О! Где ты, родного Рода Древо?
Где затерялось там...
иль живо ты!
Об этом начинаю второй свой разговор.
Впервые, я осознал значимость для себя родовых корней, когда по-чувствовал неразрывную связь с Родиной, с местом, где родился, где зачат был. Эта связь преследовала и преследует меня до сих пор в виде снов, в виде реальных ощущений созвучности происходящему там, на милой Вологодчине.
Ностальгия - так сейчас это называют, а я называю это болью Души, зовом Души. И в плену я этой боли, этого зова. Вы мне скажите: «Нечего переживать, езжай туда и не скули здесь побитой собакой! » В чем-то Вы будете правы, а в чем-то и нет.
Когда стебель колоска вырван из родной земли, очень трудно прижиться -ему снова на старом месте. Надо и корешки-то свои сохранить, и если стебелёк надломан - перевязать, укрепить его; да и почву-то чуть-чуть взрыхлить; да и водички-то заготовить, чтоб полить. Да и обильно полить надо, от души; да и до тех пор, пока не встрепенётся колосок, не окрепнет и не пойдёт силушкой своей в рост. Ведь именно такими колосками мы и стали, уважаемые мои читатели! Особенно те из нас, что выдернуты из родных мест силою черной, погоней за тенью собственной, за славой дутой, за благами, внешне красивыми.
Вот я, читатели мои дорогие, и решил - восстановить сначала корешки-то свои, то есть ощущение родовой связи с милой сторонкой, да так чтобы приняла она меня с Миром и Любовью, поверила в меня. А для этого Душой своей я должен поговорить с Душами предков своих, Память их познать и себя в ней найти. А не найду, то и места моего там нет, и останусь-то я в этом мире голью перекатной, сиротинушкой без рода-племени...
Несколько раз в последние годы ездил я на родину. Когда беда звала, когда мамочка родная - уж больно ей хотелось «на старости лет» в баньке попариться, в тепле понежиться. До сих пор удивляюсь, как это только я сумел сделать - срубить баньку-то, как деды наши в старину рубили. А, наверное, не надо удивляться, иначе - зачем и Память-то существует. Взял в руку топор, а он как влитой в ней был. И запела под ним древесина звонкая, вылежанная, да ещё мамой обласканная. Когда узнал я, что мама сама ободрала корьё-то с неё. Сама, такая маленькая, катала брёвна-то, которые и здоровому мужику-то порой не просто осилить, ох и ругался-то я. И её то ругал непутёвую, не жалеющую себя, и братишке досталось за то, что не сделал, не успел, что надо было сделать, да и себя тоже, что допустил до такого. От злости на самого себя, на жизнь нашу непутёвую в работе времени счет потерял, застыло они для меня, и дождь не дождь, и холод не холод, жара не жара. Сде-лал я её, баньку-то, и парок-то первый сам принял, и счастлив был тем, что оставил на земле родимой частичку труда своего. Плохо ль, хорошо ль сделал, то время и люди рассудят. Но знаю, как этого мало, ничтожно мало. И велик ещё долг мой сыновний перед сторонкой родимой, перед отцом с матерью.
Молча, а когда с радостью тихой обходил я окрестности сторонки родимой, разговаривал мысленно с ней, с каждой травинкой на косогоре, с каждым деревцом в лесу, с каждым васильком в поле. Ноги сами доводили меня до места последнего пристанища предков моих, коих помню, а коих нет. С ними и со сторонкой родимой словами стихов своих разговаривал я. Вот они, слова эти:
Дума о Родине
Деревушки, деревушки,
Ну, а там, гляди, - село,
Взгромоздились на горушки
Вдоль реки давным-давно.
Обветшалые домишки,
Обнищалые дворы.
В старой риге завалялись
Полусгнившие снопы.
Не видать нигде дороги -
Всё бурьяном заросло.
Лишь дедуля одноногий
Ковыляет - там, в село,
По невспаханной стернине
Сквозь разводы васильков,
Где не видно больше ныне
Моря гордых колосков.
