***
жжёный сахар ночей
и сам весь условно-досрочный
хочу на моря
плащ не успею сносить
как вот уже прёт горизонт
сквозь замочный
небесный проём
и не фиг под соню косить
на камне солёном
набухну живительным соком
и выброшусь из головы
с головой заодно
чтоб долгой зимою
красиво запеть о высоком
и с лёгкой душой упадать
на пушистое дно
монгольская спесь
в этом воздухе рьяном
как сальто на смальце
и мне головы не сносить
скорей на вокзал
нетерпенья поросший бурьяном
отсюда – туда
и не время под соню косить!
***
Куст ветра остановленный в ветвях песка,
отверстия в носках, доска дороги,
где гири слов случайного слились
в предгрозовую тучу. боги
не видят нас из своего мешка
слипаясь в золотые профсоюзы.
слепая вымысла кишка
тонка и весь мой промысел
где сёл равнинных лузы
в траве небесным молятся шарам
там шёл я в полдень и шарада
мой занимала разум розовая кожа
цветочным чем-то пахла. пакля пены
в седые впутанная локоны воды
дымилась мошкарою. постепенно
смеркалось. я не знал
где преклоню сегодня голову, невольно
простому позавидовав коню –
он стоя спит и жить ему не больно…
от приморозков кожа у меня
вся вздыбилась змеиными сосцами –
недайгосподь увидеть это
тем боле – пережить, живот был пуст как тамбур.
я закурил. я был один – как в тамбуре ночном.
меня качало. и некому мне было положить
ладонь холодную на лоб
мои проводники
стучали гневно в запертые двери.
я им не мог открыть.
я падал
и падал - как тяжёлый небоскрёб -
себе под ноги. и когда упал -
паденье продолжалось…
***
Свет непрозрачный, ночи свет;
Соломенная крыша мира.
Деревьев войлочный скелет
Стеклянная согреет лира.
Где лилии былых побед
Гниют в дырявых барабанах
И тихой жизни тихий бред
В оконных светится экранах.
Что если никого здесь нет,
Лишь лёгкая эфира плотность,
Завешивающая просвет
На ускользающую плоскость.
Как абрис, или силуэт
Предполагаемого круга,
Как, по отсутствию примет,
Иные узнают друг друга.
Свет непечальный, тихий свет,
Хоть в голосе так мало ласки,
Когда доносят твой ответ
Мембраны раненые связки.
СОНЕТ
Нам женщина дается в долг.
Однажды это понимая,
Мы ищем неизменный толк,
Наивно времени внимая.
Шагает на маневры полк,
Пыль с книжных полок поднимая;
Дозорный бдителен, как волк,
Бинокль украдкой вынимая…
Над ним луна летит волной
И кажется себе самой
То спелым яблоком, то Богом,
То кружкой, полной молока,
Кокетливо, сквозь облака,
Полуприкрыто, полубоком…
1999
СРЕДА
Рябь на воде притягивала сон.
Я вышел из Среды, стерев следы пророчеств.
По небу плыло облако-как-слон,
Толкая жёлтый мяч в ворота одиночеств.
Жуки сгребали крошки со стола.
Резвился жирный крот под складками одежды.
И, словно рыба-электропила,
Срезал холодный бриз все поплавки надежды.
Сквозная тема маялась в ветвях,
Но, вместо слов, она сулила слёзы.
Её вопрос был сдержен, как петля,
А мой ответ – лишь варианты поз. И
так я снова вышел из Среды.
Срывая на ходу присохшую одежду,
Пытаясь втиснуться между стеной и, между
Мужчиной в зеркале, сутулым и седым.
***
Вода в пруду ясна в самих низах.
Края оправив в ржавое железо
Каштанов и рябин. Рябит в глазах.
И плавунцов короткие надрезы
Чудесно исчезают на глазах.
Вороны, с безалаберным диезом,
По голым веткам пляшут мелким бесом;
На кочках чертыхается кирза…
Так выглядит, открытый вновь, Сезам…
Теперь он пуст… Протянутая леса,
Тебе мешает породниться с лесом,-
Что за дурак её здесь привязал?!
Он сам не понял, что он тем сказал,
А, для меня сей день, окончен стрессом…
Окончился бы, если б не коза.
