Проклятие канцлера Мора или Горе от ума на английс

ПРОКЛЯТИЕ КАНЦЛЕРА МОРА или Горе от ума на английский лад.
 
И С Т О Р И Ч Е С К А Я Д Р А М А В П Я Т И Д Е Й С Т В И Я Х.


Царь, из многих царей, кто единственным царством доволен,
Лишь и найдется один, если найдется один.
Царь, из многих царей, хорошо управляющий царством,
Лишь и найдется один, если найдется один.

СЭР ТОМАС МОР, лорд-канцлер Англии
 
У Англии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов.
У Англии есть только постоянные интересы.
 
СЭР УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ, премьер-министр Великобритании.


Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А:

Генрих Восьмой Тюдор, король Англии.
Cэр Томас Мор, государственный деятель, писатель, философ.
Леди Алиса Мор, его жена.
Леди Маргарет, его старшая дочь.
Уильям Ропер, адвокат, муж Маргарет.
Эразм Роттердамский (Эрасмус Десидериус), писатель, философ, друг Мора.
Герцог Норфолькский, (Томас Ховард), друг Мора.
Анна Болейн, фаворитка короля Генриха, затем королева Англии.
Екатерина Арагонская, опальная жена монарха.
Томас Кромвель, государственный секретарь короля.
Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский.
Ричард Рич, мелкий служащий, затем поверенный короля.
Томас Одли, государственный деятель.
Элизабет Бартон, монахиня.
Констебль, сэр Уильям Кингстон, комендант Тауэра.
Томас Поп, служащий в королевском суде, друг Мора.
Тень Агнессы Мор.
Тень Кардинала Джона Мортона
Антонио Бонвизи, купец.
Дороти Колли, служанка в доме Моров.
Фанатики футбола.
Лорд-дворецкий.
Слуги короля Генриха, присяжные в суде.
Стражники, горожане, старики, старухи, уличные мальчишки.


Действие происходит в Лондоне в 1529 – 1535 годах.
ПРОЛОГ.

Злосчастного министра, сэра Мора –
Историю триумфа и печали,
Бесславного суда и приговора,
Поведаем, чтоб нынче все узнали.

Во власти был, – но не стремился к власти,
Любимый горячо во всей Европе,
Он так бестрепетно мечтал о счастье,
Нам рассказав о лучшей из Утопий.

Утопия похожа на Афины:
Свобода духа – будто при Перикле,
И так законна гордость гражданина,
Как мы – законно – от нее отвыкли.

Утопия цветуще многолюдна,
Не-место – бегство от судьбы реальной,
Где жить – опасно, где забыть так трудно
Мотив негромкий, мерный, погребальный,

Что льется, душу ужасом калеча,
Сквозь топора паденье, крови реки,
Но слышится ему в противоречье:
«Все лучшее от Бога в Человеке!»

«Все лучшее от Бога в Человеке!» –
Умолкнет зов бессильным отголоском:
Театр времен Нерона и Сенеки
Еще живет на стареньких подмостках.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
Картина первая.
Покои короля Генриха в Вестминстере. Король Г е н р и х В о с ь м о й в раздумье ходит по комнате.
Т о м а с К р о м в е л ь покорно и молча ждет у двери.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (задумчиво):

О, как непрочен долгожданный мир!
У вражьих полчищ силы на исходе –
Француз умолк от грохота мортир,
Проклятый скотт почти не колобродит,
И поделом – скажи, какой герой!
Закончились кровавые разборки.
А сколько лет бессмысленной войной
Корежили Ланкастеры и Йорки –
За то, кому быть лучше королем! –
В разрухе и убожестве повинны.

А ныне мир царит в краю моем,
Тюдоры – в силе. Англия едина –
Так повелел отец! – не слез юдоль,
Но капелька нектара в чаше Рая.
Кричит народ: «Да здравствует король!» –
Пускай горланят, я не возражаю.
Им честь – во славу Родины своей
И жить, и – лечь костьми на поле боя…
И все же нет у Англии друзей,
И больше нет у Англии покоя.
В канонах Церкви, в праведных речах
Все меньше толку, а в священном Риме
Грядет упадок, и животный страх
Крадется – как мне властвовать такими,
Что каждый день толкуют о правах?
Мыслишек мутных дикая свобода –
Потеха для нетрезвого народа!

(вздыхает).
Но горе – здесь. Монаршего двора
Не освящает лик родного сына.
И вяла, и бесплодна, и стара,
Испанка гордая – Екатерина.
Одна забота – Библию читать, –
Бессильна в ней романская порода –
Не баба, не монашка – тишь, да гладь,
Она все непорочней год от года.
Взял в жены – брата старшего вдову,
Наверно, я неправильно живу. –
С испанцами союз души не греет.
Есть дочь, Мария. Сдержанна, умна,
Но – женщина! Что женщина сумеет?
Моя беда меня лишает сна,
Под сорок мне. Седею и старею.
Как ни спрошу о будущем у звезд –
Астролог нем, потупит очи долу…
(Поворачивается к Томасу Кромвелю, ожидая доклада).

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (кланяясь, тихим голосом):

Милорд, обрушили Коровий мост
Отпетые фанатики футбола!
Приходский пастырь – от природы смел –
И тот не успокоил пьяной злости.
Английский эль творит несчетно дел –
Священнику переломали кости!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (иронически):

Что, проповедал к ближнему любовь?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Да, государь, хотел на путь наставить –
Баранов стадо!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Кромвель, не злословь!
Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (кланяясь):
Всё правда – ни прибавить, ни убавить!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (с досадой):

О, если б эти Рыцари Мяча,
Продавшие родню за кружку эля,
Крещеных не давили сгоряча,
А от стыда – пусть изредка – краснели!
Как усмирить их?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (вздыхая):

 Полно, государь,
Болеть о язвах этакого сброда!
А лучше пару умников зажарь
В огне костра…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 …Под смех толпы народа?
Иль мало зрелищ? объясни мне ты,
Чего простолюдины захотели?
Турниры, скачки, ярмарки, шуты,
И казни – раз по несколько в неделю…

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (в раздумье):

Я полагаю, лучше б чернь, милорд,
Покрепче столб искала головою.
Не то размыслит, – побери нас Черт! –
О странностях общественного строя!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (крестится):

Помилуй, Боже – да не будет так!
Пускай священным проповедям верят.
(иронически):
Ты полагаешь, Генри твой дурак?
Я, сударь, глуп – но не в такой же мере.

(Томас Кромвель почтительно кланяется и пятится в испуге.)

Мой Бог! Так шаток Англии престол,
Что лишь невежество ему основой.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь: (слегка воспрянув духом):

Милорд, народу по душе футбол.
Пустячная забава, право слово,
Ломают руки-ноги, но – под суд?
Что осуждать – безмозглую затею?…
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (назидательно):

В футболе голова всего важнее,
А без нее и ноги не спасут.
Игра без правил осторожней вдвое,
Чтоб долго жить, – да не калекой жить!

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь: (чуть улыбаясь):

Тогда, милорд, осмелюсь доложить, –
У англичан неладно с головою.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (насмешливо):

У всех? А мой советник, Томас Мор –
Не подданный Тюдоровской короны?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Милорд, мы не о Море разговор
Ведем…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (капризно):

 А почему бы нет? Законы
До тонкостей изведавший судья,
Прославленный философ и ученый?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Милорд, заслуга каждого своя,
Один – учен, другой – слуга, – вернее,
Чем пес…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (насмешливо):
 
 Собачьей верностью своею,
Трудяга Кромвель, лучше не смеши!
По-гречески не знаешь?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (виновато):
 
 Нет.

 Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (ворчливо):
 
 Верши
С таким, – судьбу английского народа!
Усердье есть, да жаль – не та порода!

Пауза .Генрих Восьмой расхаживает по зале.

Я слышал, Мор – наставник и мудрец
На днях с посольством в Лондон прибывает.

Слышатся отдаленный шум, возня и гул голосов.
Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Ах, вот они, смутьяны!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (цедит сквозь зубы):

 Наконец!
Введите же…

Входят два плохо одетых горожанина, Ф а н а т и к и ф у т б о л а, в сопровождении С т р а ж н и к о в.

 Смотри, один хромает,
Другому нос разбили….
 
(Подходит ближе к осужденным, одному из преступников, сурово):

 Дебошир,
Что скажешь?

Х Р О М А Ю Щ И Й Ф А Н А Т И К ФУ Т Б О Л А (жалостливо):

 Элем горло промочили,
Милорд! – C парнями Челси был бы мир,
Но три гола без жалости забили.
Простите грех…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (насмешливо):

 То видно.

Х Р О М А Ю Щ И Й Ф А Н А Т И К ФУ Т Б О Л А (опустив голову):
 
 В похвальбе,
Спокон веков винить меня не смели,
Я скромен, как овца!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (второму преступнику):
 
 Еще себе
Что в оправдание сказать хотели?

Ф А Н А Т И К ФУ Т Б О Л А С Р А З Б И Т Ы М Н О С О М (вяло):

Все это правда…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (сурово):
 
 И какой пример
Вы молодежи, детям подаете?
Галеры! Девять месяцев галер.

Ф А Н А Т И К ФУ Т Б О Л А С Р А З Б И Т Ы М Н О С О М (умоляюще):

Милорд, помилуйте, меня убьете
Вы приговором – я и слаб, и хил,
Не выдержу – вот, убедитесь сами.

(Кашляет мокрым кашлем).

С Т Р А Ж Н И К (чуть улыбаясь):

Поверьте – от избытка пьяных сил
Столбы вокруг завязаны узлами.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (саркастически):

Еще что скажешь?

Ф А Н А Т И К ФУ Т Б О Л А С Р А З Б И Т Ы М Н О С О М ( подавленно):

 Больше ничего.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Все, увести!

Стражники уводят двоих Фанатиков Футбола. Томас Кромвель кланяется и уходит.
(ворчит):
 Вот чудная компашка!
(громко):
Дворецкий!

Входит Л о р д - д в о р е ц к и й, кланяется.

 Прикажи на одного
Подать обед. – Трехлетнего барашка,
Вино, и сыр, и дикий сельдерей –
Я голоден. Вели, и – поскорей!
Лорд - дворецкий низко кланяется и уходит.

Картина вторая.
Улица Лондона в бедном районе близ Чипсайда, сумерки. Двое Г о р о ж а н в плохонькой одежде бредут по тротуару.
П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Джек, когда их выводят?

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н :

Послезавтра утром.

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

А твои ребята не подведут?

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н (возмущенно и гневно):
Ты что это говоришь?! Ты не знаешь, кто такой Джек Золотая Туфелька? Да меня каждая дворняга знает, – посмела бы только пикнуть! О более крупных тварях я помолчу.

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Прошу прощения, сударь…

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н ( злорадно смеется):

Во, дает! Какой я тебе сударь? все судари сидят в Вестминстере и в Гринвиче. Или висят в Тайберне на перекладинах.

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

В Тауэре, су… Прошу прощения.

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н (язвительно):

Все там будем, дорогой. Не в Тауэре, скорее всего, в нем томятся только избранные. В этой стране всем нужны деньги, а мы, старые солдаты, проливавшие кровь за Англию – просто досадное недоразумение. Мы не люди – обломки людей. Обломкам – где место?
(вздыхает):
Видишь, как я бегаю на своей деревянной ноге? Неплохо, а? Это я воевал во славу великой Родины. Теперь могу спокойно подохнуть, как бродяга.

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Да что ты?

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Что? Теперь я – Джек Золотая Туфелька, правда, гроза всего Чипсайда. Ха! И на это не каждый способен. Видишь, какая обувь у меня?

(указывает взглядом на здоровую ногу, одетую в опорок)

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Ну, а родных у тебя что – не осталось?

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н:

У меня не осталось никого….. и ничего! Там, где мы пахали землю, где были наши дома, теперь овечьи пастбища. Шерсть-то денег стоит. Как говорят, овцы стали прожорливы, и поедают даже людей. А что – люди? Вон их сколько….

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Насчет овец – это сэр Мор придумал?
В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Ну, а кто же? Хороший человек, честный. Последнее время король его жалует.
П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н (недоверчиво):
Король жалует… И честный, говоришь?

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Представь себе.

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Понимаю, Джек. Все понимаю. Видишь ли, у меня есть сын. Если не удастся спасти сына, считай, что он погиб. Уже несколько месяцев кашляет мокрым кашлем.

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Не переживай, Хьюго. У меня самого кашель и еще трясусь, как в лихорадке. Не иначе, сам Дьявол сделал свое черное дело.

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Понимаю. Нас всех когда-нибудь накажет Бог или Дьявол.

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н (возмущенно):

Ничего ты не понимаешь. Меня Дьявол наказывает за то, что я не отомстил сэру Блейку.

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

За что?

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Он отправил на костер мою матушку.

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

За что же матушку?

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н:

За то, что пряла пряжу в субботу. Решил, что она в сговоре с нечистой силой.

П Е Р В Ы Й Г О Р О Ж А Н И Н:

Быть не может!

В Т О Р О Й Г О Р О Ж А Н И Н (раздраженно):

Много ты понимаешь! Все может быть в Англии!
Оба Горожанина удаляются .
Картина третья.
Улица в центре Лондона, поздний вечер. С э р Т о м а с М о р едет к центру Лондона, в сторону Вестминстера, время от времени замедляет шаг, останавливается, смотрит по сторонам..
С Э Р Т О М А С М О Р (задумчиво, устало):

Мой Лондон! И смотрю, и вспоминаю –
Когда кричал на площади народ,
Правителя на власть благословляя,
Не зная, что приходит черный год.
Года, века – как сны, несутся мимо,
А вера в чудо так неисправима!
Одной улыбкой всех обворожив,
Король был юн, изыскан и учтив.
А я – каков? Восторженную оду
Сам сочинил, сочувствуя народу,
Как мальчик, не хотел поверить в зло,
А мне тогда за тридцать перешло…
Чуть-чуть, – как посмеялся друг Эрасмус, –
Не перешло в хронический morasmos.
Мудрейший Аристотель полагал –
Поэт от Бога – тот же одержимый.
Каменами и Парками любимый,
Счастливец! Он о Лондоне не знал!
Здесь Парки и прекрасные Камены –
Актрисы политической арены!
Какой судьбы прядут тугую нить?
Как человеку можно объяснить,
Новейшие английские порядки?
Что, если с головою все в порядке
У человека? Сущего Творец!
Как много стало в Англии овец!
И от веку для власти нет желанней
 Покорности и кротости бараньей …
О, сжалься, Бог, над бедною страной!
Да, процветаем. Но – какой ценой! –
Жизнь человека – медный грош. Ученью
Хвала в словах. Словам потерян счет…

( с печальной иронией):
И, правда, – кто б в угоду просвещенью
Забыл, как золото рекой течет,
Как крепок сон, что всех богатств превыше?
Невежество нетрудно обмануть,
Каким шутом и бездарью ни будь...

