В ту декабрьскую ночь 92-го года началась зима.
Меня разбудил ветер. Он вздувал занавеску, шарил ледяными руками по комнате, бросал на подоконник мокрые хлопья. Я встала, захлопнула форточку и натянула свитер. Но заснуть больше не могла, потому что голод проснулся вместе со мной. Легкий, не слишком сосущий; такой унимается от половинки яблока. Но если известно, что яблока никакого нет, а еда будет только к середине дня, когда сдам заказ, то он начинает буквально вопить и требовать - из чистой вредности.
"Вкус и запах - самое, может быть, древнее в нас, с тех еще времен, когда жизнь была слепа и глуха, боролась за себя даже не ртом еще, а каким-то всасывающим хоботком. Голод напоминает, из чего состоит человек в своей плотской сути. Тот, кто ограничен в еде, очень скоро начинает отличать пищу животворную от пустой, поддельной. Чуток становится к ее качеству, как кошка, и не ошибается в выборе, если есть, конечно, выбор. Когда же вынужден питаться дрянью, то понимает это, потому что дрянь не придает сил, а отнимает последние. Плоть и дух едины, и вот почему: одновременно с плотской сутью голодающий яснее ощущает и свою духовную суть. В этом смысле он тоже учится отделять зерна от плевел, не обманываться духовными суррогатами".
Так написалось на клетчатом листочке в холодной кухне. Выкурив сигаретку, я побрела в коридор, где стена во всю длину и высоту занята была книжными стеллажами. Мне захотелось почитать какую-нибудь из кулинарных книг моей свекрови. Большинство привозных, на испанском и румынском. На русском - "Венгерская кухня", очень познавательная и волнующая. На белой обложке нарисована экстатически улыбающаяся рыбина, воздетая на вилку. А ну-ка, на чем раскроется?
Из книги выпорхнул листок с машинописным текстом.
- Опять Ародис за свое! Всегда у нее в нужный момент выпархивают листки, прыгают в руки газетки с судьбоносными объявлениями, сны вещие снятся... Не верим!
Но листок не содержал ни совета, ни пророчества. "Кармен", автор - Юнна Мориц. Печатала явно свекровь, это на ее машинке "м" слабо пробивается.
"Дочь отпетых бродяг,
Голым задом свистевших вдогонку жандарму!
Твой гранатовый мрак
Лихорадит галерку, барак и казарму..."
"Голый зад" прямо вот так, со второй строчки, и такие мрачно-красные "Г", и "Б", и "Д", и гортанные "А", и раскатистые "Р-р", - грубо, без реверансов, но крупно и ярко. "Ну что, будешь такое дальше читать?" - насмешливо спросили прямо в ухо. - Еще как буду!
Дальше вступила пронзительная флейта:
"Бред голодных детей,
Двух подростков, ночующих в роще лимонной.
Кастаньеты костей
Наплясали твой ритм под луною зеленой".
Холодный аромат белого цветения врезался галлюцинацией в мой уставший от голодной бессонницы мозг, и в этом странном состоянии стихотворение запомнилось со второго прочтения, как что-то реально со мной происшедшее. Ведь важное событие не нужно заучивать наизусть, чтобы помнить. "Кармен" вошла всеми своими красками, ритмом, ароматом прямо в меня. Конечно же, это я и мой тощий неунывающий супруг - те самые голодные подростки! Ослепительная луна сквозь черные жесткие листья, свежайший ночной холод, - суровое требование служения не себе, а тому, что выше тебя, и оно знать не желает о твоем истощении. Как в огромной холодной аудитории на лекции, где голодные студенты, сжав синие губы, строчат, едва поспевая за речью голодного профессора, и речь эта идет о вещах прекрасных, но несъедобных. Чувство самосохранения сдается и уже не хнычет; тогда приходит экстаз, исступление. Тогда нытье в желудке только подстегивает лихорадочную работу ума и чувства, и направлена эта работа на поиск уже не еды, а нужного факта, даты, изображения, точной фразы. Это бешеный кастаньетный ритм.