Там, в полях, в лугах вдоль речки
Не гуляет больше скот.
Без него нам как-то легче,
Меньше тягостных забот.
Мы работать разучились,
Лучше пить, да из горла,
Будто в школе не учились
И сторонка не мила.
Эх, Россия, мать-сторонка,
До чего же ты дошла.
Неустроенностью поля
Душу пламенем сожгла.
Знаешь, до чего обидно!?
Ты — Великая Страна,
А народ свой вольный, сильный
До безумья довела!
Расплодила реки зелья,
Хмелем ум ты залила.
Или скажешь, - нету зелья,
В яму лень нас завела!
Спорить я с тобой не стану,
Не для спора времена.
Разреши — орать я стану
На людей и на себя.
Влезу с дракой на трибуну,
Драный лапоть там сниму,
И на всю страну — «... помилуй!»
Этим лаптем постучу!
Постучу, вверну словечко,
Отыщу враз тьму врагов.
А по делу? Ни словечка —
Потому что нет тут слов.
Нет тут слов — таких понятных,
Враз доходчивых, простых,
Для души таких приятных —
Вот послушай и зажгись.
Ведь, по чести, знаю Дело.
Знаю, как спасти страну.
«Но не твоё ведь это дело —
Не срамись на всю страну!
Лучше слезь ты с той трибуны,
Лапоть рваный поскорей
Тут же молча у трибуны
Под дикий свист надень скорей»
22 мая 1998 г.
Память о Родине
Я ль забыл, родная сторонка,
Как в осень желтую выглядишь ты.
Не нужна, как тогда - похоронка,
Чтоб увидеть родные черты.
Я зажмурю глаза — вот он, милый
Край родной и такой дорогой,
Запах воздуха чудный и дивный
В даль полей зовёт за собой.
Он зовёт прогуляться вдоль речки,
Обувь сняв, её вброд перейти
И, взобравшись на берег чуть в спешке,
Зрить - длинным клином летят журавли.
На полях хлеба уже сжаты,
Зябь овса уж готова к зиме,
И в стогах сено гнётом прижато,
Холоднее вода в ручейке.
Лист осиновый трепетно бьется,
В ярком пламени жаром горя,
Через поле вот-вот понесётся,
Где постелью ему станет стерня.
На лугах, уж почти сиротливых,
Молчаливо пасутся стада,
Чтоб успеть нагулять жир и силу,
Ведь вот-вот как падут холода.
29 октября 1999 г
Не только стихами, но и простыми словами, идущими из самой глубины сердца моего, разговаривал я со своими родными, погребёнными на взгорье погоста. Скромны и, может быть, скупы были слова| мои, но в них всё то, что лежит на Душе моей русской, на Душе простого вологодского, хоть давно уже питерского, мужика. И пер-вые слова-то и поклон земной несу я баушке Сане и деду Николаю Васильевичу Соколовым. Как я радуюсь, что нашли они друг друга, а не разбросаны жизнью в разных краях земли российской войной и невзгодами, как мамины родители — бабушка Галина и дед Дмитрий, погибший в боях за нашу Родину где-то в болотистых лесах под Волховом в рядах 2-й ударной армии. Но кланяясь папиным родителям, кланяюсь и маминым. Ибо они для меня одно целое - Предки мои, которые храбростью своей, нелёгким ратным трудом своим служили Отчизне своей, делали всё, чтобы дети их, внуки и правнуки их достойно жили!
Как я жалею сейчас, что по глупости своей детской затерял все боевые и трудовые награды деда Николая и баушки Сани. А ведь дед Сталинград защищал, да ещё как защищал! Тому свидетельством награды его боевые: медали «За отвагу» и «За оборону Сталинграда», ордена Красной Звезды и Отечественной войны 2-й степени. И каждый раз прошу у них прощения за глупость свою неимоверную, болью и обидой в моём сердце она отзывается.
