СЕКРЕТНЫЕ ПРАВИЛА ЖИЗНИ
__________________________________
* * *
Борей, не помня о добре,
Читает проповедь горе,
И неба слабая попытка
В невесть какой уводит бок,
И Демон твой глядит, как Бог,
И эта радость – это пытка.
Замри! Прислушайся к ручью.
По сучьям скачут звери. Чур
Меня! Они не станут
Полуживого обижать;
А то – как мозг больной разжать
Учить пристанут – не отстанут.
Гораздо более мир прост,
Чем полагали Пруст и Фрост,
И, в то же время, он сложнее,
Чем самый мелочный кроссворд,
Был близок к этому Вордсворд,
Но опыт собственный важнее.
Но опыт не придет, пока
Ты все не пустишь с молотка,
Укрывши ноги рваным пледом.
Витиеватая весьма,
Свободно вьется нить письма,
Спеши, спеши за нею следом!
* * *
астронавты спустились к ручью пробираясь
вдоль мусорной свалки.
один из них поднял газету промасленную по краям
и передал другому. тот взял глянул выбросил
и они пошли дальне
словно целью их было свести шагомер до нуля.
в заброшенной телефонной будке
беззвучно плакал ребёнок
но ни кто из них при себе доброты не имел
и поэтому отдали всё – воду время хлеб кофейные зёрна
деньги и клевер мёд молоко и мел.
если не усложнять – жизнь -- свой собственный образ
с пониманием этого можно идти насквозь.
или так: взять всё что позволят время совесть и возраст
наделяя вниманием хотя бы вскользь.
1997
ЧАШКА
Мальчик чашку разбил
И с тех пор не найдет себе места
Чтобы стать незаметным
Он вырвал свои глаза
В это время случилось многое
Война перестройка невеста,
Причём, последняя не виновата,
Как явствует из дневника…
Жить происходит от ждать
И смерть означает смиренье.
Смиренно ждать–
Начало всех философий.
Поиск формы существования --это время,
Которое --ветер среди изначальных сосен.
Когда ветер утихнет и просветлеет небо
Когда луна отразится в спокойных водах,
Он посмотрит вниз и увидит чашку
Он посмотрит вверх и увидит бога.
* * *
О, чистильщик чеснокодавок,
Поющий овощные рагги,
Пора припасть тебе к бумаге
Или – не припадай,
Ведь утл фиал и воздух давок,
Истоптаны до дырок краги,
А девки прыгают в овраге,
И ты им только дай.
В салат из корня мандрагоры
Кроши терпения остатки
О, перцу было бы в достатке,
На прочее – плевать!
Так интеллект уходит в горы,
На роже оставляя складки,
А девки прыгают, касатки,
И всё бы им спивать.
Послушай Зыкиной музыку –
Вот где ничтожное в великом,
Добавь побольше базилику
И выключь эту муть,-
Как красота в опёнке ложном –
Так и великое в ничтожном
На свет путём выходит сложным.
Поймёшь когда-нибудь.
Не будь же неженка и бука,
Одна Поэзия – порука
(ей тоже надо больше лука,
а хрен туда не суй),
тому, что сшит ковёр гортензий.
Нам не дожить с тобой до пенсий,
И свитки длинные претензий
Себе лишь адресуй
Проснись и помни – дело шито.
Ш. де Лакло вполне открыто
Нам это всё изверг в корыто, --
Как хочешь понимай
Стихи не пахнут как монета,
Но остаётся – только это…
Регочут девки из кювета --
О, этим – только дай…
ИЗ ПАРНИ
Родись и пой до самой смерти,
Строчи сонеты в свой брульон,
Покуда розовые черти
Не сварят из тебя бульон.
Пускай серьезности зараза
Тебя не знает где искать,
Пускай толпа морочит разум —
Тебе ль безумной потакать?
Когда же ветры в чреве божьем
Улыбку юности сотрут,
Будь тих, блажен и непреложен,
И трудность не бери за труд.
Будь словно океан безбрежен.
Но никому не угождай.
Когда ж предсмертный свет забрезжит —
Сними последний урожай.