Ах, эта ночь! как тяжело затишье
Перед грозою! Может, через час
С ночных небес прольется кара Божья,
Нет, не проймет! – лишь испугает нас.
Как паутиной, мир опутан ложью.
Один мой друг у площади живет,
В смиренном, незатейливом домишке, –
Недавно переехал. Понаслышке
Узнал, что казни раз по двадцать в год
На площади свершаются, – ввалилась
К нему толпа однажды: «Ваша милость! –
Просились. – Мы с балкона поглядим?
Уплатим, – за ценой не постоим! –
А комнату случайно не сдаете ль?»
(Вот так всегда с нетрезвыми людьми –
Дай зрелища, и хлебом не корми!)

Вот так всегда. Зачем им – Аристотель?

Картина четвертая.
Не дама света – чуждая опале
И милости – страннейшая особа –
Монахиня. – Юродивою звали,
Святой из Кента. Ни людская злоба,
Ни мерзости – молиться не мешали.
Сама в себе ища уединенья
От мира бренного, всему чужая,
Душа слепа – не Божье просветленье,
А безотчетный страх ее терзает…

Улица в центре Лондона, ночь. Сэр Томас Мор направляется в сторону королевского дворца в Вестминстере. Монахиня Э л и з а б е т Б а р т о н идет ему навстречу.

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

Сэр Томас! Невредимый и живой!

С Э Р Т О М А С М О Р( улыбаясь, снимая шляпу):

Пока живой, сестра.

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

 Ах, я как рада!
Во всем бездушном Лондоне – родной
Есть человек – и жив – и что мне надо?

С Э Р Т О М А С М О Р( улыбаясь):

 Мы все друг другу братья…

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

 …Томас Мор!
Ты шутишь?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Может быть… А ты – не шутишь?
Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н(задумчиво):

Есть в шутках и беспечность, и укор,
И то, чем петлю шелковую крутишь
Вкруг шеи…

С Э Р Т О М А С М О Р:
 Полно, Лиззи. Ты мрачна,
Как никогда… Недоброе виденье
Встревожило?

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

 Отбросив легкость сна,
Вдруг вижу – с короля благословенья
Ту цепь, что носит Генриха печать,
В тяжелый узел спутала блудница,
Пророча смерть…

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Ко снам – не привыкать.
Не всякий ужас может воплотиться
В реальность.

 Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

 Что мне делать с этим сном? –
На варварской и сумасшедшей тризне
И ты, и я прощались с королем….

С Э Р Т О М А С М О Р (невесело улыбаясь):

Во сне кошмары – не страшней, чем в жизни!

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н (исступленно):

По сердцу Генри нрав веселый твой,
Но – эта цепь с печатью золотой,
И по рукам, и по ногам сковала!

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

Не узник я пока. А ты – устала.

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н (по-прежнему исступленно):

Как страшен Солнца ежедневный ход!
Идем вослед. И скоро – наш черед –
Исчезнуть.

С Э Р Т О М А С М О Р (по-прежнему спокойно):

Да?

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

 О, нет! – сомненья нет
Ни тени! – ты поверь святой блаженной!
Мне имя скорбное – Элизабет,
Юродивой, овцы, рабы смиренной!

С Э Р Т О М А С М О Р:

Ты знаешь – мы знакомы много лет…

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н (недоверчиво):

И что же дальше, гражданин почтенный?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Элизабет, я правду говорю –
Сон про монарха может жизни стоить…

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

Кому, сэр Мор?

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Тебе, поводырю.

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

Кого безумный может успокоить?
Иль растревожить – смирный человек,
Когда судьба и смерть во власти Божьей?

С Э Р Т О М А С М О Р ( с невеселой иронией):

Ты, Лиззи, не права. – В наш добрый век
Поклепы вовсе не считают ложью,
И смысла, кажется, не лишены. –
Смотря с какой посмотришь стороны.
Любым грехам найдется соглядатай –
Будь невиновный ты иль виноватый.
Как адвокат скажу – повремени
С пророчеством – умерь свою свободу
Несвоевременную…

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:
 
 Мы – одни?

(Тревожно прислушивается.)
Кого несет в ненастную погоду?

Слышится звук шагов проходящих мимо людей.
Нет – никого!

С Э Р Т О М А С М О Р(сочувственно):

 …И этот вечный страх
В беде, в веселье – тянешь за собою.
Напрасно ты рискуешь головою,
Не смысля в политических делах!
Ты думаешь, своею слабой силой
Интриги лордов сможешь превзойти?
И короля?
 
Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

 Послушай, Томас, милый,
Начни с себя.

С Э Р Т О М А С М О Р ( чуть улыбаясь):

 Уж не начну, прости,
Мне поздновато…

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

 Коли так, любезный, –
Наш разговор – пустой и бесполезный.
Я боязлива. Ты – и мудр, и смел,
Но мрачной тенью ляжет мой удел
На жизнь твою…

С Э Р Т О М А С М О Р:

Как знать? Но, если честно –
Боюсь я очень за тебя…

Э Л И З А Б Е Т Б А Р Т О Н:

 Сказать
Мне лучшего не можешь?
 Элизабет Бартон кланяется и убегает.

С Э Р Т О М А С М О Р ( глядя вслед Бартон):

 Бессловесной,
И безответной жертвы – пожелать –
Какая честь монарху в век железный!
Блаженные, святые, – Божий глас! –
Кто в мире этом беззащитней вас?

Сэр Томас Мор уходит.
Картина пятая.
Покои короля Генриха в Вестминстере. верхняя зала. Генрих Восьмой полулежит на диване и читает книгу.
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (громко и возмущенно):

Позвать просил мне Мора!

Входит Дворецкий, кланяется.

Д В О Р Е Ц К И Й:

 Две минуты!…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (гневно):

Минуты, говоришь? Какая ложь!
Ты что – из-под земли его возьмешь?

Д В О Р Е Ц К И Й:

Он здесь, милорд!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Не черт меня попутал?

Входит Сэр Томас Мор, снимает шляпу и почтительно преклоняет колено. Генрих Восьмой удивленно качает головой.

Привет, сэр Мор!

С Э Р Т О М А С М О Р(поднимается с колена):

 По вашему, милорд,
Явился повеленью.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Рад я очень.
Тебя увидеть.

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

 А свирепый норд
С дождем уносит, – в беспроглядность ночи.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (улыбаясь):

Вином согрейся?

С Э Р Т О М А С М О Р:
 
 Это хорошо.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (кричит):
Слуга!
Входит С л у г а, почтительно кланяется.

Подай нам с Мором по бокалу
Бургундского!

Слуга приносит на подносе два бокала и кувшин с вином и поспешно исчезает. Генрих Восьмой и
Сэр Томас Мор берут по бокалу.
Полночно и – свежо?
А в голове?

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):
 
 Еще не рассветало!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (смеется):

Ну, не беда! На утренней заре
Согреемся – по чашке шоколада…
(Придвигается поближе к Сэру Томасу Мору).

Успех венчает миссию в Камбре –
Интриги завязались – так, как надо!
Жаль, не завязла Франция в войне,
Расставила ловушки да засады,
Но происки разнюхали вполне,
Чему, конечно, англичане рады.
За труд посольства, тягостный вдвойне,
Положена достойная награда.

Сэр Томас Мор почтительно, но с достоинством кланяется.

А ты – что думаешь, скажи-ка мне –
О древности и косности обрядов
Религии….
(Останавливается и замолкает в раздумье).

С Э Р Т О М А С М О Р:
 
Зачем?

(задумчиво):
 …Опять – резня?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

За что бесславье Англии пророчишь?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Милорд, неверно поняли меня…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Мудрец – и ты понять меня не хочешь.
Давай на «ты»?

С Э Р Т О М А С М О Р:
 
 Конечно, государь!
Коль что не так – прости характер вздорный!
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (обеспокоенно):

Философ права, а в душе – бунтарь –
С чего ты, Мор сейчас такой покорный?
Не натворил беды?

С Э Р Т О М А С М О Р:

 По мере сил
Тебе служу – без ропота, без лени…
(Улыбаясь):

А если, государь, и натворил –
Лишь по твоим сердечным наставленьям.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (смеясь):

Сэр Томас Мор! Как ночи ни длинны –
Люблю с тобой беседовать подолгу.
Подумаем о будущем страны…

С Э Р Т О М А С М О Р ( в сторону):

Подумаем. Но лучше – втихомолку.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Сэр Томас, грустен ты сегодня?
 
С Э Р Т О М А С М О Р:
 
 Нет.
На службе – разве место для печали?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (после недолгого молчания, задумчиво):

Пост лорда-канцлера… Каков ответ,
Твой будет, Мор?

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Рад, что меня признали.
Боюсь, не справлюсь…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Томас, почему?
Всегда дивлюсь упрямству твоему.
В тебе хотел и канцлера, и друга.
Найти.

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Я человек иного круга,
Сын стряпчего. И связаны во мне
Все худшие черты простонародья:
Упрям во всем, лоялен не вполне,
Любовь к постам не в силах побороть я.

(Сурово):

Вчера узнал – по левой стороне
От Темзы – леса проданы угодья
Заводчикам овец. А рассудить –
Раздолье овцам, – только людям жить
Не лучше, чем в хлеву…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (чуть виновато):

 …Мой добрый Мор,
Ты тих, – не выношу придворный шум я.
Я одинок. Порой на руку скор,
Кто исцелит от горького раздумья?
В моей большой и варварской стране
Когда б не ты – кому поверить мне?

Пауза. Молчание.

(слегка улыбаясь):

Хранишь молчание? Монаршей властью
Сочту молчание за знак согласья.

С Э Р Т О М А С М О Р (чуть улыбаясь):

Сочти…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (радостно) :

 …. Нас ждут великие дела.

( смотрит в окно)
Уже светло. Куда-то ночь ушла,
На запад уползла змеею синей…

(поворачивается к Мору):
Советчиком и правою рукой
Ты будешь мне, и в Англию отныне
Вернутся мир, и счастье, и покой.

Генрих Восьмой и Сэр Томас Мор уходят.

Вот – Мор и Генрих. В бедствиях, наверно,
Один сочтет другого виноватым,
Один другому – ученик примерный,
А стал учителю врагом заклятым.
На кроткого набросивши узду,
Один другого облекает властью –
Кому на счастье – или на беду?
Чье сердце бьется бешено от счастья?
Не Томаса! знакомы наперед
Все приступы беспомощного гнева,
Все, чем король и дышит, и живет –
Дурная жатва скверного посева.

Картина шестая.
Зал Королевского Совета. Г е р ц о г Н о р ф о л ь к с к и й, Сэр Томас Мор, Томас Кромвель,
А р х и е п и с к о п К р а н м е р и другие. Все присутствующие умолкли в ожидании торжественного момента.
Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й (разворачивает бумагу, читает):

Повелением его величества государя Генриха Восьмого сэр Томас Мор назначается лордом- канцлером Англии. Позвольте, господа, представить вам нового канцлера. Вернее, позвольте представить хорошо знакомого всем вам сэра Томаса Мора в новом качестве. Я желаю Мору успехов в его деятельности и надеюсь, что лучшие качества политика, философа, человека проявятся с новой силой, найдут себе достойное применение и послужат на благо нашей великой и могущественной Англии.

Сэр Томас Мор слегка наклоняет голову, и Герцог Норфолькский торжественно возлагает на его шею золотую цепь с государственной печатью Англии.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Я должен поблагодарить за честь и доверие, оказанные мне. Безусловно, честь эта непомерно высока, и падение с такой выси может быть смертельным. И только одно обстоятельство смягчает тяжесть Дамоклова меча власти – вера в его величество государя Англии, в его справедливость, в его милосердие к подданным, в мудрость его политики, шагающей в ногу со временем, с переменами, неизбежными для Европы и для всех нас. Да пребудут эти качества с ним до тех пор, пока всемогущий Бог велит ему оставаться правителем Англии! да сохранится вера в правителя в наших благодарных сердцах подданных!

Бурные, продолжительные аплодисменты и крики ура!

Картина седьмая.
Улица в Лондоне близ Чипсайда. Двое Горожан переговариваются из-за заборов своих домиков.
Г О Р О Ж А Н К А:

Приветствую тебя, почтенный мистер Вильямс.

Г О Р О Ж А Н И Н:

Привет, соседка.

Г О Р О Ж А Н К А:

Как твой сынок поживает?

Г О Р О Ж А Н И Н:

Лучше не спрашивай.

Г О Р О Ж А Н К А:
Да что ты?

Г О Р О Ж А Н И Н:

Да, Мейбл.
(Шепотом, подходя поближе к ограде):

Футболом увлекся не на шутку мой Джонни. Подрался с фанатиками из Челси и угодил в тюрьму. А на суде приговорили ему ссылку на галеры. На девять месяцев.

Г О Р О Ж А Н К А:

Но он не сможет выжить. Он же кашляет мокрым кашлем.

Г О Р О Ж А Н И Н:

Именно! И потому-таки сговорился я с главарем шайки бродяг Джеком Золотой Туфелькой что они устроят побег – за хорошенькую сумму денег, разумеется.

Г О Р О Ж А Н К А:

И что же?

Г О Р О Ж А Н И Н :

Все сначала шло хорошо. Мой сын выбрался через подземный ход – указал нам его по доброте душевной Джек Золотая Туфелька. А потом дорогу перебежала черная кошка. Потом другая. Потом еще, и что странно, все черные, бездомные, прячутся, наверное, где-то поблизости.

Г О Р О Ж А Н К А:

Да просто черная кошка котят вывела.

Г О Р О Ж А Н И Н :

Наверно. И тут с Джонни начало происходить что-то несусветное. Закричал он от страха, что Господь карает его за непослушание. Кинулся обратно, в тюрьму, откуда вышел.
(Плачет):
Не видать нам больше нашего сыночка, нашего милого Джонни!

