Дачный дневник
Дачный быт располагает к счастью,
даже если он убог и нищ.
Крыша защищает от ненастья,
в окна проникает свет звездищ –
влажных и махровых, словно гроздья
призаборных золотых шаров
(с их букетом не приходят в гости,
числя по разряду сорняков).
В дачном неуюте есть умильность
простоты эпических времён:
делать дело, презирая стильность,
и поставив лишнему заслон.
Принести воды на этот вечер,
накормить печурку связкой дров,
залатать изношенные вещи,
насушить то яблок, то грибов…
Занавеска бьётся, словно парус,
ветер громко хлопает дверьми, –
сколько жить нам тут ещё осталось?
Лучше не смотреть в календари.
Гуще джунглей заросли крапивы,
дикобразом – у пруда осот…
Но не лгут пустеющие нивы,
и вода студёная не лжёт.
Остаётся увязать все торбы,
не гадая, быть или не быть;
спрятать вёдра от гостей недобрых
и окно от звёзд заколотить;
поглядеть в последний раз на грядки,
сбегать за опятами в лесок –
и, уверившись, что всё в порядке,
на калитке закрепить замок.
Но, покуда длится вечный август,
плыть, куда несёт теченье дня,
а в ночи сияют как стеклярус
россыпи небесного огня.
Может, утлый чёлн избегнет пасти
Сциллы и Харибды чёрных лет…
Дачный быт располагает к счастью –
даже если повода и нет.
* * *
В резных наличниках домишки
хранят старинное тепло,
не пряча ремесла излишки
за равнодушное стекло,
спасающее от истленья,
но отторгающее свет
душевного прикосновенья
к мирам, которых больше нет –
где предки жили-поживали
и не роптали на судьбу,
и как царевну украшали
древесным кружевом избу,
где утицей рядился ковшик,
и в ступке измельчали соль,
и выли бабы по усопшим,
и заговаривали боль.
* * *
Как хорошо бездумно ехать
куда-нибудь, куда-нибудь,
и тешить душу гулким эхо
избитых слов – «в счастливый путь!»…
Но есть в обыденном приятность
разношенного бытия
и оберегов, что хранят нас,
покуда вертится земля,
покуда, график не наруша,
не выбрала окольный путь
и не рванула, теша душу, –
– куда-нибудь, куда-нибудь…
* * *
Унылая прелесть лесов заболоченных,
костлявых ветвей седина…
Трясусь в электричке, как все заморочена;
за грязным окошком – страна
просторов нехоженых и неухоженных,
змеиных, грибных, торфяных;
мостков полусгнивших, избушек скукоженных
и вздорных дворцов среди них –
дворцов, словно детской рукой нарисованных,
где всё чересчур, через край,
от грозных ворот до балкончиков кованых,
и спаленок с видом на рай;
от крыш карамельных до башенок пряничных,
где кровля – алей леденца…
А лес обступает дурашливых ряженых,
и нету болотам конца…
МЕЩЁРА
Мещёра ощерилась чащей
иссохших еловых костей.
Из ржавой, в подпалинах, чаши
ты воду гнилую не пей –
а то превратишься в исчадье
угрюмых и жадных болот…
Но есть и у нечисти счастье:
жить там, где никто не найдёт.
* * *
Ольха, осинник да осока –
промозглый комариный рай.
Бродить по мшаннику – морока,
под чавк трясин и враний грай
себя подбадривая песней
про ямщика в степи глухой…
А лес всё гуще и чудесней,
а почва зыбче под клюкой.
* * *
Крапивой, густой и драчливой,
пропахла смолистая тишь.
И мелко дрожит над заливом
иссохший за лето камыш.
Отбросив в кусты полушалок,
я сяду за вёсла, смеясь.
Ведь ты не боишься русалок,
мой нежный, задумчивый князь?
ПЕСЕНКА О ГРЯДОЧКАХ
Улетели ласточки,
жаворонок смолк.
Прополоть бы грядочки,
да какой в них толк?
Всё равно бурьяном
зарастут весной.
Как-то всё нескладно
на земле родной.
ПЕСЕНКА ОБ УЖИКЕ
Жарко. Ужик, ошалев,
выполз на дорожку.
Жуть и ужас одолев,
тихо топни ножкой –
ужик скроется в кустах
вежливо и скромно.
Это мы в лесу в гостях,
а змеёныш – дома.
ПЕСЕНКА О ЁЖИКЕ
Мальчик розу увидал,
розу в чистом поле…
Гёте
Мальчик ёжика нашёл
в травке под кустами:
на мордашке шёрстка – шёлк!
Взял в тряпицу и пошёл,
чтоб похвастать маме.
Ёжик, ёжик, игл мешок
с чёрными глазами!
Ёжик мальчику сказал
языком скрипучим:
ты – дитя, я – тоже мал,
отнеси туда, где взял!
Отпусти, не мучай!
Ёжик, ёжик, кто бы знал,
где судьба, где случай!
Мальчик пленнику сулил
масло, сыр, сметану,
только ёжик возразил:
я у этаких верзил
в доме жить не стану!
Ёжик, ёжик, кто б спросил,
где нам жить желанно!
Мама, сделав второпях
три-четыре снимка,
настояла, чтоб в кустах,
позабыв минутный страх,
скрылась животинка.
Ёжик, ёжик, кто бы нам
выбрать дал тропинку!
Ёжик вскоре убежал,
но вернулся ночью –
кто тут сыру обещал?
Громко фыркал, топотал,
мусор раскурочил…
Ёжик, ёжик, кто б поймал
мышку, между прочим!
* * *
Небо вечером кажется морем
с рябью нежной, как зоб сизаря.
Гребень леса вдали уже чёрен,
а в грязи умирает заря,
но бредёшь по размытой дороге,
глядя вверх, где прибой облаков
лижет радужные отроги
эфемерных как сон островов –
и мерещится, будто свобода
дышит в душу и плещет в лицо
смесью соли, полыни и йода,
– горькой брагой бродяг и певцов.
ПОЕЗДА
Я люблю провожать поезда
– караваны кочевий бездомных,
и читать на табличках, куда
едут люди под стуки и стоны.
Кто – лишь в пригород, кто – далеко
на восток и на юг, в спальных кельях,
кто – в соседние области, кто –
сам не зная куда, от безделья…
О счастливцы! Пока ты в пути –
в твоей власти расклады пасьянса;
сам решаешь, где нужно сойти,
а быть может, со свистом промчаться –
впрочем, нет, то решил машинист,
или главный начальник дороги,
а уж кто там вручил ему лист
с расписаньем – то ведают боги
пыльных шпал и железных путей,
теша смертных мечтой об исходе,
видя, как я тоскую по ней –
по цыганской да скифской свободе.