Крошка сын пришел ко мне. Глаза его сияли.
(На стол легли ботинки 43-го размера.)
Дышал он глубоко и пальцы рук дрожали.
Он дерзко говорил, забыв хорошие манеры:
«Ты помнишь, старый, то кипение в крови
И горечь, и тревогу душной ночи,
Холодный пот и жар, и сладкое томление любви,
Космическую неба черноту – и там её сверкающие очи?»
Поднял я руку. Он осёкся. Я спросил:
«И эти похотливые страстишки, и эту аритмию,
Скачки давленья крови, распыленье сил
И воли паралич, и духа анемию –
Любовью ты осмелился назвать?»
«А разве я не прав?» - очнулся он опять.
Послушай, сын, ведь мы – родная кровь.
Я объясню тебе, что есть реальная любовь.
Созревший виноград срывают, бросают в чан и мнут.
И сладость солнца и земли бурлит кипеньем…
Но это не вино! - закваска бродит, оседает муть.
В холодной темноте, в суровом заточенье,
Под пылью скучных лет живёт оно
И нарастает крепость, аромат – рождается вино.
Послушай, сын, ведь мы - родная кровь.
Я объясню тебе, что есть реальная любовь.
Когда твоя любимая поблекнет, растолстеет;
Глаза потухнут, а душа пожухнет;
Тогда предательств мелких плесень
Затянет чашу брака золотую…
Когда укоры, злоба, ревность, ссоры
Покроют пылью всё, что ты любил…
А дети посмеются над тобою
И неудачником отца объявят пред толпою…
Родителей своих, друзей похоронив,
Ты станешь одинок, как шелудивый пес…
Тогда сойдешь в подвал сырой и тёмный,
Откроешь бочку и вина нальешь.
И опьянеешь, осушив бокал до дна,
Поднимешься на свет и вдруг поймешь,
Что любишь ты мучителей сполна,
И потому - только потому - живешь!