...А может быть, изысканные плоды уже созрели, и луна мерцает на их кожуре горько-зеленым светом? Их много, много вокруг, мы нищие хозяева лимонной рощи, охваченные неземными видениями...
"Лишних, проклятых ртов
Дармовой поцелуй на бесплатном ночлеге.
Смак отборных сортов, -
Тех, кто выжил, не выклянчив места в ковчеге".
Речь идет о поэтах и об их стихах. А мне потом вспоминались эти строчки, когда раздавался звонок в дверь. Кто только не "вписывался" к нам на ночлег! В том потопе "лишних" носило волнами из конца в конец страны. Не ночуют добрые люди под звездным небом, не питаются лимонами. Они спят в постелях, у каждого есть подушка, а у многих даже ватное одеяло. А лимоны они ценят за аромат и кислинку и кладут в цейлонский чай первой заварки. Но жить в лимонной роще, не питаясь ничем и дурея от аромата, нормальные люди не могут. Адресок той квартиры на Покровке был в ходу исключительно между ненормальными. Ночевали на полу, на матрасах, укрываясь верхней одеждой. Кое-кто курил траву. Почти все сочиняли стихи, и уж точно все пели под гитару. Только немец Эрнст, увлеченный проблемами выживания человека в экстремальных условиях, ничего не пел. Он проспал на полу восемь часов, так и не разгладив суровой складки между бровями. Проснувшись, вынул из рюкзака все вещи, сложил их снова в идеальном порядке, помылся на кухне в тазу, подарил нам кусок вяленого мяса и отбыл куда-то в тундру.
Прочие же гости "лимонной рощи" повально что-то сочиняли или просто декламировали, пели, рассказывали.
Ирка Московская писала элегантные стихи в духе Гумилева. Она была очень похожа на тусовщицу Кэт из не поставленного тогда еще "Брата". Ирка быстро сообразила, кто распоряжается деньгами, и стала слегка тереться грудью о мое плечо возле ларьков с шоколадками. Оказалось, что - нет, не лесбиянка, просто рефлекс. Странно было, что подобные рефлексы уживались в ней с очевидным талантом. На память она подарила нам крысу Шныру.
Влад Косицкий, умный и невезучий, прожил около года. Он подумывал об Израиле и сочинял покаянные песни типа "Край изломанных берез, прости меня!"
Кира из Новгорода ничего не сочинял, зато мог читать на память Бродского часами и откуда-то знал многие подробности его личной жизни.
И Лиса из Тулы ничего не сочиняла, зато слушала всех раскрыв рот, а это тоже очень важно.
Панк Паша из Луцка сочинял песни в духе "Я дерьмо, ты дерьмо, будущего нет". Напрочь игнорировал все мои намеки насчет горячей воды, мыла и таза в кухне.
Кругленькая маленькая Тяпа, прикатившаяся аж из Владивостока, нежным голоском исполняла на эльфийском языке прелестные баллады собственного сочинения. Для профанов, то есть для всех нас, зачитывала русский перевод.
А сколько было своих, питерских, которые вваливались внезапно, потому что телефона в квартире не имелось!
Многим из моего поколения в голову не приходило смолоду клянчить место в каком-нибудь ковчеге. Радость юности - не в сытости и комфорте. Юность согласна только на лучшее и главное, а потому не бывает без поэзии, без любви. Любили друг друга, великодушно одобряли стихи друг друга, в большинстве своем угловатые и несовершенные, и вместо сытной еды вкушали тот поэтический "смак отборных сортов", на который расщедрилась эпоха. Начитавшись вслух Бродского, Гумилева, Мандельштама, не могли не тянуться к бумаге и ручке, не писать что-то сами. Такова была атмосфера "лимонной рощи".