Г О Р О Ж А Н К А:

И что – не смогли его силой удержать, ни ты, ни сообщники?

Г О Р О Ж А Н И Н:

Да ты что, Мейбл! не помнишь нашего Джонни! Он один пятерых уложит…
Конец первого действия.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

Картина первая.
Шутил монарх над женушкой опальной,
Она все непорочней год от года,
А шутка стала низостью реальной,
Фантомом и видением развода.
Кого винить? Когда-то согласилась
Пойти за государя молодого,
Веселого и храброго – но милость
Природы вечной медлить не готова.
Что – набожность ее? Господь не слышит
Старушечьего всхлипа во Вселенной
Опять – вдова. Иль – нет? но – выше, выше
Несется жар молитвы откровенной…

Ночь. Покои короля Генриха в Вестминстере, нижняя зала. Е к а т е р и н а А р а г о н с к а я в сопровождении фрейлин прогуливается по залам. Появляется Сэр Томас Мор.

Е К А Т Е Р И Н А А Р А Г О Н С К А Я:

Сэр Томас? Очень рада видеть вас,
Как никого!

С Э Р Т О М А С М О Р (снимает шляпу, кланяется):

 Готового к услугам
Величества!

Е К А Т Е Р И Н А А Р А Г О Н С К А Я:

 Был случай – и не раз!
Вас почитать моим ближайшим другом.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Мне честь большая.

Е К А Т Е Р И Н А А Р А Г О Н С К А Я (фрейлинам):

 Так – оставьте нас!
Болтушки! голова весь вечер кругом!

Фрейлины уходят. Пауза.

(серьезно, будто размышляя вслух)
Задумал что-то Генри. – Правда ль? нет?

С Э Р Т О М А С М О Р (мрачно):

Бывает правда поводом для смеха?

Е К А Т Е Р И Н А А Р А Г О Н С К А Я:

Бывает, Мор.
(оглядывает Томаса Мора):
Мой Бог, во что одет!
На рукаве немалая прореха!
Спешили?

С Э Р Т О М А С М О Р:
 Да.

Е К А Т Е Р И Н А А Р А Г О Н С К А Я:

 Вот казус! Но помочь
Нетрудно… Эй, служанки!

Вбегают служанки.

По живому
Зашейте!

Служанки принимаются наскоро зашивать рукав Сэра Томаса Мора..

(глядя в окно):
Бедный Мор! глухая ночь!
Такой бы ночью оставаться дома!

Служанки торопливо заканчивают шитье, кланяются и уходят.
(задумчиво):

У правды повод есть, но, может статься,
Нечистой силе впору рассмеяться! –
Что нет во мне изысканных манер,
Пусть рода я старинного, – французы
Всем подают свой пагубный пример
Особых правил. У бесстыдной музы
Поэта постаревшего – что есть?
Краса, богатство, знатность, или – честь?
Конечно – молода! И что ж такого?
Страна и так серьезно нездорова,
Нищают граждане, – не оттого ль,
Что беззаботен Англии король!

(Молитвенно складывает руки).
Что делать, Томас? От веку враждебной
Мне северная Англия была,
Ни красотой Италии волшебной,
Ни замками Луары – мощью зла,
И колдовства, ни влагою целебной,
Кастилии – утешить не могла!
Народ угрюмый, падкий до соблазна,
Похабных игрищ клоун и герой,
В церковный день шатающийся праздно,
С утробой, полной тяжести пивной!

С Э Р Т О М А С М О Р:

Все это так. Несчастному народу
Где спрятаться от власти королей?
От власти над умами?

Е К А Т Е Р И Н А А Р А Г О Н С К А Я( иронически улыбаясь):
 
 Пейте воду,
А кто умней – из винной бочки пей!

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь, в тон Екатерине):

А как насчет поста?

Е К А Т Е Р И Н А А Р А Г О Н С К А Я:

 О, не смешите!
Кто ныне чтит наместника Христа?
Я полагала – бешеных событий
Достаточно – все ставит на места
Союз с Испанией – в Европе новой
Он католичества оплотом стал,
Но нет! Сочли забаву пустяковой –
И горек римской повести финал!

С Э Р Т О М А С М О Р:

О чем вы говорите?

Е К А Т Е Р И Н А А Р А Г О Н С К А Я:

 Точно знаю,
Что говорю.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Так все-таки – развод?

Е К А Т Е Р И Н А А Р А Г О Н С К А Я:

Одна в чужой стране. И всем – чужая!
А ныне пал последний мой оплот –
Религия…

Пауза.
 Сэр Томас, заклинаю –
Вы не меня спасите от невзгод! –
Страну! И если брат пойдет на брата…

С Э Р Т О М А С М О Р:

Оставьте, государыня, не тот
Сегодня мир – ни в чем не виновата
Правительница….

Е К А Т Е Р И Н А А Р А Г О Н С К А Я:

 Вихрь, водоворот –
Сметает то, что прежде было свято!
Екатерина Арагонская кивком головы дает понять, что разговор окончен. Сэр Томас Мор кланяется и идет дальше.

Картина вторая.
Покои короля Генриха в Вестминстере, ночь. Генрих Восьмой, Сэр Томас Мор прохаживаются по верхней зале.
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Как хорошо, что ты сейчас со мной –
Все мысли беспокойные – о той,
Что столько лет мое воображенье
Тревожила – но принца бледной тенью
Как будто прикрывается она,
Уж не вдова – законная жена,
Мой соучастник во грехе невольный
И злой судья…

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Так набожна, честна,
Пред Богом и людьми – наречена
Женой…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 …Во всем ты ищешь путь окольный!

С Э Р Т О М А С М О Р:

Я, государь?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (насмешливо):

 А кто же?

С Э Р Т О М А С М О Р:
 
 Никогда
Я не стремился к должности высокой,
И это каждому известно…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:
 
 …Да.
Ты не хотел. Я настоял…

С Э Р Т О М А С М О Р:

 До срока
Готов уйти…
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Мне будет очень жаль…
Пауза.

Подумай – свадьба с Кэтрин не грешна ль?
С вдовою брата?

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Но наместник Рима
Согласье дал.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Все просто объяснимо:
Наместника такого в мире нет,
Кого бы не утешил звон монет.
Увы! Не властна звонкая монета
Над узколобой мудростью святош.
Тому лет двадцать минуло – и что ж?
Как быть сейчас? Ты – лучший друг. Совета
Хочу спросить…

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Немолода жена,
Я понимаю, – тем уже грешна,
Но скольким ты обязан королеве!
Она Марию в материнском чреве,
Вынашивала, – в этом мире зла
Росток несмелый к солнцу подняла,
И наставляла мужа молодого,
И грозному монарху помогла
Ее забота. От меня какого
Совета ждешь? Советовать легко ль?
Ты – наша правда, Англии король,
Пример для граждан. Но каким примером
Ты можешь стать, доверясь лицемерам?
О деньгах речь идет, – и знаешь сам
Ты цену их улыбкам и словам!
( с горькой иронией):
Их бедствия народа беспокоят?
Иль Божий гнев несчастненьких страшит?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

О нищете напоминать не стоит,
Что – жалость? Плющ, – он цепок, ядовит,
Туманит ум, ветвями застилая
Свет солнечный, и воздух отравляя,
Он слабость сердца болью шевелит.
Но кто безвольно чувствам отдается,
Тем на иное сил не остается,
Забудь. Нас ждут великие дела –
То совершить, что Англия ждала
Давно…
( улыбаясь):
 …Мой друг со мной прямолинеен,
Моих врагов – да будет прах развеян!
Сэр Томас Мор невесело улыбается в ответ, кланяется и уходит.

Картина третья.
Покои короля Генриха. Генрих Восьмой сидит на тахте. Входит Дворецкий, кланяется, затем появляется
А н н а Б о л е й н.
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (встает):

Как ты, Анни?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Спасибо, государь, неплохо.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Хорошо, когда так. А мне мои беспокойные мысли не дают уснуть. Что-то нужно решать –
если у Англии не будет наследника, опять начнется война за престол.

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Не грусти, Генри, у нас еще есть время. Время – самое дорогое, что у нас сейчас есть.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Ты думаешь?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Порукой тому моя любовь.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Любовь… какое мерзкое слово!

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Разве, Генри?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Конечно. Я – король, и любовный напиток государя часто бывает отравлен.

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Бедный!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Перестань! Тебе еще не хватало меня жалеть!

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Кто же еще тебя пожалеет? Не Томас Мор? Старый святоша!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Оставь в покое имя Мора! Если бы у вас всех имелась десятая доля его ума и совести! Не тебе ли судить обо всем? Я пока еще мужчина и хочу себя уважать.

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

А по-моему, сэр Томас – тебе не слишком добрый советчик. Его так называемое благочестие сведет с ума и помешает нам быть вместе. Дай Бог, если это не так.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (насмешливо):

Что-то много пророчиц в моем Отечестве. Все Сивиллы, как ни поглядишь. Не беда, женщинам это можно простить.

Пауза. Генрих Восьмой сначала нервно расхаживает, затем внезапно останавливается.

(Тихим голосом)
Удивительная ты, Анна. Совершенно не похожа на наших английских леди, на наших чопорных клуш, желтоволосых, бледнолицых… Ты хрупкая, легкая, как пушинка…. не люблю французов, но по части манер нам до них так же далеко, как саксам до норманнов. Века прошли, но не изменили почти ничего.

А Н Н А Б О Л Е Й Н ( в сторону, усмехаясь):

По счастью, мои молодые годы во Франции не прошли даром.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Анна, поцелуй же меня!

А Н Н А Б О Л Е Й Н ( испуганно отшатывается):

Да что ты, государь!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Разве я сказал что-то, что кажется оскорбительным моей Анне?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Генри, я так не могу.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:
 
Мы все-таки поженимся. У нас будет сын… Будет?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Если бы так… Что нам делать с Екатериной? с разводом?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( задумчиво):

Против старинных церковных обычаев, конечно, не пойдешь… Так говорят. Но где то уважение, которое было раньше? Где тот страх перед Богом? братия проворовалась и утратила все, что имела. Но все, что утратила церковь, обретем мы.

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Ты что же, – хочешь пойти против Бога?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Что ты, Анна, нет, конечно. Если жизнь так устроит, я сам себе буду Богом. В конце концов, разве это справедливо, что в моей стране кто-то подчиняется папе Римскому, и я не могу быть правителем для всех?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

А если жизнь устроит так, как ты сказал, – по каким законам мы сможем тогда обвенчаться?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Я сам буду во главе новой Церкви.

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Да что ты? Да поможет тебе Бог. Моя любовь будет тебя хранить.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Пошла прочь! Со своей любовью тут еще… Ха-ха! Бескорыстной и нежной любовью к правителю Англии.

 Генрих Восьмой поднимается. Анна Болейн поспешно уходит.
(кричит):
Слуга! Секретаря ко мне!
Входит слуга. кланяется, потом исчезает, а затем появляется Томас Кромвель, кланяется.

Пиши, Кромвель. Его Святейшеству папе Римскому Клементу Седьмому. Мы, Божьей милостью государь Англии, просим пересмотреть вопрос о законности Нашего брака с Екатериной Арагонской, вдовой принца Артура. Просим также, в связи с вышесказанным, рассмотреть вопрос о законности развода… Написал?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Да, ваше величество.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Такие же письма разошлешь монастырям и университетам. Что ответят, докладывай мне… Не знаю, что скажет папа… Но, если и придется поссориться с ним, я верю, Англия все поймет, Англия не предаст меня проклятию! Видит Бог, я желал ей добра.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Конечно, государь. Справедливо ли, что все деньги с доходов церкви уходят куда-то в Рим?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (саркастически):

Деньги? Кромвель, да на деньги у тебя просто собачий нюх!

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (тихо, смиренно, серьезно):

Ваше величество, вы же знаете, я ваш верный пес.

(Кланяется и уходит.)
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Да-а. Как же поступить так, чтобы и овцы были целы, и волки сыты? Нет, невозможно. Это Утопия. Самая настоящая Утопия.

Картина четвертая.
Покои короля Генриха Восьмого в Гринвиче. Сэр Томас Мор и Генрих Восьмой беседуют.
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Мой канцлер Мор! Все думаю о том,
Что делать мне… Уже четвертый прожит
Десяток лет… Рожденный королем
Не думать о наследнике не может.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Молись! И пусть тебе поможет Бог.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (язвительно):

Ответа лучшего найти не мог?
Так долго думал!

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

 … Смертному под силу
Какой подать совет?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( с усмешкой):
 
 Молчать и – жить?
Покуда смертный не сошел в могилу,
Еще он в силах что-то изменить.
А тем, кто опоздал, уже труднее…
Мой милый Томас, об одном жалею –
Что ты понять не хочешь… О своей
Красивой сказке думаешь? Вещица
Занятна….

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Если честно, и о ней…
Не стыдно ли монарху веселиться,
Среди наложниц и французских шлюх
Завистливой, бесцеремонной стаи,
Когда народ от голода распух,
Когда ни честь, ни совесть не спасает
От нищеты? Озлобленных бродяг
Разбойных орды – шарят по дорогам?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Сэр Томас Мор! Ты королю не враг,
Но рассуждение твое убого.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Все так, как есть…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (задумчиво и чуть печально):

 …Послушай, – я хотел
В тебе найти и канцлера, и друга,
Прямолинеен, строг, в сужденьях смел.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Опасность Англии грозила с юга,
С Италии. А новая беда –
Крадется вслед, как вор за черной тенью:
Свой государь ждет, не пождет, когда
Народ английский станет на колени.
Но если власть имущим дела нет,
До прочих – равнодушие в ответ
Не худший жребий, – смутою кровавой
Вдруг обернется тяжкий суд неправый, –
За то на ближних не таи обид:
Мудрец в несчастьях сам себя винит.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (язвительно):

Я не мудрец. Напомню – ты позволь! –
Перед тобою Англии король!
Под чьей рукою Англия едина.

Пауза. Генрих Восьмой расхаживает по зале.
 (раздраженно):
О шлюхах, кстати. Все-таки, мужчина,
И, как мужчине, правду говорю.

С Э Р Т О М А С М О Р (смиренно, но со скрытой насмешкой):
 
 О чем вы, государь?