1996
В НАЗИДАНИЕ ПОЭТУ
По воле промысла бросающего тень
На тел белковое существованье,
Слоняясь в роще низкорослых тем
Не обеспечивающей пропитанье
Головоногим зябликом, слоном,
Анчоусом смиренным и голодным
И прочим дромадером в основном
На что иное ни на что не годным,
Кроши, мой друг, терпения калач
Каланам, мотылькам и прочим птичкам
И за монету кислую не плачь
Ломая пальцы рук подобно спичкам --
Когда-нибудь настанет твой черёд
Возвыситься над временным забором
Но стоит ли заглядывать вперёд
Тряся усохшим пишущим прибором?
На всякий случай завернись в пальто
Вечернюю осматривая местность,
Из правил прежде памятуя то,
Что истинности признак – бесполезность.
* * *
Ищи с утра предмет, который
не даст блуждать мечтательному взгляду
по душным коридорам памяти,
который
есть мира часть,
вмещающая мир.
Разящий розмарин иль мирт благоуханный
поставь перед собой на стол, не глядя
в отверстое окно,
где только небо, что похоже на
впитавший океан зрачок матроса.
Не торопясь, поставь перед собой
чай или кофе в чашке незамысловатой,
хранящей возраст в мелкой сетке трещин,
возобновив нещедрые привычки,
вдыхай, как рыба, разогретый воздух,
пока ты жив,
пока не вытесняет
тебя наружу плотное пространство,
ослабь сопротивление, пловец,
барахтанье, и детскую надежду,
что из всех живущих
только ты спасешься,
как Одиссей, просеявшись сквозь свой
хитон песчаной пирамидкой, приманкой
для хрупких муравьиных египтян,
что ценят сахар выше всякой меры
и букву чтят печального закона.
Ты не из тех. Останови свой взгляд
на чём-нибудь простом привычном близком
и ты увидишь: вздрогнув, карусель
прервёт свой бег
без всякого усилья.
ПЕРВАЯ ПЕСНЬ СОВПАДЕНИЙ
Тысячи совпадений и несовпадений
Спутанная трава сновидений
Дай мне увидеть луны молодой месяц
Тайную связь семени смесь завязь
Вязко стучит джайнская мухобойка
Долго ли улицы мылить лихим шагом
Так небожитель кружится над земснарядом
Стягивать горло крест-накрест цветным шарфом
Видеть вдали но не видеть прям тут рядом
Трудные дни после конца света!
Суета сует трава эта
Даешь мне увидеть луны молодой кончик
Пончик с повидлом хотя бы доесть дай мне
Подлому гаду но твоему творенью
Муха я муха я бей меня мухобойка
Без часовых и зачем ведь тюрьма всюду
Сам себе часовой а тюрьмы нету
Спросишь который час и получишь в морду
В недоумении так и идешь по свету
Это подумаешь совпадение несовпадений
Сладостна словно сено трава свиданий
Свидимся ли? кто-то ответит *** там
Так и ответят а кто — ты его не знаешь
Глухо стучит во тьме мухобойка культа
2003
* * *
По усталости темной воде
К безразлично каким берегам
Предаваясь печальной звезде
Что мерцает под реберным сводом
В амплитуде неслышных толчков
Плыть и плыть и не помнить куда
И как карту держать пред собой
Неустойчивый хаос пространства
САД
В кипящий бурей сад
Подбрось свои восторги,
Воскликни наугад
Названия древес,
И с криком “Началось!”
Вовне себя исторгни,
Чтоб сжег тебя огонь
И смыла хлябь небес.
Есть дикие места
И дикие явленья:
Бурлящая вода,
Подвешенность моста…
Здесь все, как до тебя,
До – до, до появленья,
До появленья До,
До белого листа.
* * *
Над крышами крыш – только крошки
Клюет воробей, и, Петроний
Снимает его для обложки.
Забор в одиночестве тонет.
В исчадии зелени зреют
Колосья чугунной ограды,
Скрывая от глаз, как жиреют
Средь тусклого блеска магнаты.
Не майся, магнитное сердце,
Средь хлама значков и наклепок,
Лишь в солнце условное целься,
Как Цельсия маленький столбик.
Забудь о конце, о начале,
О прежде, теперь и когда-то, —
Беспечно, светло, безпричально,
Как призрачный крейсер — куда-то –-
1996
ГЛАЗ
Единый Глаз следит за мной,
Чтоб в час полуночи земной,
Я тот был,-- и никто иной,--
И не поводит бровью,
Пока вода урчит зурной,
Волна смывается волной,
И пир сменяется войной,
И грязь смывает кровью.
