* * *
...В каком ещё привидится Клондайке, что эти годы прожиты не зря? Старуха на дороге в грязной майке, и в спину жарит солнце октября. Осенний зной парит осточертело сквозь вечно беспризорные цветы, и ты со мной, но вновь коснуться тела не хочется (а вдруг – исчезнешь ты?). И карнавалы, ряженные в рюши, среди веселья, адскому сродни, и море, подползающее к суше, чтоб подсчитать оставшиеся дни...
Так ты живёшь, как лилия долины, в моём почти рисованном раю, и это Он слепил меня из глины, чтоб руку мог почувствовать твою, а рядом чайки хлопают крылами, тяжёлыми от ветра и воды, и зонтики качают куполами, и наши размываются следы – всё это так отчаянно знакомо, что даже свист «касамов» за спиной – как годы, что летели невесомо, пока ты не увиделась со мной. Какая к чёрту разница сегодня, что прежде куролесило вокруг, и жизнь, неуспокоенная сводня, нам на песке расстеливает луг, скороговорка тёплого прибоя и шёпот набегающей волны, и вечно не расстанемся с тобою, пока ещё способны видеть сны... А вечером затеяно немало служенья предначертанному днём, и далеко до мрачного финала, и вспоминать не хочется о нём.
С душой непокорённого холопа любая тварь хвостом поднимет пыль, ведь как-то жили люди до потопа, пока вдруг не разгневался Энлиль, я это всё как данное приемлю, и нет желанья править нам пути, и Гильгамеш спускается под землю за другом, чтоб во тьме его найти.
И снова взрыв твоей мятежной плоти и духа, неподвластного тоске... Я б не хотел носить на отвороте отметины о дерзком языке, но яростно следя за временами, и местом, где не ведают времён, напоминаю: прошлое не с нами, а будущее смотрит под уклон, ещё не все блаженны и невинны и совесть – категория глупцов, и страшные мерещатся картины на родине народовых отцов.
Мешаются поверхности заката и Тетиса зазубренной волны, здесь континенты двигались когда-то, а мы сегодня бодрости полны, так курица, доверенная сроку, свой обживает медленно насест...
А ты смеёшься каждому намёку. Не смейся. Уходи из этих мест.
26.10.07.