Обходя скромные могилы и находя добрые слова всем своим родственникам, погребённым на погосте, печалюсь я. И печаль моя велика. И в том печаль, что без обихода-то они, не звучит над их могилками малиновый звон, заполняя пространство Благостью великой, ибо разрушена церковь, нет колоколов на колокольне. И никто-то не помянет по-христиански имён православных, погребенных на погосте. Некому! Нет Пастыря Душ наших. Нет былого прихода. И Мечта моя — вместе с Вами, земляки мои дорогие, восстановить церковь, пусть не сразу, но восстановить. Возродить малиновый звон колоколов над округой.
Ужель – святой Воскресенье!
Ужель святое Воскресенье!
И на ночь в Храм идти пора.
Святые службы и моленье,
И крестный ход вокруг одра
Чуть развеваются хоругви,
Кадила ладаном чадят.
В руках мерцают чудно свечи,
Чуть на иконах Лик видать.
Церковный хор вторит молитвам,
Что молвит Отче у одра,
И лунный свет чудесно мнит нам:
В духовной святости душа!
Как велика ещё Россия!
Дщерь Православия она.
Лихая сила не сломила,
Хоть не прошла ещё беда!
Но видны уж перемены,
Хоть не так идут дела.
Всё ещё полны той лени,
Что губила нас всегда.
Кепку сняв, стою я молча.
Гудит, волнуется толпа,
Где с любопытством, где с волненьем
Ждёт процессии она.
Вот так — в тревожном ожиданье,
С надеждой, веря в чудеса,
Наивно ждём мы избавленье
На выход всех из тупика.
Придёт герой наш, избавитель!
Поправит вмиг он все дела
И, как истинный воитель,
Без жертв вернёт все города.
Вернёт награбленное людям,
Вдохнёт искру во все дела.
Все посчитают это чудом,
Великим деяньем Христа!
Я не политик — знаю дело.
Да не совсем бываю прав,
Но всё ж могу сказать Вам смело:
«Христос-воитель — он не прав!»
Не прав он в том, что делал дело
За нас, не требуя труда,
И в жертву отдал своё тело,
Один ушёл в туе — туда!
Я понимаю: все мы бренны.
Придёт черёд — и мы туда, —
Если были мы не ленны,
То попадём на небеса.
Если мы душою черны,
Вершили тёмные дела,
То уж тогда со дня кончины
Попадём в чертоги дна.
В чертоги дна, что кличут Адом,
Где в муках корчится душа
И воздух едким полон смрадом,
Клубами дыма от костра.
Прости, что мысли дерзновенны
И даже больше - есть мечта.
Христос ведь я обыкновенный,
Не соблюдающий Поста.
Совсем неведомы молитвы,
В коих нуждается душа.
Не тех святых, быть может, чтим мы,
Ставим свечку не туда.
Почти не знаем мы дорожки,
Вернее - как идти туда,
Ведь с детства нас кормили с ложки,
О Боге слов не говоря.
Когда мы спрашивали в школе
Об исцелении Христа,
В ответ звучало лишь не боле:
- Все веры в мире — ерунда!
18-20 апреля 1998 г.
Совсем не просто моё отношение к Религии, воспитан по-другому - на коммунистических идеалах. Но ведь крещён же в Православии, и крест-то на груди у меня православный. Да, не могу принять Душой своей показное христианство, не могу быть ревностным служителем церкви от А до Я. Душа протестует против жестких правил и обрядов церковных. Свободна она у меня, и поёт она в полный голос всей грудью. И Бог, Создатель наш, у меня есть и разговариваю я с ним ежесекундно, ежеминутно, всегда! И слова-то нахожу для него, как для своего родимого батюшки, как для родимой матушки. И слышу Его Ответ. А он прост, его ответ: «Познай, Сын мой, мир через Любовь, через Терпимость к ближним своим, помоги им Словом своим». Именно поэтому я уважаю желание других находить путь к Богу через церковь и хочу помочь им в этом. Но уж больно не хочется мне, чтобы церковь через Гордыню своей Святости забыла о прихожанах своих, ведь, к сожалению, есть это в представителях её. Можно возвести великолепие дворцовое с золотыми куполами, а душе человеческой, христианской там места не будет. Как много здесь зависит от представителей церкви в приходах, от их умения находить слово Божие для людей, не загораживаясь догмами церковными. И чтоб звучали в церквях молитвы, понят-ные людям до глубины души их, чтоб плакали и смеялись они от радости общения с Богом, а атмосфера церкви созвучна им была, и лики святых, глядя на это, слезой целебной, исцеляющей умывались!