Уста – шкатулка, сердце – ключ,
Налип на голову сургуч,
На нём оттиснуто: не мучь,
Не мучь себя напрасно,
Всё, всё равно, пойдёт как есть,
Прими на слух благую весть,
И поношения и лесть
Лови подобострастно.
Пока солдат забыл слова,
Пока коня жуёт трава,
Надень на палец кружева
И приходи к мордвину;
Чем раньше мы себя того,
Тем меньше шансов у Него,--
Отчерчивай кривой ногой
Косую половину.
* * *
Похоже, я опять схожу с ума.
Большая рыба машет плавниками
и говорит: “Спеши домой! Зима
твоя близка, уже не за реками”.
Как стыдно жить. И сам себе тюрьма,
когда не выбрал ни суму, ни посох.
Осталось злиться и сходить с ума,
и увязать в бессмысленных вопросах,
блуждать по кругу посторонних тем,
которыми лишь сам себя морочишь…
В конце концов, ты остаешься тем,
кем сам захочешь. Кем ты сам захочешь.
ТРИПТИХ
1.
Отбросившим молитвенник стены
Сынам несокрушимого глагола
Не выбраться на свет из глубины –
Из отношений тёмного подола.
Они не верят собственным глазам,
Завёрнутым в спасительные речи
И пьют всепроясняющий бальзам
На время расправляющий их плечи.
Бессмыслица шагает попятам.
Учуяв крови сладкие пачули.
Но в складках лба их прячется Плутарх,
И скрещиватель вытащил Мичурин.
Лучом бежит мечтательный их взгляд
По полусонной патине объектов,
По паутине тыльной стороны.
Мячи миров по насыпи скользят,
Вьют голуби над кучею объедков
Круги; стучат куранты со стены.
2.
Влагалища ушей и глаз, и проч.,
Кострища чувств и почта ощущений,--
О, сколько, для открытий чудных, почв
Сулит существованье нам, Евгений!
Чванливый мастер пуха и пера,
За ляжку зацепив свою подружку,
Стремится прочь, набив, как и вчера,
Эфиром кислородную подушку.
В угрюмой почве зреют семена,
Как зверовирус в замкнутых системах,-
Попы твердят, что это – синема,
Но отпрыски любви блестят на стенах.
Ещё не раз придется повторить,
Лениво внемля духу просвещенья,
То, в чём себя посмеем утвердить,
Лишь под угрозой сдачи помещенья.
3.
ДИОНИС
Я вспомнил: я уже живу,--
И все попытки возвращенья –
Кругообразное вращенье
И -- сновиденья наяву.
И я увидел: за дверьми -
До неба тянутся деревья,
И всё исполнено доверья,
И в свете нежится любви.
А мир -- стоит, как и стоял,
Не растворяется, не тает,
И тополиный пух летает,
И день сияет, как сиял.
* * *
Вол разума жует солому слов.
Видна звезда. Слышны шаги послов,
никем не удосуженных,
подвижных и натужных…
Когда они уйдут,
скорей избавься от даров ненужных,
от запаха минут.
Сожги свои шаги, дыхание и пот,
пускай неразличимым станет вход
в твою пещеру,
выход — безразличным.
На волю выпусти вола,
что смотрит на тебя, уже привычным,
зрачком из-за угла.
Не слушай никого, тем более что, тот,
Кто скажет “я есмь ты”,
— тот прежде всех соврет,
Не слушай ни друзей, ни память, ни пророка.
Тем более, меня.
Смотри упрямо в пол,
Чтоб не забыть, нечаянно, до срока,
Что ты и есть твой вол.
15 мая 2003
* * *
Сноси безропотно удары и дары.
Ведь люди – как отдельные миры
И, отделенным, не найти им мира.
Не зная меры времени в себе,
Они постыдно ластятся к Судьбе,
Бог им судья… Но ты не пой им, Лира!
За другом друг, бредут, за кругом круг,
Дыша в затылок – чтобы кто-то, вдруг,
Привычное движенье не нарушил,
Не расслабляя взгляда никогда…
И стало это ясно мне, когда
Себя в подобном круге обнаружил.