Её глаза – две медвяные плошки,
С зрачками перевёрнутыми кошки
И жёсткая, как правда борода.
Я, здравствуйте, Феликс Эдмундыч,
Сказал,
А он махнул хвостом
Так буднично, по-свойски,
И скрылся на берёзовый вокзал.
ПРОГУЛКА
Просто хожу и бормочу слова.
Они растут так тихо, как трава.
И мне играют ангелы из бездн
На перышках и на эфирных флейтах,
На самых тихих ихних инструментах,
Поя хвалу тому, кто бесполезн.
Хожу и просто что-то бормочу…
И даже пива нынче не хочу.
Всхожу на мостик.
Подбираю листик.
И опускаю в неба синеву
Речной воды. И вместе с ним плыву.
Наверно так и есть,- или я мистик.
Но, если все ещё, о чем прошу,
То, чтобы жизнь, которую дышу,
От долгой бессловесности проснулась,
И вдохновенья легкая игла
Среди борозд кружащихся могла
Летать, как пух – как и не прикоснулась…
***
От сырости осела дверь
Заглох от старости будильник
Мой кот – вечноголодный зверь
Он молится на холодильник.
А я шатаюсь по ночам
Как приведенье по квартире
Сержусь по всяким мелочам
Читаю Библию в сортире.
А в голове звенит трамвай
И давит медленные мысли
Раскисла под дождем трава
И стрелки на часах провисли.
27 авг. 2003
***
Освобождённый взгляд выслеживает вещь,
Как утопающий – обломок мачты,
Не уповая на Благую Весть,-
И падший ангел падает на маты.
Пространство понимая – как болезнь,
Мы роем комфортабельные норы,
Предпочитая искренности – лесть,-
И только Алитет уходит в горы.
Нет никого, чтоб Слово произнесть.
Но, каждый день, взлохмачивая почту,
Мы ищем там духовные следы,
Поверх голов не прекращая лезть,-
И валимся в кладбищенскую почву
Став частью окружающей среды.
ОПЯТЬ
Сладкий, с привкусом измены,
Дух весны летит с полей,
Но ненавистью выбелены стены
В общей комнате моей.
По велению удушья
Травы рвут земли покров —
Одуванчик, и пастушья
Сумка, полная даров.
Где свирепствует сурепка,
Жалко, хоть и молода,
Там крапива жалит крепко,
Резво зреет резеда.
Настоящая подспудная,
Жизнь торопится, грубя,--
Всё явственней ежеминутное
В ней отрицание себя.
2001
ОДА СМЕРТИ
Смерть, как умеет, совершает благо,
Когда уводит нас по одному
В укромное таинственное место...
О, вечное наивное дитя,
Ты так пристрастно требуешь вниманья
К своим бездушно-примитивным играм;
Милы тебе венки из орхидей
И речи поминальные, как сказку,
Ты слушаешь, и музыка Шопена
Никак, никак тебе не надоест…
2000
МАЯТНИК И ЩЕЛЬ
Мы бородаты и нелюбы,
Нам шишки валятся в подол,
Скрипят осиновые трубы
И сердцем правит валидол.
Когда на небе месяц кроткий
Проступит в городских пазах,
Я снова вставлю в уши пробки,
Задёрну шторы на глазах.
Вот наломал свечей – и баста!
Ложись в корявую кровать.
Жил до ста -- а теперь уж за сто,--
Настало время умирать.
Настало время отвернуться
К стене от суеты вещей,
И видеть как простое блюдце
Вмещает маятник и щель.
13 мая, 2004
***
Вот телефон – но где же провода?
Старушка зорко смотрит третьим глазом.
Струится речи талая вода,
И воздух пахнет веселящим газом.
Весна прекрасна, как Благая Весть.
Сынок кричит: «Спасайтеся, кто может!»
Но где взять силы радость эту несть,
Она нас всех, в итоге, уничтожит…
Ликуй и царствуй, но живи один –
Как царь, как перст, как пестик колокольный,-
Среди плывущих по теченью льдин,
Как червь всевышний, аки бог подпольный.
2003
***
Козлом бы в огород к Корнилову на Дон,
Хоть лучше, взяв с собой, к кормилице бы на дом,
Где к чаю рафинад, как галоперидол
И царственная дщерь князьям кивает задом.
