А мы проснулись - смешные, тёпленькие -
внутри промозглого октября,
как вислоухие братцы-кролики,
дрожим, ни слова не говоря.
Недоумённо глазёнки выпучив,
печально лапки прижав к груди,
гадаем: если мобильный выключен,
то кто ж нас, чёрт возьми, разбудил?
А после кто-то поставит чайник, и
достанет мяту и тёмный мёд, -
а кто-то будет шептать отчаянно,
что больше, видимо, не заснёт,
что неизбежно придётся маяться,
ругать погоду и сквозняки,
и как теперь, расскажите, спрятаться
от мглы октябрьской и тоски,
что до весны невозможно долго, что,
наспех выдернуты из сна,
мы не дотянем, и даже в щёлочку
нам не покажется та весна...
И соберётся заплакать тоненько,
уткнувшись носом в тепло плеча...
А в это время на подоконнике
под полотенцем дозреет чай.
И губы вытянув, дуть на блюдечки,
студя живительное питьё,
и старый пряник щипать по чуточке,
не засоряя эфир нытьём.
Отогреваться. И потихонечку
все разговоры сойдут на нет,
и кто-то быстро расстелит коечку,
а кто-то встанет, погасит свет,
и мы задремлем, обнявшись ласково,
за вечер ставшие чуть храбрей,
уже без страха вскочить с опаской,
проснувшись где-нибудь в декабре.