2 мая 2003
* * *
Брось монетку в фонтан,
Чтоб не плюнуть в колодец.
Проходимец весны,
Лета канатоходец,
Сорокалетних войн
Выходец из сраженья
Смотрит в зеркало – там
Нет отраженья…
Мрачный борец за мир
В многоярусных стойлах
Глядя на свой кумир
Понимает, что стоимость
Взята с потолка,
Иль – не по Сеньке шапка,
Или же дурака
Укатала лошадка
(чтоб побегать самой).
Мы — материи складка;
Время — белая моль,
Жрет нас, жрет без остатка.
Еле дышит весна…
Все потеряно, или –
Ничего, кроме зимнего сна,
Ничего, кроме пыли,
Составляющей нас,
С этим вечным, подкожным -
«не теперь, не сейчас» -
Ни уйти, ни остаться не может?
Логике топора
Все, по сути, едино,
Так что, выключи бра
И наощупь иди на
Проясняющий звук -
Как отдельная фраза,
Где совет близорук
Ошалевшего глаза.
ПРОГУЛКА
Подсказка подорожника: в траве —
Таится ночь, прикрытая росою;
В рябинах ветер прячется лисою;
Темнеет лес в берестяной канве.
Дорога вдруг перерастает в две,
Твердя попутно: “Я тебя не стою”,--
Треща колод крапленою листвою
И пряча гриб, как джокер в рукаве.
В каком из двух? Подумай, не спеши,--
Неспешная прогулка — только повод,
К иной (шаги разматывают повод),
Ведущей за окраины души.
И хватит ли, чтобы дойти до дна?..
Подсказка подорожника — темна.
ЭСКИЗ
Пахнет грибным и палёным;
Крашенный в жёлтое свет
Перебегает поляны;
Лист остролиста, привет!
Тени играют в индейцев;
Листья танцуют канкан.
Сердце испуганным зайцем
Здесь, — нет, теперь уже там…
Шум пробегает в вершинах, —
Если не слушаться глаз:
По мелкому гравию шина
Катится, не торопясь.
Веток раскиданы грабли
В мире, лишенном углов;
Тропы спадают, как трапы,
К берегу поля — с холмов.
СОФИСТ
Предательство и Преданность растут
Из корня одного. И, только время,
Вернее, недостаточность его,
Да взгляда боязливая предвзятость,
Нам позволяют как-то говорить
О двух явленьях, якобы, отдельных.
ЖИТЬ
Жизнь — труд, утомительный труд:
Поклоняясь неверной звезде,
Обречённо носить тела труп
На души ненадёжном гвозде…
Жить легко, бесконечно легко:
Пробираться в себе наугад,
Молний тёплое пить молоко
И выращивать душу, как сад…
* * *
Рыбак сидит, как несъедобный гриб,
Уставившись прозрачными глазами
На спины удивительные рыб,
Блуждающих подводными лесами.
Синоптик, хоть и произносит ложь,
Но никому не действует в угоду,
После обеда обещая дождь
(в последний раз и он глядел, как в воду).
Ещё не поздно,- можно не спешить,
Сбирая для костра сухие ветки,
И мусорники палкой ворошить,
Ища на ужин сладкие объедки…
Ты можешь выбрать, но всегда одно –
И в этом странная закономерность,-
Или пруда матерчатое дно,
Иль, небо отразившую, поверхность.
2004
ПОЛУТОРНЫЙ СОНЕТ
Как бронепоезд в молоке
В мозгу туман – но дело в шляпе
Цветок пылающий в руке
И улыбается Кашьяпе
Он только вышел из пике
В душе какое то какао
Смешной, как Ленин в парике
На солнце щурится лукаво
Жизнь корчится на турнике
Между Харибдой и Варравой
И самый сложный путь – простой
Ничья рука в его руке
Но мысли шумною оравой
Резвятся в голове пустой…
Ищи пристанища себе
В кораблике засохшей корки
Покуда семь голодных бед
Сопя, грызут твои подпорки
Покуда варится обед -
Потуда пишется сонет.
А жизнь лишь тем и хороша,
Чем ножик для карандаша.
Май, 2004
* * *
В конце концов, устаешь
от ажиотажа мельниц
от замаха их
то ли рук, то ли крыл, то ли лестниц
и отводишь взгляд
на конкретность ножниц,
компактность пепельниц-мыльниц
на мириад безделиц
прорву мыследробилиц.
