Я была маленькой девочкой. Я пела в хоре. Сорок девочек и три мальчика. Альты, первые и вторые, сопрано, вторые и первые. Мы пели. Нам говорили: «О, вы похожи на ангелочков»! И это было правдой. Как же иначе? Мы пели церковные католические песни. Аве Марию. В залах Капеллы. И где-то еще.
Мальчики были одинаковые и глупые.
У каждой девочки была своя душа.
-О, вы так похожи на ангелочков!
А внутри демоны, разрушения, тьма. И вечное зло.
Одна нюхала кокаин и потом с воплями отбивалась от тарантулов...
Вторая была лесбиянкой и мазохисткой.
Третья спала с престарелыми мужчинами за деньги.
Четвертой была я. И я не знаю, что я там делала.
Славные детки. Добрые детки. Умрите сами, или вас убьет Дедушка Мороз. Вы плохо себя вели.
Идет снег. А я иду по снегу, приминаю мягкий день ногами, и разговариваю с богами. Рядом топает маленькая Рената. Ее красные ботинки запорошены снегом, а на капюшончике собрался целый сугроб.
-Смахни,- коротко говорю я ей.
Меня раздражает ее булькающее пение, ее блуждающая улыбка, ее маленькие белые пальчики.
-Я не могу,- говорит она мне, и смеется.- Там живет птичка.
-Что за глупости.
Глупости. Глупости.
Я смотрю старый фильм о войне. Солдаты кричат что-то и нанизывают маленькие тельца на штыки. Потом размозживают их головы об стены. Я истерично хохочу.
Убей себя ап стену.
Динка каждый день заходит в ванную, запирает дверь, включает горячую воду, достает бритву и делает тонкие надрезы на коже. Все это методично, спокойно, тихо.
Каждое утро она воскресает и громко плачет, захлебываясь в бурлении кипящей воды.
-Почему ты это делаешь?-спрашиваю я Ренату.
-Если я уйду, то ты останешься одна. Тебе ведь этого не хочется?
-Оставь меня в покое,- говорю я ей.-Оставль меня в покое,- кричу я. ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!
Она затихает, но я чувствую ее присутствие. Здесь, рядом, чуть позади. Всегда.
Сколько мне лет? Вчера я уснула в доме, где на всех окнах висели желтые прозрачные занавеси. Марина рисовала меня, она рисовала меня, когда я не знала об этом, и сидела, читая книги или смотря в окно, укутавшись в эти стрекозьи крылья. Она рисовала, как желтые крылья трепыхались за моей спиной, я точно знаю, хоть она никогда и не показывала мне своих рисунков.
Но сегодня я просыпаюсь в совершенно другой комнате. На окнах вообще нет занавесок. На подушке лежит цветок подсолнуха.
-Мы полетим прямо к Солнцу,- говорит Анри.- А этот цветок укажет нам путь.
Что ж. Что ж...
Анри рыжий. Он похож на Гелиоса. Он похож на Локи. Он – жизнь и смерть. Он улыбка и слезы.
Мы бродим по узким улочкам Парижа и Копенгагена. Спускаемся в подземные города. Забираемся на крыши, как альпинисты на самые неприступные скалы. Мы кричим от восторга, всякий раз как видим закаты и рассветы. Солнце, Солнце, Солнце! Не исчезай!
Мы держимся за руки. Знаете, когда люди держатся за руки, они становятся сильнее вдвойне. Мы держимся за руки, и так ходим всюду. Над нами смеются, показывают пальцами, и нам завидуют. Анри не верит в объединение сил. Анри не верит в андрогинов. Но в них верю я и весь остальной мир.
Мы спускаемся по ступеням, по крутым ступеням. Это не ад, но очень близко. Мелькают тела, мелькают улыбки, вокруг носятся полуобнаженные официантки с заказами на фигурных подносах. В полутемных углах пары движутся часто и страстно. Я отвожу от них взгляд и смотрю на девушку, танцующую на подиуме. Вокруг ее головы позолоченный круг, и при каждом движении позвякивают золотые браслеты, обвивающие руки и ноги, подобные ядовитым кобрам. Мне кажется, я уже видела все это раньше. Может быть, так танцевали древние жрицы в храме Шивы? Или сами Апсары спускались на Землю, чтобы усладить взгляд смертных...