Небольшая пауза.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й

 Секретарю
Я поручил – пока развод не дали,
Закон в порядок должный привести.

С Э Р Т О М А С М О Р (с печальной иронией):

Для просвещенья большего, чем ждали,
И процветанья?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 …Томас Мор, прости,
Когда мы прежде так же процветали?

С Э Р Т О М А С М О Р(после недолгого раздумья):

Не помню, государь.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Ах, как люблю
Твою башку – и светлую, и дурью…

С Э Р Т О М А С М О Р:

Не быть шутом – ни мне, ни королю –
Подуй в свистульку – и завеешь бурю!
А рокот разыгравшихся стихий
Тебе зачем – милее в гневе Этна?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (наливая себе вина из кувшина):

Я их любил… Для них слагал стихи.
Увы! любовь к народу безответна. –
Так баба, недостойная любви,
Сочтет ее за дурости приметы!

С Э Р Т О М А С М О Р (пылко, с жаром):

Великий Генрих – Бога не гневи,
Не нарушай священного обета
Монаршего! Будь строг, но справедлив,
Как говорили римляне и греки.
Да – смертен человек, порой труслив,
Но лучшее от Бога – в человеке.
И с бескорыстной верою в народ
Вся сила тайн, доселе незнакомых,
Откроется…
 
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (ворчливо):

 Пусть черт меня возьмет –
Неслабо замахнулся – вот вам промах!
(Молча, кивком головы делает знак о том, что разговор закончен. Сэр Томас Мор кланяется и уходит).

Что канцлером назначил – не беда.
Убрать не будет поздно никогда.

Генрих Восьмой уходит.
Картина пятая. Мор и Генрих в Челси.
Не всякий счастлив, кто богатств не ищет,
Не блещет власти отраженным светом…
У сэра Мора славное жилище,
Добротный дом с уютным кабинетом,
В лесистом Челси было. Тихо, скромно
Большой семьею жил – зарывшись в книги,
Читал подолгу, с жаждой неуемной,
Перебирал – дворцовые интриги,
О людях думал часто. А родные –
Жена, и сын, три дочери – хотели
Немного – чтобы Лондона стихия,
Столицы бесноватое веселье,
Их близких не встревожило покоя.
Но – слишком зависть цепка и живуча,
Сумеет Челси справиться с судьбою,
Спасет ли дом жильцов – от злополучья?
Дом Сэра Томаса Мора в Челси, на юго-западной окраине старого Лондона, сад перед домом. Генрих Восьмой прогуливается по саду вместе с Сэром Томасом Мором.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( глядя на небо):

Мой милый Томас, при такой погоде
Скорбеть о государственных делах –
Верх неприличия.

С Э Р Т О М А С М О Р (глядя по сторонам):

 Июнь проходит.
А дальше осень. Дальше – цвет зачах…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:
Придется нам подумать о разводе.

С Э Р Т О М А С М О Р:
Послушай, государь, какой развод!
А несогласье с Римом за собою
Влечет немало – терпелив народ,
Играть его терпением не стоит,
Король – земной властитель. Бог есть – Бог,
Лишиться Бога – гибели подобно.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( кладя руку на шею сэра Томаса Мора сзади):

Почтенный Томас Мор нашел предлог
Бесхитростный и донельзя удобный.
Ты – и советник, и учитель мой,
Ты сам учил – во всем искать причины
Глубинные?
(усмехаясь):
Тебе Екатерина
Подумать можно, человек родной!
Зачем скрывать под маской лицемерья
Суждений смысл?

С Э Р Т О М А С М О Р (слабо пытаясь высвободиться):

 Зачем же Бог молчит?
Подобен Господу в бесстрашной вере
Тот смертный, кто от сердца Бога чтит.
Какую ты внесешь неразбериху
В умы людей… Подумай, государь
Оставь, как есть… Не дай проснуться лиху,
Пусть крепче спит.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Мой личный секретарь
Проектом новым моего развода
Недавно занялся всерьез...

С Э Р Т О М А С М О Р:

 О, да!
Сладка для мухи даже капля меда,
А тут – побольше…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (усмехается):

 Жаден, как всегда!

С Э Р Т О М А С М О Р:

Наверно, жаден. Что несправедливо, –
Не может государства моего
Быть собственностью …

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (усмехается):
 Ах! Какой стыдливый!
(Оглядывается на дом Сэра Томаса Мора.)
А этот домик? вроде, ничего!

С Э Р Т О М А С М О Р (невозмутимо):

Неплох, милорд. В нем, правда, не хватает,
Вергилия записок …

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( восклицает):

 …Томас Мор!
За что тебя твой Генри обожает?

С Э Р Т О М А С М О Р (пожимает плечами):

За что, милорд? Не понял до сих пор.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( снова кладя руку на шею сэра Томаса Мора сзади):

Таков Марон – пока его читаешь,
То в словари залезешь раз по сто
На дню…

С Э Р Т О М А С М О Р (серьезно):

 Людей незнатных – презираешь,
И вера в Бога для тебя ничто.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (задумчиво ):

Твой вывод и бездумен и поспешен,
Что не пекусь о подданных моих.
Презренье к людям – грех. Но – кто не грешен?

С Э Р Т О М А С М О Р (иронически):

Средь власть имущих не найти святых .

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Итак, мой Мор, по поводу развода –
Нет разрешенья папы на развод?

С Э Р Т О М А С М О Р :

Не получили.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Я из-за урода
Жениться не могу – который год!

С Э Р Т О М А С М О Р :
Что говоришь?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Я думаю прекрасно,
Что говорю… Мне нужен твой совет.

С Э Р Т О М А С М О Р :

Скажу – оставь, игра небезопасна
С огнем – источник нищеты и бед –
Неиссякаем, и реформы прахом
Пойдут. – Когда одним животным страхом
Сильна земная власть, то – проклянут
Тебя потомки…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( с иронией):

 А тебя?

С Э Р Т О М А С М О Р ( серьезно) :

 Мой труд,
Я знаю – черен и неблагодарен,
Но Господу слугой и государю
Я верным был. И королю – совет
Давал…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( гневно):

 Давал! – такой, что мочи нет!
Хранитель государственной печати,
Ты как родной, от всей души любим,
И что же, Томас! Ты грозишь проклятьем?
И мне, и всем деяниям моим?
(язвительно):

Такого только от большого друга
И ждал…

С Э Р Т О М А С М О Р :

 Проклятье – ведьмина заслуга.
Я не сужу. Господь всему судья,
И по делам – воздаст…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Что слышу я?
Кому воздаст? – Вопрос, конечно, спорный,
Иль дашь ответ заранее?

С Э Р Т О М А С М О Р:
 Покорно,
Мой государь, прошу меня простить.
Зачем совета у меня просить,
Когда решенье принято?

Пауза.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (спокойным голосом):

 Прощаю.
Обедать будем?

С Э Р Т О М А С М О Р :

Все – как скажешь…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:
 Нет!
Будь проклята настойчивость такая!
Прощайте, Мор!
 (иронически):
Спасибо за обед!

Генрих Восьмой уходит торопливым шагом. Сэр Томас Мор смотрит ему вслед.

…Когда-то написал, что высшим благом
И бедствием связала воедино
Всех избранных судьба. И вот – присяга,
Тяжелый крест заслуженным сединам.
Повязаны богатство с нищетой –
Как брат с сестрой – богач старухи нищей
Чурается, но с ветхою клюкой
Она маячит у дверей жилища:
«Будь грешным ты, будь праведным вполне –
Живи пока, но – помни обо мне!»

Картина шестая.
Покои короля Генриха Восьмого, канцелярия. Генрих Восьмой беспокойно расхаживает. Входит Архиепископ Томас Кранмер, кланяется едва заметным кивком головы.
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Как раз хотел с вами поговорить, ваше преподобие.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Слушаю, государь.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Вопрос о церкви сегодня жизненно важен. Не кажется ли вам, что ее теория, ее многие, так сказать, положения, изжили себя?

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Государь, я полностью с вами согласен. Мы понимаем, что человечество вступило в новую эпоху. Человек объехал весь земной шар. Наука идет вперед с неимоверной быстротой. Знания представляют высшую ценность. Разве старые церковные догмы кто-то примет всерьез? Только фанатики их и примут. Человеку нужны новые знания о Боге.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (в сторону, ворчливо):

Да-а. Такие молодцы, как этот, чаще других заканчивают жизнь на костре.

 ( смеясь, Кранмеру):

Что ж, история запомнит Генриха Восьмого. По крайней мере, за то, что самые умные люди Англии не остались незамеченными им.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Что вы говорите, ваше величество! Вы – государь милостью Божьей!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (усмехается):

Да? Если так, почему же Бог немилостив ко мне? Разве Всевышний создал нас, чтобы мы лежали на боку и чего-то ждали?

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Господь любит тех, кто честно молится и не запятнал свою душу злодеянием

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Кранмер, знаете, сколько у меня таких, кто за душой, кроме молитв, не имеет ничего? И что толку от них? Пора с этим покончить. И папа никак не даст согласия на развод – сколько можно просить? Не нужно мне его согласие! Обойдемся без него.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р :

Но, ваше величество…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (холодно и жестко):

По вопросам богословия поспорим с вами, если хотите. В другой раз.

Небольшая пауза.

Вы сами сказали, что пора начать жить по-новому. Кранмер, помогите мне. Мне нужна поддержка духовенства, не узколобых догматиков, но умных, просвещенных слуг церкви.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Но, ваше величество, это опасно. А если лорды устроят переворот? А если народ возмутится?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:
Этого не должно быть. Кранмер, я же сказал, я рассчитываю на вашу поддержку. Если это будут лучшие из лучших, Уильям Тиндаль, и архиепископ Уорхем, и епископ Фишер, и мой канцлер Томас Мор… Подумайте об этом, милорд.
.
Генрих Восьмой кивком головы дает понять, что разговор закончен. Кранмер уходит, слегка поклонившись.
( кричит):

Кромвеля ко мне!

Входит Кромвель, кланяется.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Пиши, Кромвель. Мы, Божьей милостью король Англии, повелеваем: отныне, и во веки веков, считать правителя Англии главою Английской церкви. Всякое упоминание о правах Епископа Римского повсеместно признавать ересью и покарать всей строгостью закона такими же мерами, какими всегда, от века наказывалась ересь… Написал?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Да, ваше величество.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Всякое рода помышление, слово или действие, порочащее Церковь и короля как ее верховного владыку, а также всякого рода помышление, слово или действие, подвергающее сомнению законность и правомерность Наших действий, отныне карать по всей строгости закона. Написал?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (вставая):

Да, ваше величество

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Завтра этот приказ огласишь в парламенте.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Да, ваше величество.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Когда парламент его одобрит, разгласишь мой приказ по всем городам и поселениям.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (кланяясь):

Да, ваше величество. Простите государь, а что, если….

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Кромвель, да ты о чем говоришь? да кто ты такой? Придержи-ка язык! Пока он у тебя есть.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Простите, ваше величество. Будет исполнено.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Кстати, от епископа Фишера пришел ответ? Ты с ним консультировался по поводу развода.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

 Ответ пришел. Увы, государь. Фишер считает, что развод противоречит законам Божьим.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

И Фишер туда же? Проклятие! А еще ученый человек. Я был о нем лучшего мнения.
Генрих Восьмой и Томас Кромвель уходят, продолжая беседовать.

Картина седьмая. .
Улица Лондона близ Чипсайда. Две Г о р о ж а н к и идут, неся тазы с чистым бельем.
П Е Р В А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Ты слышала, Мэри?

В Т О Р А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Что?

П Е Р В А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Канцлер Мор подал в отставку.

В Т О Р А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Не может быть!

П Е Р В А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Все может быть в Англии!

В Т О Р А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Откуда знаешь?

П Е Р В А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Я-то знаю.

В Т О Р А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Уже объявили?

П Е Р В А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Жди! Объявят скоро.

В Т О Р А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Врешь ты все!

П Е Р В А Я Г О Р О Ж А Н К А (пожимая плечами):

А это ты как хочешь. Очень скоро все услышишь сама.

В Т О Р А Я Г О Р О Ж А Н К А (встревоженно):

А как же мое дело в суде?

П Е Р В А Я Г О Р О Ж А Н К А:

Не знаю, Мэри! Какие еще наши дела разбирать, когда такие дела в государстве происходят!

Картина восьмая.
 Покои короля Генриха Восьмого в Вестминстере. Генрих Восьмой отдыхает, сидя на тахте. Появляется Сэр Томас Мор.
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Привет, Томас! Как обстоят наши дела?
 
Сэр Томас Мор почтительно кланяется, затем вручает Генриху Восьмому цепь лорда-канцлера с государственной печатью. Пауза. Молчание.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Прости меня, милорд. За последнее время мое здоровье ухудшилось, и поэтому я вынужден просить об отставке.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Ты уже однажды просил. Томас, что это значит?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Боли в груди, государь. Стало еще хуже.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( задумчиво):

Жаль, Томас, очень жаль. Но во второй раз не смею тебя задерживать.

Сэр Томас Мор почтительно кланяется и пятится к выходу.
( вслед Сэру Томасу Мору)
Знай, друг Томас, ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку и покровительство.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Спасибо, государь.
(кланяется и уходит)

Отставка! Власть, и – полное бессилье…
Король и канцлер тихо говорили,
Кивали, улыбались… Нездоровье
Увы! Совсем не веская причина,
Была агницей Англия невинной,
Но вурдалаком, обагренным кровью
Несчастных подданных – агница стала…
Жестокости положено начало.

Картина девятая.
Генрих Восьмой и Герцог Норфолькский беседуют, идя по залу.
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (язвительно):

 Знаешь ли, Норфольк? Томас Мор только что нанес мне официальный визит.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Что случилось, ваше величество?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й: (показывает Герцогу Норфолькскому золотую цепь канцлера Англии):

У меня нет больше канцлера. Каков твой друг! Пришел вот, и подал мне. Только поклонился со всем смирением и почтением.
(язвительно):

Позвольте откланяться, ваше величество!

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Боже мой! Как это могло быть?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Да… Глаза видят, а словам никак не верится?

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Правда, государь. Что, так и не смогли ни о чем договориться?

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:
Я – с ним?

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й (смиренно):

Простите, ваше величество.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:
Объясни мне, Норфольк, никак не могу понять. Ты же ему друг, не так ли?