Выбрав себе любую, видишь,
уже не столько
предмет как он есть,
сколько — фигуру стоика,
не предавшего форму
(хотя бы ценою спазма),
выстоявшего пред Временем,
пред силой его сарказма.
Так обретается целостность -
не в катастрофе,
а поутру, случайно,
за чашкой кофе.
КОНЕЦ ВЕСНЫ
Сегодня утром кончилась весна.
Неделей раньше кончилась зарплата.
На озере – тяжёлый плеск весла
И грязной пены рваная заплата.
И, словно, я опять живу назло
Себе, другим, кому-то… Сам не знаю.
Прохожего из предрассветных снов,
Я взглядом беспокойным провожаю.
И, приглядевшись, с болью узнаю
Свою самовлюблённую ухмылку,
Свой взгляд, физиономию свою,
В руках – с утра початую бутылку.
И, опустив на тротуар глаза,
Я прохожу, покрытый липким потом,
Надеясь, хоть под вечер скрыться за
Ещё одним случайным поворотом.
ДВОЙНИК
Воспитанник развратницы-судьбы,
Влекомый ритмом собственной ходьбы,
Устав изрядно от горластой серости,
Себя уводит за район оседлости,
Где тянется, затекшая слегка
От гипса льда освободясь, река;
Он тоже пережил с завидным мужеством
Болезнь зимы, с ее стерильным ужасом,
Ужимки фраз и вечное «а надо-ли?» -
С улыбкой, распадающейся на двое…
И так, он жив. Пройдя подгнивший мост,
Из кущей, он выходит в полный рост,
Как кобра, когда ей факир добро даст,
Однако, сохраняя в тайне возраст,
И панцирь безразличья прихватив
На случай появленья смертных див.
Так, словно осторожный астронавт,
Он направляет взгляд по сторонам
И постигает сущность сквозь различия
Идеи жизни и ее наличия.
Идя за ним практически вплотную,
Я, нет, не притязаю, но ревную
Его к опять распахнутой безбрежности,
Переходя от сжатости до нежности,
Следя, со ртом, открытом, как скворечник,
Что совершит, что скажет этот грешник.
Вот так и ходим неразлучною парою,
Заплатой новой – на одежду старую,
Бредя тропой расползшегося шва;
Закончилась зима, и жизнь жива.
НИ О ЧЁМ…
Ни о чём – как обо всём на свете.
К лампочке слетелись баттерфляи.
Время… Однородна ткань столетий.
Шлягер поменялся, но, во фляге
Хлюпает забывчивости влага –
Та же, что в шаланде у Харона,
И молчит отчаянно бумага –
В стае ночи белая ворона…
Просто ученическая робость,
Или детский комплекс совершенства?-
Меж словами прорастает пропасть,-
Жертва бессознательного жеста…
Так ребёнок на границе моря
Мир свой из песка сырого лепит,
С немотой бесформенности споря,
Он смешной не прекращает лепет –
Ни о чём, и обо всём на свете…
И, горланя о собрате павшем,
Вспыхивают чайки в новом свете,
Сети ветхих облаков прорвавшем.
БУМАГА
Засохли кисти в соевом бору
Бумага промедления не терпит
В ней – терпкий зуд, пока её утру,
Пока себя умру в ней. Гул и трепет,
Вернее нету слов. Вернее, все слова
В ней растворились, как Господь в утробе
В сугробе их безмыслия, «а-ва»
Крича как чайки, запертые в колбе…
В утробе неба там где самолёт
Несётся в Самарканд за самосадом,
Где ласточка-ткачиха гнёзда льёт
Слюдой слюны над Гефсиманским садом –
Носимый ветром носится листок
Чьи уголки обгрызла мышь сомненья
Где детским почерком наЧЕРТанное БОГ
Смущает ограниченностью мненья,
Пия из сов летучий совиньон,
Но чая оглушительной победы,
Мы привстаем над далию времён
Услышать вдохновенные мопеды…
Застряла рыба шишкой в колесе
Куда нам плыть? – уж небо пахнет ночью,
Собаки провожают по шоссе
Жильца вершин, разорванного в клочья.
