно и пусто.
За моим столом – Пилат.
Говорит: « Должно быть, вкусно...»,
Принимаясь за салат.
« Ты бы, парень, вымыл руки »,-
Обращаюсь я к нему.
Он, с гримасой легкой скуки,
Отвечает: « Ни к чему ».
И жует, и хвалит блюда,
Шутит, говорит всерьез:
Кто он, что он и откуда,
Как распят Иисус Христос...
Бьют часы протяжно, долго;
Тени бродят по стене.
« Он распят из чувства долга!
Дело вовсе не во мне ».
За вторым, горячим блюдом
Говорит неспешно мне:
« Люди прокляли Иуду!
Все не по моей вине.
Я, как представитель Власти,
Неподкупен был и строг!
Но какое ж тут несчастье?
Ведь Христос, выходит, БОГ! »
Тает воск, свеча короче,
Тени полосуют стены,
И Земля холодной ночью
Настигает край вселенной.
« Ведь Христос, выходит, первый!
Даже для небесной пыли!
Если бы не он, наверно,
Мы бы кофий здесь не пили! »
Гость подмигивает нервно,
Тени мечутся в экстазе!
« Ведь Христос, выходит, первый!
Все в ином выходит разе!
Я , порядка страж и права,
Осужден за бессердечность!
А ему, выходит, слава?
А за ним, выходит, вечность?! »
Гул несущейся планеты!
Всполохи кипящей лавы!
Гость поднялся с табурета,
Выкрикнуть пытаясь браво:
« Я не виноват! И муки,
Нет! Не мне! Я выше мук!
Я не умываю руки!!!...»
Тут я вижу – ОН БЕЗРУК !
Я очнулся. Ужин был нетронут.
Утро занималось. По Земле
Медленно мели деревьев кроны,
Растворяясь в предрассветной мгле.
На работу торопились люди,
Дворник будто бы прирос к лопате...
Я с презреньем думал об Иуде,
С ненавистью думал о Пилате.
И спеша с толпою на работу,
В утренней московской суете,
Нес в душе пронзительную ноту
И с любовью думал о Христе.