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й (смущенно):

Это правда, ваше величество.
 Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Ты старый, испытанный в боях полководец. Я привык верить тебе. Все знают, что блеском своих побед над шотландцами, а также поражением французов на море Англия обязана именно герцогу Норфолькскому.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й ( с достоинством):

Это правда, милорд.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

В чем же дело? На что надеется Мор?
(язвительно):
Хочет войти в историю как святой праведник? А роль злодея напоследок оставил для меня?

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Увы! Ваше величество, боюсь, наши роли в истории распределят без нас. Вы же знаете, молодежь так честолюбива! Впрочем, как и мы с вами. Одно утешает – беспощадное осуждение внуков и правнуков едва ли достигнет наших ушей.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Норфольк, ты прав. К сожалению.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Что касается Мора, то он человек, слишком верящий в Бога. В этом его и сила, и слабость.
Государь, прости его за это.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Прощаю. Будь здоров, Норфольк.

Герцог Норфолькский кланяется и идет к выходу.

Кого же мне назначить лордом-канцлером? Предложу пост господину Одли. Он невысокого рода, но, по крайней мере, все сделает так, как я велю. Разве этого мало?

Генрих Восьмой уходит.

Конец второго действия.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.
Картина первая.
Там же, сад перед дворцом. Сэр Томас Мор медленно идет к выходу , его догоняет Герцог Норфолькский.
Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й (сочувственно):

Почтенный Мор! Ты спорил с королем?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Не спорил, а беседовал.
Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

 Недолго!

С Э Р Т О М А С М О Р:

Послушай, милый Норфольк, ты о чем?
Я здесь по зову совести и долга…

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й (усмехаясь):

И я за тем же самым – день-деньской
Вчера решали – дело непростое
О браке и разводе со вдовой…
(тяжело вздыхает):
В унынье – все… Король почти в запое.
Послушай лучше ты! – не будь ханжой –
Таков ли век, чтоб совести бояться?

С Э Р Т О М А С М О Р (с горькой усмешкой):

Боюсь, любезный!

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

 Ты мне не чужой…

С Э Р Т О М А С М О Р (иронически):

С людьми еще не то могло случаться.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Одно скажу – упорствуя во всем,
Упрямствуя бессмысленно, бесцельно,
Пойми, сэр Мор – с монархом – что с огнем –
Играть не безопасно, но – смертельно!
Нет благодарности ни капли в нем.
Вся жизнь его в безжалостном расчете.

С Э Р Т О М А С М О Р ( с горькой усмешкой):

И это все, милорд? различье в том
Единственно, что завтра вы умрете,
А я – сегодня.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:
 
 Милый Томас Мор!
Я не хочу…

С Э Р Т О М А С М О Р (мрачно):

 Кто над монархом – властен?

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

А выход есть?

С Э Р Т О М А С М О Р (после недолгого молчания)::

 …Он есть. Но разговор
Пойдет о том, на что едва ль согласен
Любезный герцог.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

 Что же сделать мне?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Уехать прочь от Англии. О чине
Забыть на время.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

 Мор, ты не вполне
Здоров? Ты что советуешь – мужчине
И рыцарю!

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Увы! Другого нет.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Нет, есть. Чем быть беспомощным бродягой,
Исколесив в изгнанье целый свет,
Я без последствий принесу присягу,
Когда велят. Я – преданный слуга.

С Э Р Т О М А С М О Р:

А я?
Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Не знаю, Мор.

С Э Р Т О М А С М О Р:

 И ты не знаешь?
Мой старый друг нашел во мне врага?

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Сэр Мор, ты все прекрасно понимаешь.
Конечно – нет, мы старые друзья…

С Э Р Т О М А С М О Р (саркастически):

Болван – нежнейший друг политикана.
Родную душу ищем – ты и я,
Но речь о дружбе и смешна, и странна.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Сэр Томас, это все, наверно, так!
Отчасти, не совсем.

С Э Р Т О М А С М О Р :

 Да-да, отчасти.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й (с мрачной иронией):

Бормочем гимны – а идем во мрак…

С Э Р Т О М А С М О Р (в тон Герцогу):

Идем… И кто свернет с пути несчастий?

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Ты волен как угодно рассудить,
Я – стар. Хочу в спокойствии дожить.
Герцог Норфолькский и Сэр Томас Мор пожимают друг другу руки и расходятся.

Хочу дожить спокойно, безмятежно,
Промолвил Норфольк, и на том расстались,
Сэр Томас Мор побрел домой, печалясь,
О том, что дружбы гибель неизбежна.
И, правда – станет другом страстотерпцу
Мирянин скромный? было б очень странно
Чтоб даже друг измученному сердцу
Утишил вечно ноющую рану.
Разводу быть. И воля не изменит
Ничья – исхода драмы. Несогласье
Вдруг станет государственной измене
По тяжести равно. Державной властью,
Себя вознесшей, – как во время оно, –
Свободу объявляют вне закона.
Картина вторая.
Улица в бедном районе Лондона близ Чипсайда. Двое С т а р и к о в бредут по улице. Слышится праздничный звон колоколов.
С Т А Р У Х А:

Грег, почему колокола так громко звонят по всему Лондону?

С Т А Р И К:
У его величества короля сегодня свадьба.

С Т А Р У Х А:

Нечестивец! И церкви открыты для него?

С Т А Р И К:

Бесс, король есть король. Он сам себе Бог и сам себе церковь.

С Т А Р У Х А:

А как же королева Екатерина?

С Т А Р И К:

Она больше не королева

.С Т А Р У Х А:

Грег, а почему так много пьяных на улицах? Все, конечно, рады свадьбе короля?

С Т А Р И К:

Конечно, рады. Вино льется рекой, король приказал кормить досыта и поить допьяна каждого, кто пожелает.

С Т А Р У Х А:

Как же наш Вилли? Придет домой на рогах?

С Т А Р И К ( с печальной усмешкой):

Ничего, Бесс. Не каждый же день король женится.

С Т А Р У Х А:

Это как сказать. Король есть король. Сам себе Бог, сам себе Дьявол.

Старики уходят, Старуха опирается на руку Старика.

Вся Англия наследника ждала
Среди забот, вина и разговоров –
Зима простилась, и весна пришла,
Промчалось лето, – скоро иль нескоро,
Но вот – развязке наступает срок,
Всем страхам и надеждам потаенным.
Как зло смеется беспощадный Рок
Над государем, древние законы
Поправшим, и невинность чувств людских,
И Веры смысл, – карающим презреньем! –
С кем он теперь? Чужой среди чужих.
Неодолима воля Провиденья.
И что ж? Принцесса родилась на свет!
А нарекли ее – Элизабет.

Картина вторая. .
Покои короля Генриха, комната принцессы. Вечер. Анна Болейн хлопочет с ребенком. Входит Генрих Восьмой.
Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Как странно – и устала, и бледна,
И молчалива. Что случилось с Анной?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Полночи я промучилась без сна,
Потом – о Море сон, – довольно странный…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Но Мор в отставке.

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Знаю. Ну и пусть!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Мне жаль – умен, без помысла дурного…

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Мой повелитель, я его боюсь.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Бояться Мора? Анни, ты здорова?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Да, я здорова.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

 Странно. Что ж тогда
О неповинном распускаешь слухи?
Не только людям не нанес вреда –
Сэр Томас не обидит даже мухи.

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Мой повелитель, в том-то вся беда!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Да в чем беда?
А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Мы к зову сердца глухи
Бываем. – Он одних еретиков
Казнил – числом бессчетно…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (удивленно):

 Разве много?
И что горюешь из-за пустяков?
Отступнику – везде одна дорога!

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Как страшен гнев рассерженных святош!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (усмехается):

Тебя от ужаса бросает в дрожь?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Дрожу от страха – за твою любовь я,
Все вижу – Мор стоит у изголовья…

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (усмехается):

А что ему там делать?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Проклинать!

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Кого?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Меня.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Тебе пора бы спать.
Кто отдохнет, тот не лепечет вздора.
(вздыхает)
Я, правда – жил судьбе наперекор,
Но снова – дочь! Для Англии – позор.
А может, в том проклятье сэра Мора?

Генрих Восьмой уходит. Анна остается возиться с ребенком.

И кто бы тайную не видеть мог
Проклятья силу, – к королю на свадьбу
Сэр Томас не пришел, тому предлог –
Что нездоров… О прошлом вспоминать бы
Не стоило. Но лета яркий свет
Блеснул для Анны золотом короны.
Великий праздник – весь английский свет
Явился поздравлять. Низкопоклонно
Желали радости, и долгих лет…
А сэра Томаса, конечно, нет
Среди гостей – какое оскорбленье
Короне Англии! И жажда мщенья –
Кому? Зачем? – правителя слепит,
Горящей лавой в сердце закипит,
Вот – тирании мрачное начало,
Какой, быть может, Англия не знала:
Борьба – на смерть. И силы неравны.
Мудрейшие нужны – когда нужны.

Картина третья..
Дом Сэра Томас Мора в Челси, гостиная нижнего этажа. Л е д и М а р г а р е т сидя читает книгу. Л е д и
А л и с а М о р шьет. Входит У и л ь я м Р о п е р.
У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

Добрый вечер, Маргарет! Леди Алиса!

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т :

Как дела, Вилли? Что нового в Лондоне?

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

Палата Общин приняла еще один закон. Каждый будет обязан принести присягу Акту «О верховенстве короля над церковью».

Общее смятение.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т (мрачно):

Все-таки приняли. Как мыши в пасть удава – пищат, а все равно лезут.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р ( язвительно):

Да! Теперь церковные земли и разное прочее имущество пойдут в пользу короля. Чего вы хотите, вопросы веры в Бога решаются людьми, а люди с каждым годом все бескорыстнее.


Л Е Д И А Л И С А М О Р (ворчливо):
Очень хорошо, ничего не скажешь.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р
Пунктом вторым того же Акта Мария, дочь Екатерины Арагонской, отчуждается от права на престол, наследниками становятся дети Анны Болейн. Так что если сына король не дождется, то править Англией будет Элизабет.
Пауза.
Отказ от присяги равносилен государственной измене.

Входит Сэр Томас Мор.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Всем добрый вечер!
 
Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Отец, ты знаешь, какой закон принят парламентом?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Я уже все знаю.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Что будем делать?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Мэгги, разве я должностное лицо? Я теперь лицо частное.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Хорошо, если так. А если тебя вызовут в суд? Что скажешь им?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Не знаю, Эл.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Будешь упорствовать?
С Э Р Т О М А С М О Р:

Может быть, текст не так вероломен, и можно будет согласиться с ним. В чем я, правда, сомневаюсь.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Если бы текст присяги был приемлем, стал бы король настаивать на нем?

С Э Р Т О М А С М О Р:
Ты, как всегда, права, Мэгги. Ждать от своих подданных невозможного, – это священное право каждого правителя.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т :

Отец, что ты такое говоришь? Ты же был его канцлером.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Да, Мэгги, и именно по этой причине закончим разговор. А пока пойдемте обедать. Пойдем, Эл?

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Конечно, как скажешь.

 Сэр Томас Мор , Леди Маргарет , Леди Алиса Мор и Уильям Ропер уходят.
.
Таков у власти леденящий страх,
Что беспощадна даже к частным лицам.
В отставке Мор – но власть его боится.
Пусть не в делах беда, и не в словах –
Молчит, бездействует он – все равно! –
Боится власть. Тот страх – еще одно
Несет в себе несчастье, – глас народа,
К опальному любовь. Но для страны
Мудрейшие нужны – пока нужны.
Вот – власть имущих сущность и природа:

Со скорбными живыми не согласны,
А мертвых – чтят. За то, что – не опасны!

Картина четвертая.
Там же, кабинет Сэра Томаса Мора. Звонит колокольчик, а потом на пороге появляется богатый купец
А н т о н и о Б о н в и з и.
Б О Н В И З И (кланяясь):

Привет, сэр Мор!

С Э Р Т О М А С М О Р (вставая, приветливо):

 Любезный, заходи!
Как поживаешь? счастлив ли? здоров ли?

Б О Н В И З И :

Бог миловал – остался позади
Спор об имуществе, дела торговли
Идут неплохо. Помню – от суда
Вы отвели, – за то сказать спасибо, –
Так не сказать ничто!

С Э Р Т О М А С М О Р ( озабоченно):

 Не шутка…. да!
 Делишки хуже кончиться могли бы.

Б О Н В И З И :
 
Никто мне больше не чинит вреда.
Но ваша жизнь – совсем иное дело!

С Э Р Т О М А С М О Р:

Да дело в чем?

Б О Н В И З И :

 Сэр Мор поймет и сам.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Не думаю…

Б О Н В И З И :

 Беда годами зрела,
А ныне Генрих платит по счетам.
Любовь народа – может и недурно,
Но – крайне ненадежно – черт возьми!
Едва дойдет до интересов шкурных –
Моли людей быть хоть чуть-чуть людьми! –
Услышат, как же! не хочу напрасно –
Пугать, но – сэр! – в порту суда стоят.
Послушайте! Здесь вам небезопасно.
Легко уйти, когда есть путь назад,
Сквозь синь морей, летя легко и смело,
Куда сэр Мор ни пожелает сам!

Большой корабль от Англии пределов
Отходит ко фламандским берегам.
Писал Эрасмус – скука одолела,
И вместе с ним порадуетесь там…
Как только Вега небо озарит,
В Антверпен будет летний путь открыт.
Счастливый шанс дается очень редко –
Зачем играть в английскую рулетку?

Недолго все до пенса проиграть.
Но можно Англию увидеть снова,
И снова нежно Маргарет обнять,
Когда покой на Генриха Восьмого
Сойдет навек, как Неба благодать,
На черта старого! – Пора в дорогу
Ему давно за адский перевал….

С Э Р Т О М А С М О Р (усмехается):

Спасибо, дорогой. – Король намного
Меня моложе…

Б О Н В И З И (виновато):

 Слова не сказал
В обиду. Не серчайте, ваша милость!

С Э Р Т О М А С М О Р (задумчиво):

И что бы в Англии ни изменилось,
Кто в силах, – есть ли человек такой,
Кто начертает странника клюкой
Пути предназначения земного?
Останусь я.

(Подходит к Бонвизи и жмет ему руку. Небольшая пауза)
 Благодарю премного!

Я – Томас Мор! Не канцлеру пристало
Как крыса, юркнув, жизнь спасать свою?