Анри приносит бутылку с чем-то зеленым внутри, два бокала, куски сахара, и маленькую дырявую ложечку с глазом на черенке. Я смотрю, как он льет зеленую жидкость через зрачок. Он смотрит, как эта жидкость проливается в меня, горло-пищевод-желудок. Я впитываю в себя этот зеленый цвет, эту неутолимую жажду, эту вечную жизнь. тссс.
Анри, ты не сможешь научить меня летать. Но это может сделать бутыль зеленого яда.
Девятнадцатый век.. А впрочем нет, я не хочу заглядывать так далеко назад.
Здесь и сейчас. Здесь и сейчас.
Рената быстро-быстро сучит ногами, раскачиваясь на качелях. Вверх-вниз, вверх-вниз! Я, воровато оглядываясь, подкрадываюсь к ней, и вскидываю из-за спины золотой диск. Рената улыбается мне, она заметила меня, но пока ничего не понимает. Сугроб на ее капюшоне тает. Голубоватая вода стекает по ее спине, и я нервно облизываю пересохшие губы. Бах!
-Ой!- восклицает она, и хлопает в ладоши,- Смотри! Смотри!
Из сугроба вырывается огненно-красная птица. Она стрелой взмывает ввысь, лавирует в вихрях снега, ловит блики своими крыльями. Птица поет. Аве Мария. Аве Мария. О, вы так похожи на ангелочков!
-Нет, нет!- вдруг вспоминает Рената.- Ей нельзя было сейчас! Она замерзнет! Нет-нет!
Мы бежим за птицей по всему городу, размахивая руками, пытаясь взлететь вслед за ней; кричим ей, чтобы она одумалась,.
-Вернись! Вернись!- кричит Рената.- Весна еще не пришла! Вернись!
Нет, какой в этом смысл? Ну ладно эта мелкая дуреха, но я-то, что я-то делаю? Птица мерцающей звездой падает на землю.
Рената плачет, и слезы застывают на ее щеках.
-Онаа... Онааа умерла,- всхлипывает она. Она смотрит на меня, ждет пока я утешу ее. Нет, это чересчур.
Глупая, эта дурацкая тварь никогда не умрет. Она просто гипотетически на это не способна.
Монмартр прекрасен. Сейчас цветут каштаны. Я зажмуриваю глаза и слышу пение той девочки. Эдит, если бы ты не умерла, я бы любила тебя вечно. Ты была бы мне лучшим другом.
-Это платье тебе очень идет.
Да, оно правда очень мне идет. Я не могу оторвать взгляда от своего отражения из пыльного зеркала, расположенного в полумраке. Я глажу зеленый шелк, струящийся до колен, касаюсь босоножек, стягивающих кожу широкими полосами.
Анри тоже идет его ярко-желтый шарф, и дизайнерский пиджак с вышитыми подсолнухами.
-Пора.
Там, где мы есть – мы невероятно, фантастически счастливы, и все, что нас окружает, заражается этим. Это как супер вирус. Только, конечно, намного лучше.
А потом темнеет в глазах. Я бегу, падаю, поднимаюсь и снова бегу, слышу, как рушатся столы, бьется хрустальная посуда, визжат дамочки.
Впереди – пропасть, позади – пустота. «А что выберешь ты?» - спрашивает кто-то во мне.
Беззвучно, одними губами.
Анри, ты никогда не сможешь научить меня летать...
-За что ты ненавидишь меня?-спрашивает Динка каждое утро.
-За что ты ненавидишь меня?-спрашиваю я Марину. Однажды резкий порыв ветра выхватывает с ее колен листы бумаги, и я, наконец, вижу, что она рисовала все это время. Это уродливое существо в грязно-желтом ореоле не может быть мной. Просто не может.
-Это ты во всем виновата!- грубо.
-Это ты во всем виновата!- дерзко.
Все они живут в моей голове.
Моя голова живет в огромном аквариуме. Но это уже совсем другая история.