Метафоры изначальности поэтического слова, неподвластности его никому и ничему, неподкупности и вечной юности поэзии, - то, о чем идет речь в "Кармен", - причудливо и забавно соединялись в моем сознании с реалиями нашего быта. Но, таким наивным образом заземлившись, стихотворение высветило эти реалии, как солнце, сияющее за витражом. Может быть, во многом именно Юнне Мориц благодаря гнула я свою линию, усердно учась на непрактичном искусствоведческом, устремлялась к тому образу мыслей, что был в тот исторический момент явно невыгоден материально. Но я с детства дорожу своей единственной и неповторимой жизнью. Поэтому выбирала очень придирчиво, чему ее посвятить.
"Твой наряд был готов,
Когда голое слово отжало из губки
Голый пламень цветов, голый камень веков,
Твои голые юбки".
"Голый" и "голодный" - слова близкие. "Голый" - истинный, неприкрашенный, незамутненный, бесстрашный и непобедимый, потому что у него нечего отнять. "Голодный" - действующий, агрессивный, жадный на истину, равнодушный ко всему лишнему, приторному, ненастоящему.
"Вот как, вот как стучат
Зубы голого смысла в твоих кастаньетах,
Дочь голодных волчат,
Догола нищетой и любовью раздетых".
"Да, это про нас: голод, нищета, любовь и выбор самого высокого смысла", - так думала я тогда. "Это мы с мужем - волчата. Глупые, неуклюжие, рыщущие по всяким неподходящим местам в поисках еды, но уже гордые и неприручаемые". А свекровь моя, которая перепечатала "Кармен", - волчица убежденная, определившаяся. Не верит никому, подстрелена неоднократно, носа из лимонной рощи не высунет. В логове ее всегда включен свет. Он спит со светом с тех пор, как ее таскали в КГБ из-за попытки продолжить переписку с Чили, когда там уже стряслось известно что. Комната ее увешана репродукциями Сикейроса и Фриды Кало, на которую свекровь очень похожа. Рваное чилийское покрывало на продавленном диване, фотографии рисунков из пустыни Наска на письменном столе. К ней входить нельзя, начинает жутко нервничать. Но курит все-таки на кухне. Читает Неруду по-испански, набивая пепельницу окурками со злыми карминными оттисками узких губ. Меня ненавидит классовой ненавистью: у меня отец военный, а мама чиновник. Вынуждена иногда есть мою еду, отчего страдает неописуемо. Но зато все еще не отнесла в ломбард тот траченый молью серый хвост, который хранит "на последний случай" (так и кажется, что это ее собственный, от голода отвалившийся). У пса Рипа хвост пока на месте, но шерсть на спине уже поредела. На днях застукала ее, когда она отрезала кусочек сырого мяса. Зыркнула с вызовом из-под черной с проседью челки: "Собаке нужно мясо!" А я что, против? Собака тоже человек. Я бы и сама дала. Может быть, потому Господь и позволяет мне что-то зарабатывать, что не видит другого способа поддержать вас, пока вы пишете в стол свои переводы. Еда в доме общая, как и книги. Не одолжите ли почитать "Сто лет одиночества"?..
"Вот как воет и ржет
Голый бубен в ладони чернильной,
Вот как голый сюжет
Затрещал на груди твоей голой и сильной.
Так расслабим шнурок
На корсете классической схемы,
Чтоб гулял ветерок
Вариаций на вечные темы!"
Тот реальный голод, который мы испытывали тогда, не повод для гордости. Скорее наоборот: он вскрыл нашу наивность, избалованность, вальяжность и беспомощность. Но он же и определил для нас список "вечных тем". - Хлеб насущный, природа, дом, любовь, дружба, искусство, доброта к ближнему. Нужность твоей работы людям. Чистая совесть. Пожалуй, все. О чем писать еще? Эти темы неисчерпаемы, главное - острота и свежесть вариаций.