Б О Н В И З И :

Но вы теперь не канцлер. Очень мало
На лучшее надежд.


С Э Р Т О М А С М О Р (печально, но твердо):

 На том стою.
Что б сталось с Англией, когда сбежали
Все, как один, кто тише, кто скорей?

Б О Н В И З И (чуть улыбаясь):

Все убегут? не думаю – едва ли
На всех безродных станет кораблей!
А если хватит – нам какое дело?
Держава не виновна в том сама?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Оставь! Мне эта слабость надоела.

Б О Н В И З И :

Бросает в дрожь от вашего ума.

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

Не от ума – от страха. Безусловно,
Кажусь я умным – вот и все дела!
Я канцлер. Англия моя виновна
В том, что меня ко власти призвала.
Мне честь от вас? За эту честь спасибо.
Я остаюсь.

Б О Н В И З И :

 Сэр Томас! я скорблю!
Молился Богу – вы спастись могли бы….
Одною жертвой меньше королю –
Переживет – будь трижды кровожаден!

С Э Р Т О М А С М О Р:

Я знаю нрав безжалостный его.
Когда к безвинным трижды беспощаден –
Одною жертвой больше – что с того?

Б О Н В И З И :

В последний раз подумайте – могли бы
Вас увезти….

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Мне жаль. За честь – спасибо!
Что не забыли в трудности моей,
Что за меня молились в день субботний.

(С горькой иронией):
Я патриот… Нет имени смешней.
Нет звания печальней и почетней.

Сэр Томас Мор встает, чтобы попрощаться с Бонвизи. Прощаются. Бонвизи уходит.
Картина пятая.
Отцовский дом Сэра Томаса Мора на Милк-Стрит в центре старого Лондона. Сэр Томас Мор и Уильям Ропер сидят перед очагом.
С Э Р Т О М А С М О Р:

О чем печалишься, бесценный Вилли?

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

И, правда, есть задуматься о чем.
Покуда о политике твердили,
Сам Дьявол стал английским королем.

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

А с кочергою – я.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р ( в тон сэру Томасу Мору):
 
 А кочергою
Другой пособник угли ворошит,
Теперь не вы…

С Э Р Т О М А С М О Р:

 А если бы со мною
Случилось чудо – каверз и обид
Интриг и козней тяжесть позабылась…

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

…Сэр Томас Мор оставил прежний стыд,
И Анна Болейн в конюха влюбилась…

Сэр Томас Мор и Уильям Ропер смеются. Входит Н а р о ч н ы й.

Н А Р О Ч Н Ы Й:

Сэр Томас Мор! к торжественной присяге
Явиться утром в Ламбетский дворец
Вам надлежит.
Нарочный передает письменное послание Сэру Томасу Мору, кланяется и уходит. Смятение.

С Э Р Т О М А С М О Р (бормочет вполголоса):

 Иначе – как бродяге –
Без промедления придет конец.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р (печально):

И так прикончат.

С Э Р Т О М А С М О Р (с печальной иронией):

 Верно, Вилли Ропер,
Тебе достался непутевый тесть.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

Сэр Томас! Мы не в варварской Европе.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Да! только в этом утешенье есть.

Пауза.
У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

А вы – один, среди такого сброда –
Что Кромвель, Одли – все одна порода
Корыстных слуг…Не нужен и указ –
Им есть причины ненавидеть вас:
В сравненье с вами тварь еще гнуснее…

С Э Р Т О М А С М О Р:

Мою вину – пусть доказать сумеют!
(смотрит в небо)
Я не один. Господь поможет мне.
Ты, Вилли, прав. Отчасти, – не вполне.

Картина шестая.

И все-таки, – один. Вот какова
Судьба перстом отмеченного Божьим,
Во все века. А хлябким бездорожьем –
Апрель вступил в законные права,
И морем солнца ослепил – живи!
Живи, раб Божий, искренней любви
К Создателю – что выше и святее?
Но что в подлунной головы – и шеи –
Беспомощней? Не дремлют палачи,
Не может день весенний вечно длиться.
Спаси, Господь, терпенью научи!
Научит Бог. Порукой – власяница,
Раздумья одинокие в ночи.

Причал на Темзе недалеко от дома Сэра Томаса Мора в Челси. Большая смоленая лодка причаливает к берегу. Сэр Томас Мор и Уильям Ропер садятся в лодку. Лодка отчаливает. Сэр Томас Мор трет покрасневшие глаза.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

Вы плачете?

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Нет, это просто ветер.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

Увы! теплом не балует апрель.

(Приподнимается в лодке.)
И не торопятся бродяги эти.
(Лодочникам.)
Ребята! Мы не врежемся на мель?

Л О Д О Ч Н И К (услужливо, испуганно):

Хозяин, все в порядке.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

 Все в порядке?
Утопишь в Темзе – весь и разговор.
И будут гладки с лодочника взятки.

Л О Д О Ч Н И К ( хулигански):

Как можно – если в лодке Томас Мор?

Пауза.

С Э Р Т О М А С М О Р (задумчиво):

Сын Ропер! Нынче выиграл сраженье.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

Я очень рад.

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Мой Ропер очень рад?
Поверь, сынок, твое расположенье
Христианину выше всех наград.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р (слегка улыбаясь):

Я не Христос.

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь, в тон Сэру Уильяму Роперу):

  Ты просто рядом, Вилли.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р :

Сэр Томас Мор! Я счастлив знать о том.

С Э Р Т О М А С М О Р (задумчиво):

Пока о благоденствии твердили –
Сам Дьявол стал английским королем.

Картина седьмая.
Ламбетский дворец, зал заседаний. Архиепископ Кранмер, Томас Кромвель, Герцог Норфолькский в составе государственной комиссии.
А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Присаживайтесь, Мор.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Спасибо.

(Садится.)

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Впрочем,
Как пожелаете.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Благодарю.
А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Вы стали непокорства средоточьем.
Всеобщего…

С Э Р Т О М А С М О Р ( со скрытой усмешкой, притворным удивлением):

 Всеобщего?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

 Корю
Себя за то, что был неосторожен.
И не дал знать.

С Э Р Т О М А С М О Р ( иронически):

И что же нужно знать?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Молчанья путь, поверьте, невозможен.
Не только мы, но избранная знать –
Присягу приняла. За вами тоже
Должок.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Я должен текст присяги знать.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Извольте.

Пауза. Сэр Томас Мор берет бумагу из рук Томаса Кромвеля и внимательно читает.

С Э Р Т О М А С М О Р (невозмутимо):

 Я не прочь бы подписаться,
Но с текстом согласиться не могу.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

А именно?
С Э Р Т О М А С М О Р:
 
 От церкви отрекаться
Нельзя – я перед церковью в долгу.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Но – отреченья нет.
С Э Р Т О М А С М О Р (чуть раздраженно):
 
 В присяге черным
По белому написаны слова.

Г Е Р Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й:

Изменника – кто б ни был он – позорно –
Покатится дурная голова.

С Э Р Т О М А С М О Р :

Уверены?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Уверены.

С Э Р Т О М А С М О Р:

 . Измена –
Иная дефиниция…

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

 …Ага!
Система права так несовершенна.

С Э Р Т О М А С М О Р:

И если в каждом ищете врага –
И если, как чурбаны, непреклонны –
Тому виною люди – не законы.
Но, – даже верность Генриху храня –
Вы обвинить не сможете меня.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Вы думаете?

 С Э Р Т О М А С М О Р:

 Верю. Англичане
Законов нерушимостью горды
От века! – Вот раденье и старанье,
Секретаря тягчайшие труды –
К чему? И пусть ученость – невезенье,
Невежество страшнее.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (усмехается, качает головой):

 Нет сомненья!
Но вот беда – чиновники и знать,
Невежеством не могут попрекать.

Пауза.

 Вы Фишеру писали?

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

 …Безусловно.
Мы с Фишером хорошие друзья.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Но он – преступник.

С Э Р Т О М А С М О Р (удивленно):

 …Да? Не знал.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

 Виновный
В измене государственной…

С Э Р Т О М А С М О Р:

 А я
Когда бы другом был неблагодарным,
Состряпал бы донос…

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (усмехается):

 Каким коварным
Вы планом собирались удивить!

С Э Р Т О М А С М О Р ( с сарказмом):

Вас – удивить?

Пауза.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

 Еще хочу спросить –
С монахиней из Кента вы знакомы?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Конечно.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Не сказали ничего.
С Э Р Т О М А С М О Р:

А что сказать?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

 Поставим по-другому
Вопрос. – Для государя своего
Приберегала мрачные наветы,
Пророча гибель скорую… А вы,
Все ведали о дьяволице этой…

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

О слабоумной Лиз? Не знал.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Увы!
Иному есть свидетель.

С Э Р Т О М А С М О Р (спокойно, чуть с усмешкой):

 …Невозможно,
Чтоб мастер Кромвель не сумел найти!

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь ( с притворным удивлением):

О чем вы, сэр?

С Э Р Т О М А С М О Р:

 По обвиненьям ложным
Меня судить? Нам, Кромвель, по пути –
На плаху. Мне – сейчас, вам – чуть позднее,
Дорогой той же!

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (пожимает плечами):

 Мне? Еще успею.
Я скромен, худороден, неучен,
Но буду жить, – вот Англии закон
Вам – как назло! О мерзости крамольной
Мне доносить велели – не смешно ль –
О вас – и мне? Но добрый наш король
Готов простить и вольный, и невольный
Грехи. А прежде – лучше отдохните.
Входит К о н с т е б л ь, с э р У и л ь я м К и н г с т о н, кивает головой.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

В часовню при аббатстве! Отведите.
Сэр Томас Мор уходит, сопровождаемый стражниками.
Конец третьего действия.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
Часовня – спутница недолгих дней,
Монашеского братства, а позднее –
Угрюмый Тауэр тяжестью своей
На плечи лег. Что – голова и шея?
О, Тауэр! толпы шумные туристов,
К сенсации снедаемые страстью,
Утихнут под громадою тенистой
Завороженные твоею властью.
Неимоверен в слабом человеке
Терпенья дар – но хочет жить живое,
А голоса вмурованы навеки
В стене – двенадцать дюймов толщиною.
Что не отдаст жалобы, ни стоны,
Живому миру – только птицей вещей
Печальный ворон песню обреченным
Прокаркает угрюмо и зловеще.

Картина первая.
Улица близ Тауэра. Двое Б р о д я г поедают откуда-то добытую булку.
П Е Р В Ы Й Б Р О Д Я Г А:

Слыхал, Джек, какое зрелище было вчера днем? Не здесь, а в Тайберне?

В Т О Р О Й Б Р О Д Я Г А:

Я спал весь день. А что случилось?

П Е Р В Ы Й Б Р О Д Я Г А:

Полоумную монашку сожгли на костре.

В Т О Р О Й Б Р О Д Я Г А:

Какую еще?

П Е Р В Ы Й Б Р О Д Я Г А:

Cвятую из Кента. Элизабет Бартон ее зовут.

В Т О Р О Й Б Р О Д Я Г А:

Что, оказалась еретичкой?

П Е Р В Ы Й Б Р О Д Я Г А:

Даже хуже.

В Т О Р О Й Б Р О Д Я Г А:

Что может быть хуже?
П Е Р В Ы Й Б Р О Д Я Г А(шепотом):

 Она оказалась колдуньей и предрекла погибель королю Генриху.

В Т О Р О Й Б Р О Д Я Г А (равнодушно):

Ну и что? Туда ему, проклятому, и дорога.

П Е Р В Ы Й Б Р О Д Я Г А (шепотом, испуганно):

Да ты что говоришь?!

В Т О Р О Й Б Р О Д Я Г А(задумчиво):

И что же святая пророчица – от своих слов не отреклась?

П Е Р В Ы Й Б Р О Д Я Г А:

Куда там! Ругалась до последнего. Последними словами. И отречься не пожелала.

В Т О Р О Й Б Р О Д Я Г А(задумчиво):

Жалко старушку...

П Е Р В Ы Й Б Р О Д Я Г А:

Никакая она не старушка.

В Т О Р О Й Б Р О Д Я Г А:

Тем более жалко. Такое раннее помешательство… Впрочем, может, она была умнее нас всех.

П Е Р В Ы Й Б Р О Д Я Г А (пожимает плечами):

Если так, то что ей делать на грешной земле?

Бродяги уходят.
Картина вторая.
Канцелярия Королевского Совета Его Величества короля Генриха Восьмого. Вечер. Томас Кромвель нервно прохаживается взад-вперед. Р и ч а р д Р и ч сидит за столом и перебирает бумаги.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (Ричарду Ричу):

Денек! устанешь так, что впору взвыть!
Что, Рич, еще? Читай, да поскорее!

Р И Ч А Р Д Р И Ч (заглядывает в бумагу):

Графиня Лестер просит, – не рубить
Лесных угодий по соседству с нею.
Но – господин! О том прошу и сам:
Ребенком я гулял по тем лесам…

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:
И впрямь лепечешь – как ребенок малый!
Казна на дело средства отчисляла!
Ты намекаешь – деньги без следа
Уплыть готовы?

Р И Ч А Р Д Р И Ч (испуганно):

 Что вы?! Никогда!

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Ну, то-то же! Пиши! «В ответ на просьбу
Сим утверждаем – в просьбе отказать
Решением Совета».

Ричард Рич усердно пишет.

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

 Не нашлось бы
Причин для жалоб.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

 Чтобы их искать,
Истице лучше – только между нами –
Пошевелить не птичьими мозгами.
Сам факт прошения – помимо слов, –
Свидетельство о слабости мозгов.
Писать – кому! на что-то намекая?
Не много хочет? Кто она такая?

Р И Ч А Р Д Р И Ч (кланяясь):

Графиня, сударь.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

 Как тут ни раскинь
Башкою, – было б лучше без графинь.

Р И Ч А Р Д Р И Ч:
Согласен.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (язвительно):

 Рич – согласен?

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Обделила
Ее природа.
Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:
Далее пиши…

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Прошу прощенья – кончились чернила.
(Роется в нижнем ящике стола)

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Добавь. И под столом не шебарши.
Умеешь, малый, действовать на нервы!

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Вы всех подозреваете всегда?
Я лишь сторонник превентивных мер – вы
Велели сами…

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Я велел?

