Вот как, батя… разлетелись,
расплелись на три дороги.
Родова – такая ересь!
И не ересь – не у многих.
Ты делил на чет и нечет,
получилась половина
от меня…, другая – нечто,
и в упор не видно сына.
Ты мечтал, а грозы били --
там где слабо, там и рвется.
Ты считал дороги в милях,
просчитался – до колодца.
Но когда иссохлось горло
от обиды и досады,
то вода сказалась горькой
и тебя не стало рядом…
Вот как, батя, положилось:
разметало нас по полю.
Мы сухим ветрам на милость
раздарили свои доли.
Раздавали без учета,
словно жизни бесконечны…
Помнишь, батя, звездочетом
ты меня садил на плечи?..
…А потом… Но – кто помянет…
Ты б шепнул на ушко Богу,
что уже устала память
перемалывать итоги…
Нелюбимой, не родною,
неприкаянною птицей,
я живу с одною болью:
чтобы мог ты мне… присниться…