И хоть нет у меня сейчас пока средств для того, чтобы начать благое дело - восстановить приход, но всё же прошу Вас, земляки: пора задуматься, пора принять решение, пора действовать. Ибо ещё немного, и поздно может быть! А раз так: собраться призываю миром, по копейке собрать и восстановить приход.
Очень бы мне хотелось, чтоб возглавил это дело на правах старосты прихода Кашин Константин Дмитриевич, папин брат двоюродный, так как имеет он опыт организационной работы. А сам скажу ему следующее: «Константин Дмитриевич! Если не мы, то кто?!» Конечно, миру решать - быть по сему или иное решение принять.
А от себя добавлю: весь гонорар от продажи этой книжки на Вологодчине направляю на восстановление прихода, ибо велик долг мой сыновний и велика признательность митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Владыке Иоанну, Светлая Память ему, давшему благословение на деятельность мою на благо людей российских.
Вот с такими вот мыслями, в коих и есть Память Предков наших, наша Память, и подхожу к могилке столь знакомой и дорогой. Ибо последний поклон завсегда Отцу родимому. И всегда-то место последнего его приюта ухожено, оградка окрашена, надгробье в чистоте, а с памятника как живой - папа, и гармошка с ним, двухрядка. Спасибо тебе, мама, и сестренки мои дорогие, что Добром и Любовью помните и храните. А я перед ним всегда ответ держу: что сделал, о чём думаю, мечтаю.
Когда провожал его в последний путь, то сказал: «Быть цветущей родимой сторонке. Всё, что могу, сделаю, чтоб как прежде луга полны были разнотравьем разным для скотинки домашней, а поля колосом налитым для хлеба насущного и льном для тепла нашего; чтоб деревни российские возродились, веселы и обихожены были; чтоб люди нарождались крепкие здоровьем и Духом своим, и на славу Отчизне трудились!»
Медленно, ох как медленно реализуется мечта моя. Но уже знают люди о ней. И в администрации поселковых Советов - Старосельском и Сосновском, и в администрации Вологодского района, и в областной администрации. Знает и Вологодская Епархия, и ряд руководителей хозяйств тоже в курсе моего предложения. А предложил я реализовать на территории левого берега реки Тошни - (начиная от д. Старое и до д. Чернухино) - проект Вологодского (Тошненского) сельскохозяйственного социально-реабилитационного комплекса «Широгорье». Хоть пока и застопорилось дело, не по моей вине, но будет движение. А как я вижу край наш родной, любой российский уголок, про то в следующей книжке рассказ — подробный, обстоятельный.
А сейчас прошу прощения перед людьми, что пока нет движения тому, что обещал. Но низкий поклон, и большое спасибо всем тем, кто выслушал меня, не оттолкнул, не сказал: «Нет!», ибо укрепили Вы во мне веру в Светлое, в Счастливое, на земле родимой!
Ночи диалог
Я начинаю ночи диалог,
Ведь только с ней ко мне приходит слог
И рифмы стройность — им подчиняются слова
В листах тетрадки, что на поверхности стола.
Бежит перо неровно по листу,
Следу чернил доверив ту мечту,
Что бродит в мыслях вечно у меня
И не дает застыть в тенетах бытия.
Моя мечта — чтоб жизни лучше быть,
Искру вдохнуть в наш деревенский быт,
Что был присущ российскому селу,
Где даже смерть красна на людях, на миру.
Моя мечта — какая и о чём она,
Как изложить её в тисках строки стиха?
5 февраля 1997 г.