ПРОРОК
Оправив крылья глаз, раздвинув костыли
На острие холма, как храмовый треножник,
Колеблемый, стоит. И видит: там, вдали,
Скрывается в пыли случайный подорожник.
Трагически закат кровит ланцеты трав.
Его противный нос впивает жидкий воздух
Со множеством в него домешанных отрав
И, выдыхая, он хрипит: "Еще не поздно!"
Не так давно на нём короста отцвела,
Стерильные бинты осыпались и сгнили.
Ему талдычит Бог… Но у него — дела!
Он самоуглублен,-- как в собственной могиле.
Ему глаголет Дух святые письмена,
И резок крыльев треск сиятельного стада…
Но не запишет он в скрижали ни хрена,
Не в силах оторвать от горизонта взгляда
1997
* * *
Боги ночных профсоюзов
Слушают гимны дождя
И лечат горячие раны липким вином
Их белые лебеди-плечи
Скользят по ночным площадям
По телу подлунного мира
В целлулоидных домино -
Вот где подлинное кино!
Адепты и эпигоны
Нюхают чистый эфир
И ловят бабочек силы
Из-за угла
И я ядовит но о боже
Как я люблю кефир
Когда на твои предплечья
Ложится ночная мгла
Смерть, где твоя игла!
1993
КОМАР
Комар – кошмарный иудей,
Куражась, и брюзжа всем телом
Кружил, что лермонтовский демон,
Над холмами твоих грудей.
Тем временем сгущалась мгла.
Вотще укус предполагая,
Вскричала – гневная нагая:
«Ну, где же, гад, твоя игла!»
В испуге «гад» главой поник;
Стал извинятся изощренно
/жаль, ты не слышала его/,
Он сжался, как смешной старик
Пред красотой твоей, смущенно, –
Как мягкий знак пред буквой «О».
* * *
Когда-нибудь
я растворюсь в этой нежности
тёмного пива беседы
хватит на целую ночь
и пирамида будильников дремлет
и хозяин – как сфинкс
но кто кто здесь хозяин?
на скрипучих ходулях безмолвия
всё глубже и глубже
в коридоры неведанных
тайн.
1996
МУРАВЕЙ
Муравей, как обезумевший верблюд,
Носится по пустыне асфальта.
А я живу здесь уже так много лет,
Что мне небезразлична его судьба,-
Но, есть ли у муравьев судьба?
Я поднимаюсь в гору;
Я смотрю на людей внизу;
Я думаю: «Как это муравью не приходит в голову
Доказывать, что он не верблюд?»-
Кто бы ему поверил, кто бы поверил…
Что нас объединяет, это –
пустыня непонимания.
Я и он. И то самое «понимание»,-
Та тюрьма, в которую мечтаешь угодить
Уже с самого детства.
Боже, дай мне сил разобраться
С самим собой,
И я стану светочем для этого муравья.
14 июня 2003
ВЕЧЕРНЕЕ
Собачка кашляла, старушки говорили.
Темнело,— фонари уже горели.
Гуляющие парочки сорили
Свою любовь...
Я был вблизи, я был для них “нездешний”,
Вдыхая горизонт осенне-вешний,
И был причастен стороной лишь внешней,—
Как и любой,—
К провинциально мирному декору –
Как подобает главному актеру,
Тем паче, что пиджак слегка невпору,
И вообще...
Там, медленно, как в бесконечной муке,
В закатных водах плыли две фелюги –
Почти невыносимые: как мухи
В твоем борще...
Вот так, как Юрий Карлович Олеша
Сравненьем самого себя утеша,
Решительно /а все-таки — неспешно/,
Я двинул прочь,
Куст оросив по ходу придорожный
У Замка, что как тот пирог творожный
Белел. На берег противоположный
Сползала ночь.
* * *
Ну, вот мы и пришли. Остался только этот,
последний, то ли, взгляд, прощальный, что ли, взмах
руки… Как не крути, был безупречен метод
и сладостен прикус полыни на губах.
Игривая пора! Самовращенье рифмы!
Благоприятен путь, ведущий сердце вспять,
освобождая грудь для новой парадигмы:
расставшись навсегда, мы встретимся опять.
Ибо тесны врата для игроков в духовность,
ибо, так мало сих — не избранных, но злых,—
не помнящих о том, что правила — условность,
и медлящих всю жизнь, встав у дверей сквозных.
2000