Вот маятник и щель. Вот Мери-на-крови
И гений пустоты, уставившийся в стенку,
Ей говорит: «Вяжи, дерьмом меня корми,
Пока я сам тебе не сделал пересменку».
А сумерки в окне сужают кругозор
До крошки на столе, до толкотни в постели,
До стенки, где часы спешат в ночной дозор,
И кто-то говорит: «Вы не меня раздели».
Поэтому, скорей, куда-то, до потом,
Всё лучше, чем в дому выдавливанье стёкол,-
Как помнишь это сам,- высокопарным лбом,
Самолюбивым ртом, остекленелым оком.
Виновник торжества, тождественный герой,
Ты, тутов шелкопряд, то дятел на берёзе,
То беспричинный червь, разрезанный пилой,
То чистый антифриз, то роза на морозе.
Найди себе себя, найди в себе весы,
Пока стучат часы, пока хрипят диваны,
Пока в полночной тьме блестят глаза грозы
И грозный Дырокол не выскочил из ванны.
***
В пустом жилье томится тлен
И в воздухе – тлетворный хрен
Но безмятежен мысли ход
И будет мил любой исход
Любой из всех любой ценой
А остальное - всё за мной.
Собака прыгает смеясь
Пищит безоблачный карась
Долбит бесценный воробей
Воображаемых жуков
Ему бы кинуть отрубей
Да он как видно не таков
Он помнит партию свою
А я – фальшиво я пою.
Гори заветная свеча
Крути кадриль ночных небес
Ко мне заходят два врача
Один урча другой – как бес
Но оба зряшны и наги
И оба мне они друзья
И оба носят как князья
В руках смазные сапоги.
1999
***
Слова журчат сквозь кость.
В высоком небе скучно.
Камыш звенящий вытек.
На мне срывает злость,
Смеясь в глаза беззвучно,
Слащавый паралитик.
В песке поёт весна
Фальшивые настройки,
И хлюпает бетон.
О, чувств желтизна!
Свечой лежит на стройке
Дымящийся гондон.
Куда себя подеть?--
Темно в чугунной ванне,
Блуждают иноверцы…
Того ли мне хотеть?--
Или отдаться вам мне,
Не утруждая сердце...
Слова журчат сквозь кость,
И в телефонной трели
Прелюдия добра.
Ко мне приходит гость,
Грызя стальные двери
С настырностью бобра.
АВТОПОРТРЕТ
В звенящей голове болтается язык,
Слипаются слова в сомнительную массу,
Передвигая пламенный кадык,
А, взгляд такой, что можно вскрыть им кассу.
Вприпрыжку подойдя к прохожему впритык,
Состроив полусветскую гримасу,
Мы с ним проводим старый тест на стык,
И, в шушуне идём гулять на трассу.
Любимая, не клей на мне ярлык,
Мол, прикипел я к дармовому мясу,
Что изо рта упрямо лезет клык
И наглый воробей садится мне на массу…
ГДЕ
Осенью, на стуле, у окна,
Не прося ни зрелища, ни хлеба,
Где слепорожденная стена,
Оседая, тянется до неба,
С просьбою ко времени: «Добей!
Дай мне уподобится поляне»;
Где четвероногий воробей,
Как алеша, жарит на баяне,
Бегая в буфет за кипятком;
Где, и уклонившись от объятья,
Все-равно, набитые битком,
Органы страдают восприятья…
Осень, имплантируя в зрачок,
Как приманку, прошлогодний образ,
Ловит на язвительный крючок
Рыбок, забывающих про возраст.
Пойманным, она играет им,
Проводя тупым ножом по лесе,
Безрассудства монотонный гимн,
К темной приготавливая мессе,
Уверяя: «Будущность – распад.
Я твоя любовь, и не тоска я»,
Чудака, бегущего расплат,
Из тисков своих не отпуская.
И восстанет перед ним стена –
Как предел и основная тема.
Медленно растает в темноте он
Осенью, на стуле, у окна.
Весна, 2004
ТЕМНОТА
Среди дня за мной темнота хромает.
Говорит, что лучше меня понимает,
И все целует меня, все обнимает.
Ну а я бегу, а куда — неясно.
