Мир полон вещей, населен густотой
тугой неразбавленной плоти.
Сидите на жердочке, главное, пойте,
и будет вам, птицы, покой.
Полетный такой, предрассветный покой,
когда и пространство не смято,
и время не бьется кусочками смальты,
хрустящей, как снег, под рукой.
Мир тот же младенец. Он, зыбок и нем,
качается в приступах плача.
А мы от него электричество прячем,
в обнимку скользя в тишине.
Мир тоже глядит в простоватую тьму,
где прошлое бродит невеждой.
И только душа, заручившись поддержкой,
готова учиться всему.
А помнишь ли раковин стынущий стон,
строителей взмокших собора,
святое сращение фауны с флорой,
геральдики бронзовой звон?
А помнишь, как чудо творило себя
из камня, волны, хлорофилла,
и все прилетавшие с неба дельфины
спешили уплыть за края?
Затянуты льдами земные дела,
а все неземное – щебечет.
Карманный словарик младенческой речи
я больше закрыть не смогла.
И так и застряла на буковке «а»,
на свет проливающей гласной,
что третьим единственным глазом,
проникла в сегодня,
в сюда.