Она смотрит в прошлое. Штрихует карты, себя страхует, мосты ломает, взрывает башни.
Это место убито солью, там на шабаш слетались ведьмы и это манит неверным стартом, здесь было страшно.
Ну а тут – так медово-сладко, медово-пьяно, щемящее больно. Она справилась с этой ролью не очень гладко.
Она смотрит по вешкам. Здесь она дочка, мама, сестра, подруга. Тут – уже не могли друг без друга. Ну а с этой карточки – гладит глазами нежно, с улыбкой пешки.
Она смотрит, пытаясь насытиться вдоволь, на эти снимки, выворачиваясь швами наружу на каждом кадре.
Помнит шепот подружек, и пепел в душу, в глазу соринку. Как дыханием грела ладони у кинотеатра.
Свою руку в ее кармане и литры кофе, и ее неславянский профиль – все на экране.
Она смотрит и смотрит, едва моргая, не отрывая зрачка от ее зрачка, от ее лица.
Чистит память, стирая копоть с горелой плоти, осознавая, где собирать до края, а где постелить сенца. Словно гусеница. Без крыльев дохнет, под подошвой чьих-то мартинс. Она смотрит и в ней уже ничего не сохнет, она ни о чем не просит.
Негромко охнув, в сопливом парке споткнется осень. Какая жалость.