Не хочу ни с кем говорить напрасно,
На ходу твержу, что спешу ужасно.
Добегу до ночи, и там залягу,
До конца не веря такому благу,
Попивая чай, иль другую влагу.
И лежу во тьме, как пастух в овчине.
Но опять мне страшно. По той причине,
Что так мало света в простой лучине.
Сон: и вот опять — темнота за лацкан...
У нее лишь, мол, отдохну, обласкан...
И бегу, бегу в этом сне дурацком...
***
Тлеет ласточка в небе.
Слово — косточка в горле,
Тихим криком кричи...
Иступленная радость
Обращается в горе,
Други боги мои врачи.
Раскручусь — не замечусь:
Пеной в медленном море,
Дымом -- под небеса...
Тлеет ласточка, тлеет,
Молит жизнь мою молит:
Отпусти -- не бросай.
ПАРК СЛАВЫ
…И встал спиною к пенному надгробью
И изменил надменное лицо
Мои стихи все гуще пахнут кровью
Мои друзья клубятся в пустоте...
Я поклоняюсь дивному подобью:
Горит огонь и плавятся черты
Сливают томный голос свой пещеры
В единый гул.
Мерцает соловей
Седою прядью. Пыльный путь небес
Источник песен ласковых и сильных
для малых сих...
Стоит Девятимай
С трофейным пейджером на гимнастерке,
Дает мне денег, говорит: сходи
пока я снова за тебя не умер.
Вновь возникают сумерки. Стихарь
В них растворяется
Как золото в портвейне — — —
9 мая 1998
МАЯТНИК
Я умираю тихой жизнью
Я задыхаюсь диким сном
Я просыпаюсь среди ночи
И молча прыгаю с моста
И ртуть воды –
Бела как голубь
Как сперма и как трупный яд…
И маятник ломает ребра
Вперед-назад
Вперед-назад.
2003
***
На море штиль, на море парусник,
Как капля соли на ноже.
И альбатрос повис на пару с ним
На узкой облаков меже.
Лучи серебряными нитями
Играют с уголками век.
Но, все же, главное – невидимым
Так и останется навек.
А век пройдет – вернемся снова мы
На утлый островок земли:
Все те же ветви, так же сломаны,
Все тот же парусник вдали…
***
Как лоскутки, заплатки и обрезки
В салоне у неряшливой портнихи,
Валяется листва. Прижался к занавеске
И замер свет — как бледный мальчик тихий.
Нет повода, чтоб то или иное
Оставить слово в тесном предложении.
И место зарастает тишиною;
А слов не прекращается движенье, —
Слова хотят, из бронзового кубка,
Вобрать в себя как можно больше влаги,
И каждое — как пористая губка.
Недостает для выбора отваги?
И вот опять — постыдная уступка
Молчаньем прорастающей бумаге…
***
Жизнь шла, и жизни не мешала.
И, как волна выносит круг,
Так знойный полдень приближала
Лень, набегающая вдруг.
От лени только ливень длинный,
Примерно с десяти до двух,
Нас спас бы. Правда, тополиный,
Заполонивший землю, пух
(как жаль!), он смыл бы без остатка,
Смахнул, как крошки со стола,
Прикрыл — как признаки достатка
Пожара серая зола,--
Но вместе с тем, без промедлений,
Он смыл бы и остаток лени.
6 июня 2003
ПЛЯЖ
Жук фиолетовый, с чернильным брюшком,
Ползёт по Книге Бытия.
Он неуклюж и медлен, как и я, —
Неправильный верблюд — в игольчатое ушко.
А я лежу — бревно, с бревном в глазу.
В тридцать девятый раз при мне полощет
Июль солнце в голубом тазу,
И мыльная вода — сера, как площадь…
Мир в сумерки округл, но скроен из углов
(так подвиг жизненный — составлен из
ошибок).
Рыбак несет на прутике улов —
Двенадцать никудышных рыбок.
ПОЕЗД
Учись покорности и скуке,
Себя на множество деля,
Пока не стихнут сердца стуки,
И овцы не уйдут в поля.
Твой вечный сад скользит устало
Вдоль освещенного окна,
В даль уходящего состава.
И, сквозь деревья, ночь видна.