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Ну, да.
(вкрадчиво):
Быть осторожными велели, мастер,
И при себе оружие держать.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Когда ты сам окажешься у власти,
Меня поймешь.

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

И что тут не понять?

Пауза.

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

А с Мором – как?

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

 Никак. Одни бумаги
Лишь подтверждают – невиновен!

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

 Что ж –
Подумай – речь ведется о присяге,
И всяк извет по-своему хорош.
Ах, как жалею, что не стал юристом!

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

А если дело связано с нечистым?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Святоши Мора? Рич, рассудок дан
На что? А впрочем – есть хороший план….
Пойдем на Божий свет! Задумку эту
Тебе сейчас открою по секрету.

Томас Кромвель и Ричард Рич уходят.

Картина третья.
За сыростью июньского тепла
Пришла печаль – холодным светом Веги,
Что виден сквозь решетки… Не могла
Понять отца задумчивая Мэгги, –
Любимая и старшая, – пока
Не постигавшая причины бедствий,
Смышленая и тихая, как в детстве,
Но – как звезда, – от мира далека.

Тауэр, камера сэра Томаса Мора.. Сэр Томас Мор сидит в раздумье. Появляется Леди Маргарет . Сэр Томас Мор поднимается ей навстречу. Они долго стоят обнявшись.
Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Скажи, отец! – Кого сильней люблю?
Тебе ж – о счастье Англии забота,
Смирись и дай присягу королю
Во имя лет покоя и почета!
Католику дороже всех наград
Пред Богом честь. Но братия святая –
Грешнее грешных! И не соблюдает
Давно никто – ни пост, ни целибат,
А пьянствуют. Прощенье раздает –
За звон монет – печется Рим о благе!
И ради них ты не даешь присяги?
И – ради них – идешь на эшафот?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Не ради них! Но – что бы изменило
Мое согласие? Послушай, Мэгги, –
Я делал все, что смертному по силам,
И – не грешил, не предавался неге.

К печали мудрых – к радости подонков
Мир пошатнулся – мир стоит у края.
Мысль прорастает ересью в книжонках.
Скажи мне – ныне кто о Боге знает?
Мне холодно – дрожу не от тюремной
Моей норы – уже сроднился с нею –
Мы вырастили молодежь никчемной,
Руины в собственной душе имея…

Без веры человек подобен зверю! –
Как можно, чтобы вера умерла?

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Отец! к чему толкуешь ты о вере?
Монарха легендарные дела
Жестокостью по всей Европе славят
Среди врагов и чуть живых друзей!
Пойми, отец, погибелью твоей
Он Англию с позором обезглавит.
Не так уж много у нее умов,
Великих и прославленных в народе.
О, не терзайся мощью бренных слов! –
Знай, короли приходят – и уходят.
Ты остаешься – в памяти людей,
Пойми и дай присягу.

С Э Р Т О М А С М О Р:
 
 Силу слова
Ты называешь бренною? Такого
Не ожидал от дочери своей!

Когда бы беспределу словоблудья
Отдался власти строгий институт –
Посмел в глаза согражданам взглянуть я?
Политикой болеют и живут! –
Не болтовней! Коль слово легковесно –
Политика как можно почитать? –
Политика, чье имя всем известно.
Политиканы могут обвинять.
Пусть обвиняют – буду защищаться.
Я очень стар – чего еще желать? –
Совсем не то, что в тридцать или в двадцать –
Покоя. Во главе страны – песком
От древности не стыдно рассыпаться?

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Ты говоришь – не думая, о чем!
(слегка оживившись)
А, кстати – заседать в Сенате Рима
Не мог бы ты – по молодости лет!

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

Ах, Мэгги! знаю – ты неисправима.
Что Рим? и ереси, и прочих бед
Мне в Англии на эту жизнь хватило.
О, Маргарет! бесценная моя!
Моя присяга что бы изменила?
Пойми – ничто! Им просто нужен я,
Не тот, что есть. Я не мудрец, согласен, –
Еще глупее надо королю.
А мертвого – оденут, приукрасят,
И опорочат…

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:
 
 Я тебя люблю!
Я дочь твоя! В английском, римском праве,
Всем расскажу, что нет тебя мудрей, –
Так защищайся! в нищете, во славе,
Служанкой буду верною твоей!
(недоуменно):
Есть в Англии и правда, и законы.

С Э Р Т О М А С М О Р:
 
О, да! По повелению судьи
Обходят их искусно, изощренно.
Законы есть – для каждого свои.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Мне страшно! Не послышались кошмары?
Не сплю ли я?

C Э Р Т О М А С М О Р:

 Ты в Тауэре, дочь!

Ты об отце, беспомощном и старом,
Не плачь – ну, чем ты можешь мне помочь?

Лишь добрым именем – но кто поверит
Словам родных? я был твоим отцом.
Коль Мора жизнь для Англии потеря –
Не сразу догадаются о том,
И будет поздно – суд вершится скоро, –
Все лучше, чем веревка или яд.
Не мог молве противиться Сократ,
Не мог Сенека пережить позора….
Зачем же мне?

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

 Никто не виноват
В губительном упорстве сэра Мора.
Прощай, отец! Увидимся опять?
C Э Р Т О М А С М О Р:

Не знаю, Мэг! в суде неразбериха.
(виновато):
Меня родные будут обвинять?

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Не обвиняют, плачут тихо-тихо...

C Э Р Т О М А С М О Р:

Меня родные будут обвинять
За то, что не имею по заслугам
Почета и покоя. Время вспять
Для них несется черным адским кругом,
Мотает вихрем! Вот что – Томас Мор
Наделал преньями в судебном споре.
Что – суд неправый? даже – приговор!
Мой рок – блаженство по сравненью с горем
Моих родных! Всего печальней, Мэг, –
Вскипев и вспенясь, в Англии клокочет
Безумие. Я – только человек! –
И даже дочь понять меня не хочет!

Но может плакать – как учил Сенека –
Не дольше дня – о смерти человека.

Сэр Томас Мор крепко обнимается с Леди Маргарет. Леди Маргарет уходит, хлопает тяжелая входная дверь.

О, Маргарет! я у тебя в долгу –
Осклизлость стен твоим теплом согрета,
Но в этот час не вспомнить не могу
Эрасмуса последнего привета.
Сэр Томас Мор молится и медитирует, погружаясь в воспоминания.

Картина четвертая.
Воспоминание Сэра Томаса Мора, его дом в Челси, библиотека. Он и сидящий чуть поодаль
 Э р а з м Ро т т е р д а м с к и й беседуют.
Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й (листая книгу):

Послушай, Том! Забавную вещицу
Недавно написал.

С Э Р Т О М АС М О Р:

 О чем?

Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й:

 … О чем?
Да как сказать? Все о знакомых лицах,
О дураках. – В невежестве своем
Себя ученым всякий почитает,
Пустоголовый, но святой вполне –
Кому даров от Бога не хватает –
Им похвала…

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

 А может быть, и мне?

Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й:

А может, славно посмеялись греки
И Морию как будто в Мора честь
Назвали Глупостью. Да, в человеке
Ее повадка, безусловно, есть.
Бездельна, безалаберна, бесцельна,
И безысходна, как ноябрьский дождь,
Ты, словно мирозданье, беспредельна,
Ты не состаришься и не умрешь
В ближайшую лет тысячу! О, Глупость!

С Э Р Т О М А С М О Р (в тон Эразму Роттердамскому):

Какой же смертный вынесет хвалу!

Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й:

Не смертный, а Бессмертная – хвалу. – Пусть
Противостанет ханжеству и злу.
Заслуг перед людьми ничуть не мало,
И все ж терпима к подданным своим,
Не в мудрости – усохшей и усталой, –
В Ней – каждый человек неповторим.
Тоскливая наука нервным тиком
Грозит за знанье Истины простой,
Но в Глупости – последний горемыка –
Имеет роскошь быть самим собой.
Она не высекается на камне,
Она свежа и вечно молода…

С Э Р Т О М А С М О Р:

Все это верно. Разъясни пока мне,
Зачем собою Глупость не горда,
И разве так терпима? быть терпимым –
Не Глупости, а Мудрости удел!

Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й:

А разница меж ними ощутима?
Граница – зрима? – как бы ни хотел…
С Э Р Т О М А С М О Р (шутливо):

Мне эта истина непостижима,
Гляди – от напряженья весь вспотел!
Что за Паллада мысль тебе внушила?

Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й (насмешливо):

Одно и то же – Мория и Мор.

С Э Р Т О М А С М О Р (в тон Эразму Роттердамскому):

Одно и тоже? Ах, как это мило!
Но к другу ты пристрастен до сих пор,
И верю – написал по дружбе нежной,
За то, что я твой ученик прилежный…

Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й:

А ты стыдлив, и что-то в этом есть,
Что не постигнет сонмище людское…

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

Быть Мором – для меня большая честь,
Боюсь, я этой чести не достоин…

Видение Эразма Роттердамского подходит ближе к узнику, что иносказательно означает тесную связь воспоминания с настоящим.
Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й:

Ты полагаешь, недостоин, но –
С могущественным королем ты в споре,
А с хилым папой римским заодно,
Всегда герой нелепейших историй,
О первобытности людей скорбя,
Надеешься на милосердье Бога,
А сам – не можешь защитить себя,
Что ж – поделом! Туда тебе дорога!

С Э Р Т О М А С М О Р(удивленно):
Куда?

Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й:

 На смерть! и, Генриха любя,
Я мог бы жизнь отдать, да чести много!
Подумай Томас, для чего даны
Ученому и разум, и сноровка?
Не для спасенья?

С Э Р Т О М А С М О Р(сурово):

Жизни – иль страны?

Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й:

Ты – патриот. И рассуждаешь ловко,
Но вот беда – державе не нужны
Ни дворянин, несчастный полукровка…
Ни ты…

С Э Р Т О М А С М О Р:

Смотри – не наложи в штаны!

Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й:

А скоро – сам?

С Э Р Т О М А С М О Р:

 По-дружески жестоко
Шути – когда объявят приговор!

Э Р А З М Р О Т Т Е Р Д А М С К И Й (задумчиво):

Одно и то же – Мория и Мор,
И ты достоин похвалы высокой.

Лязг открывающейся двери в камеру. Видение исчезает.

Картина пятая. .
Там же. Раннее утро. Дверь камеры с шумом распахивается, входят Ричард Рич, Л е й т е н а н т и двое слуг.
Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Почтенный Томас Мор, прошу прощенья,
Что мы вломились потревожить вас!

C Э Р Т О М А С М О Р:

Уж разбудили!

Р И Ч А Р Д Р И Ч:
 Но письмо и чтенье
Запрещены, и выполнить приказ
Придется нам. А вы – за обращенье
Невежливое – извините нас..

Сэр Томас Мор стоит молча. Ричард Рич кивком головы отдает приказ, Лейтенант и слуги сбрасывают книги со стола в большие мешки.

Р И Ч А Р Д Р И Ч ( Сэру Томасу Мору):

Мой господин! Хочу у вас спросить –
Я молод и неопытен. – Присяга
Во славу короля, во имя блага
Страны – мне предстоит. И как же быть?
С Э Р Т О М А С М О Р ( саркастически):

Я – господин? Я просто заключенный.

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Помилуйте, вы – человек ученый
И сведущий в делах…

С Э Р Т О М А С М О Р (медленно, раздумывая):

 Ответить вам
Как быть? – Но каждый выбирает сам,
По совести – и суд ее безмолвный
Неотвратим, как Божий суд…
(пожимает плечами)
Я полный
Вам дал ответ?

Ричард Рич озадаченно расхаживает взад-вперед по камере.

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

 Ответили вполне
От сердца. Но не все понятно мне,
Почтенный сэр…

Л Е Й Т Е Н А Н Т (кричит Ричарду Ричу, указывая на мешок с книгами):

Готово!

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

 Не забыли
Мы ничего?

Л Е Й Т Е Н А Н Т (оглядываясь) :

Да нет….

Р И Ч А Р Д Р И Ч( оглядываясь):

А за спиной
У заключенного?

Л Е Й Т Е Н А Н Т (поворачивается к Мору, видит книгу, спрятанную им за спиной):

Ах, упустили
Из виду!

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Больше не пойдешь со мной!
(Сэру Томасу Мору)
Простите нас!

(Вырывает книгу из рук Сэра Томаса Мора.)

C Э Р Т О М А С М О Р (спокойным голосом):

 За что?

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

 Бесчеловечно
Блюсти закон английский…

C Э Р Т О М А С М О Р (внимательно и чуть насмешливо осматривает богатое платье
Ричарда Рича.):
Вовсе нет!

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Могу ли вас еще спросить….

C Э Р Т О М А С М О Р (словно спохватившись):
 
Конечно!

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Хотел бы на задачку знать ответ –
Допустим, что парламентским решеньем
Сэр Ричард Рич объявлен королем –
Вы с ними согласитесь?

C Э Р Т О М А С М О Р:

 Без сомненья!
Есть прецеденты сомневаться в том?

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Понятно, сэр! А если – римским папой?

C Э Р Т О М А С М О Р (подозрительно):

А если б Ричард на меня донес?
И где глаза? Не вижу их под шляпой?

Р И Ч А Р Д Р И Ч (поднимая шляпу):

Простите, сэр – щетиною оброс.
(Одному из солдат, роющемуся в вещах Сэра Томаса Мора)

Эй, бедолага! Булочки не хапай!
Что – недоел? Ай-ай, каков прохвост!

C Э Р Т О М А С М О Р (спокойно, взглянув в сторону солдата, а затем в сторону Рича):

Положим, что по обсужденье многом
Парламент взял и выпустил декрет,
В котором Бог не признается Богом –
Ты, Ричард, согласился б или нет
С решением?

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

 Конечно, нет!

C Э Р Т О М А С М О Р:

 Итогом
Раздумьям и мученьям – твой ответ.

Р И Ч А Р Д Р И Ч (притворяясь, что раздумывает):

Выходит, что король не прав?

C Э Р Т О М А С М О Р ( после раздумья):

 От века
Наместник Бога – папа…

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

 …Господин,
Я не политика, но человека
Хотел спросить….

C Э Р Т О М А С М О Р:

 …Свободный гражданин,
Служитель Господа и государя,
С недавних пор лелеемый судьбой,
За все плати на жизненном базаре,
И не стыдись за честный выбор свой.

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Я понял все. Спасибо, сэр.

C Э Р Т О М А С М О Р:

 Не стоит.

