Прости мне, Господи, коли вопрос мой дерзок:
Зачем Ты сделал так, что человек так мерзок?
Уж сколько лет прошло, а мне порою снится
Житное поле возле панского гостинца,
А по другую сторону - лощина
И в ней, поросшая кустами, муражина.
Я там корову пас весеннею порой
Стоял апрель, шел год сорок второй.
Был чудный день, откуда ни возьми
На поле съехал воз, заполненный людьми.
Вокруг забегали, ругаясь не по норме,
Три парня: полицаи в черной форме.
Я сразу понял, черные – ребята
Из Грозовского полицейского отряда,
А те, кто на возу – евреи, им – каюк.
Сейчас их на моих глазах убьют.
Их было пятеро – одна семья, поди:
Дед, бабка, дочка, зять и внучка лет пяти.
Те черные лопаты роздали им в руки,
И приказали рыть могилу, суки.
Когда они закончили, и им сказали: хватит,
Столкнули в яму ту и стали убивать их,
Малышка в ужасе предсмертном завизжала,
На волю вырвалась и в поле побежала,
Один из них, обидев божью мать,
Сел на велосипед, погнал за нею следом
И, метров, может, через двадцать пять,
На землю сбил ее велосипедом.
Нагнулся, ухватил ее за ножку,
Вниз головой на руль повесил крошку,
Через трубу ей, перегнув колено,
Без жалости. Глумился откровенно.
Малышка тоже призывала маму,
Но мамы не было уже. Он тельце бросил в яму
На трупы в яме, теплые еще.
Снял карабин с плеча, и - только выстрел - щелк!
Все было, Федя, как я рассказал.
Я видел это, и мои не лопнули глаза.
Все по-крестьянски: деловито, просто.
Я знал их – хлопцы из соседней вески.
В пятидесятых их поймали и судили,
Когда таких же в Будапеште били.
Тогда везде их били, только мало,
Опять подняли головы шакалы.
В Прибалтике, в Германии, в Румынии,
И даже у соседей – в Украине.
Да и у нас такое быть могло,
Они здесь тоже становились на крыло.
В зародыше их надо задушить,
Чтоб уничтожить их любые средства хороши.
Пусть синим пламенем горит фашистский сброд,
Пусть в хлорофосе дохнут эти гады.
Не дай им расплодиться, мой народ,
Прошу тебя, не дай им, Батька, рады!
Нам с ними на Земле не жить совместно,
И даже под землей нам будет тесно.
Нам эту подлость надо извести.
Иначе - дьявол прав, и Бог нас не простит.