ЛАСТОЧКА
Мне хочется с конца
О чем-то бесконечном
Лисица на ловца
В рассоле огуречном
Как глупая овца
Кружит свои колеса
Живой на мертвеца
Поглядывает косо...
Не доверяй уму
Или тому что видишь
Но доверяй всему
Чего ты не предвидишь
Ты ласточка моя
Небесный терминатор
К возвышнному, бля
Ищи иллюминатор
Лисицыну уму
Льстит тот кто с нею ласков
Но кто-то и ему
Цепляется за лацкан
И втянет без труда
Лишив тебя мерцанья
О, ласточка моя
Где скверная вода
И огурцов бряцанье.
19 июня 2003
ЛЮЦИФЕР
Горит в ночи свеча кривая
Лоснится на паркете грязь
И сонно головой кивая
По кухне ходит белый князь
Он то струей светлей лазури
Выводит иероглиф “сон”
То пьянствует кинзмараули
Воображаемое он
Покамест свечка нагорает
Он воду из-под крана пьет
А втуне тайну песнь слагает
И сам безумную поет
То тихим хохотом зайдется
То вдруг на слезы изойдет
Все не утихнет не уймется
И ни в какую спать не йдет
То вдоволь съев какой-то дури
Следит эффект у ней какой
Внимателен к своей натуре
Как будто в дури есть покой
Какая ж у него забота
Чего он бродит по ночам
Внутри него кипит работа
Что зрима лишь его очам
С утра ж, в простынь ленивой пене,
Он пуст -— как в выходной музей,
И молча станет слушать пени
Многозначительных друзей…
Но -— снова ночь. Рукой поспешной
Слегка поправив волоса,
Он кинут в бой! Средь тьмы кромешной
Горят, горят его глаза.
1998
***
Есть только тонкое вниманье
к непредугаданным сцепленьям
слепых фрагментов полузнанья, —
расслабленная дисциплина.
и, как свидетель преступленья.
я пустотою притворяюсь
и, в самом деле, растворяюсь
в прозрачном
в солнечном
в осеннем
дне.
РЕАНИМАТОР
Мой медленный реаниматор,
Тупой велеречивый конь,
Налей мне воду в радиатор,
Производящую огонь --
Как палестинцев из пустыни
Синая гордый осетин
Кормил им падаль на латыни,
Смущая красотой седин,
Чтоб тварь взиравшая уныло
Пилой из пыльного угла
Таким как мнил меня любила
Таким как плыл уберегла…
Мне Этна дохлая – проснётся!
Твой Эмпедокл с открытым ртом
По узким улицам несётся,
Пугая барышень болтом…
С утра со щёк лакая пудру,
Влезая в утлый палантин,
Он цедит цедру, чешет мудру,
Поя про участь бригантин…
Покуда течь не кончит влага --
Потуда тешится глагол!--
Мы подставляем ей во благо,
Бумагу, пол, стакан, подол,
Иных вместилищ и влагалищ
Большое множество канистр…
Нетемперированных клавиш
Шустрящий выбравший регистр,
Мой медленный реаниматор,
Развей мне утреннюю згу
И, пересекшую экватор,
Посей морковку мне в мозгу,
Чтоб под её могучей сенью
Я б мог усесться и возлечь,
Как в тихий день на дне бассейна --
На дне спасенья наших встреч.
ХВАЛЕНЬЕ
Хваленье чайнику вскипающему в полночь
Что полнит дом своим благоуханьем,
Нежнейшей трелью усмиряет сердце
Живущее в непрекратимой тряске,
Поя огню извечную ассану
И тишину раскачивая трубно
В трущобах кухонь загнанных под крышу
При свете ламп внимательных и жёлтых
Внимая шелестению страниц и
Поскрипу пера, когда оно в работе…
В иную ночь отрадно слушать мне
Как копошатся мыши в шифоньере
И труженики-прялки-пауки
Слагают гимн мохнатыми губами,
И бабочка – долбится пыльным лбом
В эбеновую лапу лампы… Сны приходят
Когда прихода их уже не ждёшь,
Когда, допитый, чайник остывает
А бабочка лежит с пробитым лбом
У бонбоньерки позлащённой солнцем.
ЧЕШУЯ БАРАНА
1.
великолепна чешуя барана
бредущего по гравию щебёнки
еловых смол вдыхающего жвачку
с великой осторожностью бархана
с беспечностью счастливого ребёнка
с усильем грузчика толкающего тачку.
Блажен кто видел эту тварь однажды
Блаженней всех крановщики поди ж ты
и их падёж не поддаётся смете
к большой любви – его увидеть дважды
к концу любви – его увидеть трижды
в четвёртый раз его увидеть – к смерти.
Бессмысленней научных филиалов
Фиала Саади опустошенней
Он в стороне от нас бредёт понуро
Его тропа длиннее сериалов
Его большое сердце обожжённей
Чем золотое сердце Боневура
2.
Великолепна чешуя барана,
Чей глаз непроницаемо прозрачен,
И рот – незарастающая рана;
Чей род, для племени, так малозначим,
Осел в тени, с ослом играя в прятки,
Воспоминаний грея незабудки;
Его чешуй лазоревые грядки
Слегка посизовели, как от водки,
Да и ступает как-то он – не прямо;
Сомнительных кругов, увы, он прима,
И ни на пядь он не обходит яму,
Всё валится в неё, слепцу подобен,
Но слепенем в муды ужален – рьяно
Вдруг вскакивает, мелочно подробен,
И, с визгом, выбегает на тропинку
(где, ‘правде говоря, - на яме яма)
и, тут же (лезя, как пятак в бутылку),
дупла взыскует (как это ни странно,
на данный счёт даёт промашку редко,--
он знает идеальные поляны,
где каждая капустница – клевретка,
ему капустник закатить готова,-
о, тяжела ты, голова барана!)
о, тяжела ты, голова барана.
3.
О, тяжела ты, голова барана,
Чей взор непроницаемо глубок,
Чья чешуя – кривая вязь Корана,-
Баран, баран, ты чистый голубок.
С каким рождён ты умыслом и планом? –
Хочу решить немедленно (решу ль?);
Зачем дробятся в воздухе поганом
Гирлянды порыжелые чешуй?
Зачем пестами ног толочешь землю,
Земную муку близоруко для,
Столь благостно тропу свою приемля,
Что, кажется, баран, ты просто тля.
Для сей ли ты определён юдоли?
Тебе ли грызть постыдную мацу?
Не лучше ли конём мерцать на воле,
На злобу неизвестному отцу?
Лети ж вперёд, копытами мотая,
Мельхиседека спелый махаон,
Сквозь щели гор – до алых стен Ниттая
И над Ниттаем – до конца времён.
МЕТАМОРФОЗЫ
Я был подобием небес
Потом упал за горизонт
И распластался там, как лес
Где на опушке гарнизон
Был дислоцирован издревле
Молочно-розовый сержант
Стоял на карауле с дрелью
И был психически зажат.
А у него четыре сына
В Ростовской области растут
Как придорожная скотина
Кончает старший институт
Меньшой сосёт у мамы вымя
А что до остальных ребят
То он не вспомнил даже имя
Они в глазах ему рябят…
Уж сумерки глаза косили
И от древесного тепла
Задумчивая птица Сирин
Синицей выла из дупла.
Сержант перемотал портянку
И фотографию извлёк
Где молодую таитянку
Морской насиловал конёк
О! я не мог на то смотреть
К кусту ракиты припадая.
Но времени не чует плеть
Сержанта кожа молодая
Он точит, точит карандаш
В истерике эпистолярной
И марки клеит две он аж
Лижа лежалый клей столярный…
О, я не мог на то смотреть!
Пока секунды шли, как годы
Я понял, покидая клеть
Что нет у счётчика свободы
И с песнями умчался в лес
В сову седую превратяся
И вновь подобием небес
За дальним полем опустяся.
* * *
Ах, сердце мое — не со мной, —
Невротический зайчик,
Он прячется в ворохе листьев
От гулкой угрозы шагов.
Ах, сердце мое, ты куда
Опять ускакало как мячик?
Повсюду так много врагов,
Так много врагов…
Ах: сердце мое не со мной.
Серебряной пылью,
Прозрачной серебряной нитью
Луна зашивает пути...
Прейди и напомни, напой,
Что мы и легки и прекрасны,
И все опасенья напрасны,
И бедам наш дом недоступен,–
Давно позабытый мотив.
2000