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Приятно побеседовать.
C Э Р Т О М А С М О Р:

 Я рад.

Р И Ч А Р Д Р И Ч (с облегчением):

Одно лишь слово – нежное, простое –
И Томас Мор открылся мне как брат!

Ричард Рич, Лейтенант и солдаты уходят. Дверь камеры с шумом захлопывается.

Картина шестая.
Покои короля Генриха Восьмого. Генрих Восьмой сидит, отдыхает. Входит Томас Кромвель, кланяется.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Что нового слышно? Как поработал наш человек, молодой прыткий и горячий?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

Кое-что есть. Подсудимый Фишер вчера сделал заявление, порочащее Церковь.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( в раздумье):

Так, недурно. А еще что?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь:

А еще, государь, епископ Рима прислал кардинальскую шапку. Для Джона Фишера.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (в гневе, кричит):

Что?! Фишера – кардиналом?! О, Создатель! Неужели одного Мора мне недоставало? Кромвель! Пиши приказ. Передай немедленно Римскому папе, именем короля Англии, что голову Его Преосвященства Фишера ему пришлют. Скоро. Пусть возлагает на нее все, что хочет.

Кромвель в ужасе пятится.
(успокоившись, тихим голосом, почти шепотом):

Я знал, что епископ Римский захочет меня порадовать. Его Святейшество хорошо знает, чем порадовать меня.

Небольшая пауза.
А еще что?

Т О М А С К Р О М В Е Л Ь (смиренно и скромно):

Больше пока ничего нового, государь.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (раздраженно) :

Иди!
Томас Кромвель торопливо уходит.
Картина седьмая.
Тауэр, камера Сэра Мора. Сэр Томас Мор беспокойно ходит по камере. Появляется Леди Алиса Мор.
Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Здравствуй, Томас! Я по тебе так соскучилась! Вот чистое белье и печеные яблоки. Для тебя пекла. Свежие яйца тоже. Еще мессер Бонвизи прислал тебе привет от души, и одежду...

 C Э Р Т О М А С М О Р:

Спасибо тебе, Эл! И мессеру Антонио спасибо.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Тебе не сыро, не холодно?

C Э Р Т О М А С М О Р:

Ничего, Эл!

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

А кормят хорошо?

C Э Р Т О М А С М О Р:

Вполне сносно.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

А еще требуют оплаты – в неделю пятнадцать шиллингов. За пятнадцать шиллингов могли бы накрыть хороший стол.

C Э Р Т О М А С М О Р:

Эл, я же не король, не граф и даже не герцог Норфолькский. Я просто государственный преступник.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Все понятно. Тебе еда не полагается. Вот почему тюремщик такой толстый.

C Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

Это у него от сидячей жизни.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

А у тебя – не сидячая?
C Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

Нет, клянусь Геркулесом. Я стар, а старому человеку всегда разный сор лезет в голову. Так что, даже когда сижу, не могу сидеть спокойно.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Томас, подумай только, на что ты обрекаешь нас во имя своей дурацкой идеи.

C Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

Идеи бывают иногда дурацкими. Или кажутся на первый взгляд.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Но мы-то чем виноваты? Я, дети, чем виноваты?

C Э Р Т О М А С М О Р:

Ты связалась с Томасом Мором. Но, поверь, если бы ты соединила жизнь с тем, кто приносит клятвы по первому повелению, я бы во сто раз больше горевал о твоей участи.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Нет-нет, я счастлива! Двадцать четыре года я прожила с тобой – такое не каждому выпадает! Жаль, что у нас было мало времени.

C Э Р Т О М А С М О Р:

Я бы научил тебя греческому… Но – ничего, Мэгги научит.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Еще чего не хватало! Какой греческий! Если бы хватило ума понять, что происходит сейчас, в Англии!

C Э Р Т О М А С М О Р:

Думаю, что лучше тебе этого не понимать.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Конечно! Мое дело за домом следить. На что еще годится леди Алиса?

C Э Р Т О М А С М О Р:

Ты не права. Я люблю тебя. Я счастлив, что мы прожили так, как прожили.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Мы прожили… А теперь во второй раз хочешь оставить меня вдовой!

С Э Р Т О М А С М О Р:
Ну, Эл, все еще не так плохо… А жизнь…Жизнь кажется особенно прекрасной именно тогда, когда не боишься ее потерять.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

А помнишь, ты говорил, что я скверно веду хозяйство.

С Э Р Т О М А С М О Р (улыбаясь):

Говорил.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Когда сердился…. Ты же знаешь, я с детства росла работящей, всю жизнь думала, что Бог наградит меня за усердие. А у тебя в доме? Разве я была ленива и не заботлива? И вот теперь все скажут, что Алиса – ведьма, во второй раз похоронила мужа.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Прости меня, Эл, так уж вышло.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

И вот теперь пойдет разговор о том, какой упрямый был сэр Томас. Кстати – Ричард Рич не заходил к тебе?

C Э Р Т О М А С М О Р:

Заходил, сегодня утром в сопровождении лейтенанта и слуг. Забрали все книги, кроме Библии.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Знаешь, почему так случилось? Один умник-епископ, кстати, твой дорогой друг и сосед, высказал Ричу от чистого сердца, все, что думает о новой политике короля.

C Э Р Т О М А С М О Р (вполголоса, задумчиво):

Фишер?

Л Е Д И А Л И С А М О Р:
Именно.

C Э Р Т О М А С М О Р:

Молод душою и несдержан. И его сидячая жизнь замучила.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Нечего сказать – молод! Мог бы в его годы и не поддаваться на провокации. А Ричард – ничего себе! Пойдет далеко.
C Э Р Т О М А С М О Р:

Сказать по правде, мне его жаль. Такой молодой, и уже советник короля. Сам Цезарь не смог вынести тяжелое бремя славы. Разве голова Рича такое выдержит?

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Его? А себя не жаль?
C Э Р Т О М А С М О Р:

Может быть… временами.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

А мы – выдержим?

C Э Р Т О М А С М О Р:

Прости, Эл! Я виноват перед тобой.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Я тоже была во многом не права. Прощай!

C Э Р Т О М А С М О Р:

Прощай, Эл!

Сэр Томас Мор и Леди Алиса Мор обнимаются. Леди Алиса Мор уходит.
 
Картина восьмая.
Там же. Сэр Томас Мор ходит по камере. Появляется Т е н ь К а р д и н а л а М о р т о н а .
Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

Мой ученик! скорблю. Ужасно долго
Не говорил, не виделся с тобой.
Все служба, суета, и чувство долга.

C Э Р Т О М А С М О Р:

Все суета, учитель добрый мой.

Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

Счастливый сон – привиделся и сбылся,
То не причина радости моей?
Тобой горжусь. Всегда тобой гордился.

C Э Р Т О М А С М О Р:

Да, кардинал. Из длинной жизни всей
Твоих уроков – верил – не забуду,
Был несмышлен, годами очень мал,
Но если место остается чуду, –
Ты канцлер был. И канцлером я стал.

Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

В политике? Наука та забавна –
Сильна, как яд, и терпка, как вино.
В ней может умный умереть бесславно,
Но сильным одолеть ее дано.

В ней Случай так велик, и так ничтожен –
Сегодня – Бог. А завтра ты низложен!

Ты посмотри – чиновник добрый наш,
Себя считал почти что всемогущим,
И что?

C Э Р Т О М А С М О Р (пожимает плечами):

 И что ответит мальчик-паж?

Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

Занятные подробности живущим.
Неведомы, – но сильная страна
Совсем недавно – в бедствия и в голод,
Повергнута. Не в том его вина,
Что мир согласья пополам расколот?
И, как ни бейся, мира больше нет!
А сам он – что? Он – нищ, разут, раздет? –
Ничуть! Живет, как жил. В отставке, верно –
Не сам ушел – ушли.

C Э Р Т О М А С М О Р (бормоча):

 Все это скверно,
Все далеко, но в памяти свежо.
Поменьше зла – и было б хорошо.

Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

Ничтожества амбиций нет предела –
Когда бы – недопило, недоело?!
Но – нет! и в том особые черты,
Что запросто не можем я иль ты
С ним говорить.

C Э Р Т О М А С М О Р:

Я слаб.

Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

 Твоею силой
Когда б несчастий ход остановить!
Но колесо Фортуны, мальчик милый,
Всех подомнет, кто не умеет жить.

C Э Р Т О М А С М О Р:

А я – умел?
Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

 И да, и нет.

C Э Р Т О М А С М О Р:

 Что значит –
И да, и нет?

Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

 Ты честь и совесть – но,
Когда по честным Англия заплачет,
То Мору это будет все равно.

C Э Р Т О М А С М О Р:

Опять своим уклончивым ответом
Смущаешь недостойного – меня.

Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

Но ты – политик. Здравствуй в званье этом,
Уклончивость нисколько не виня.
Не раз когда-то повторял тебе я –
Уклончивый ответ всего яснее –
Что если путь ошибочен прямой?

C Э Р Т О М А С М О Р:

Ты в детстве много нянчился со мной.
Но если нет пути – еще страшнее,
Но если горе тысячам людей
Уклончивость несет – что проку в ней?
Но если голод, распри, разоренье –
Что проку в ней?

Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

Мой друг, ты споришь с тенью!

C Э Р Т О М А С М О Р:

Когда я сам позорной смерти жду,
Мне здравствовать желаешь – вот забавно.
Т Е Н Ь К А Р Д И Н А Л А М О Р Т О Н А:

Подумай, Томас Мор, о самом главном,
Представь иную, большую беду,
Иль рассуди – какая тяжелее –
Погибель тела иль идеи крах?
Утопия – любимая Нигдея –
Останется в преданьях и в веках.
И в утешение скажу герою,
Что эта сказка не умрет с тобою!

Конец четвертого действия.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Картина первая.
Уходит ночь, и тяжкий, бледный день
За ней явился – пыточно, натужно,
Над миром властвовать, – зачем? – так нужно!
Вестминстер далеко бросает тень

На вечный суд, неправой власти суд,
Что на Афинской агоре когда-то
Тяжелой смерти обрекал Сократа,
И – заново вердикт произнесут!
Да, судят ныне жестко и предвзято:
Судилище, чей оговор суров,
Во все века боялось мудрецов.

Зал суда в Вестминстере. Судебная комиссия во главе с Т о м а с о м О д л и, Архиепископом Кранмером, Томасом Кромвелем и другими, восседает на почетном месте. Сэр Томас Мор входит, сопровождаемый солдатами. Он слаб и едва удерживается, чтобы не упасть в обморок.
Т О М А С О Д Л И (чуть охрипшим голосом):

Стул сэру Мору!

Один из стражников, лейтенант королевской гвардии, приносит стул.

С Э Р Т О М А С М О Р (чуть оживленно, садясь):

 Очень благодарен!
(Тихо, про себя):
Почти монарх. Жаль – на недолгий срок!

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р (монотонно, нараспев):

За оскорбленье чести государя…

С Э Р Т О М А С М О Р (вполголоса):
 
Не оскорблял! И оскорбить не мог.

Т О М А С О Д Л И (тоже вполголоса, подозрительно и чуть злорадно):

Как знать, как знать!
С Э Р Т О М А С М О Р(спокойно, невозмутимо)::

 Я, право, лучше знаю
Все то, чему свидетель только Бог!

Т О М А С О Д Л И( торжественно и громко):

Итак, почтенный суд! Я прочитаю:
«Предать народ, страну и короля,
Сэр Томас Мор! – Намеренно желая –
И слабость чувств умело шевеля,
Несведущих, невидящих, безгласных,
Бессильных духом. – Стоя у руля
Правленья, в высочайших сферах властных.
И заблужденьям жертвуя своим
Приверженность общественному благу,
«О верховенстве» актам новым сим
Вы отказались принести присягу».

Небольшая пауза.

Но милосерден Англии король
И тем, кто простодушных покаяний,
Не чужд – а жить гордыней не грешно ль? –
Оставит жизнь. Что жизни есть желанней?

Сэр Томас Мор содрогается от неожиданности.
Готов ли досточтимый мастер Мор
Перед судом раскаяться публично?

С Э Р Т О М А С М О Р( сдержанным, ровным голосом):

Кому-то, может, шутовство привычно,
Но для меня – бесчестье и позор!

Т О М А С О Д Л И:

Подследственный упорствует – отлично!

С Э Р Т О М А С М О Р (с иронией):

И справедливым будет приговор.

Оживление в зале.

Г ЕР Ц О Г Н О Р Ф О Л Ь К С К И Й : (Сэру Томасу Мору):

Пока душа не отошла о тела,
Сэр Томас Мор! подумал бы о ней.

С Э Р Т О М А С М О Р( с печальной иронией):

Вы не забыли, с кем ведете дело?
Придумайте хоть что-нибудь умней!
Небольшая пауза.

Т О М А С О Д Л И (громко):

Свидетель Ричард Рич!

Сэр Ричард Рич подходит, чтобы принести присягу и дать показания.

 Р И Ч А Р Д Р И Ч:

 Да, ваша милость!

(Кладет руку на Библию.)
Клянусь одну лишь правду говорить.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

За эти дней пять-восемь, может быть,
Вы говорили ты с Мором?

Р И Ч А Р Д Р И Ч (почтительно кланяясь):
 
 Приходилось!

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Свидетель Ричард Рич!

Р И Ч А Р Д Р И Ч ( подобострастно):

 Да, ваша милость!

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Как часто Мора посещали вы?
О чем в беседе частной говорилось?

Р И Ч А Р Д Р И Ч:

Хотел, как друг, явиться, но – увы!
Сэр Мор во всем себе остался верен,
На доброту ответил ядом зла.
Был арестант опасно злонамерен,
Он короля великие дела
Не прославлял. – Он говорил, что Бога
Наместник – не король, что Генрих много
Взял на себя. И непристойной бранью
Он поносил без всякого стыда.

С Э Р Т О М А С М О Р (спокойно) :

Замечу досточтимому собранью,
Что Рич мне другом не был никогда.
Он – лжет! И лучше буду я браниться,
Чем рот паскудной ложью осквернится.

Ричард Рич обеспокоено вертит головой.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р(монотонно):

И действия, и мысли, и желанья,
Что пагубны для Бога и страны,
Заслуживают смерти в наказанье,
Те, кто виновен, будут казнены.

С Э Р Т О М А С М О Р :

Я возражу почтенному собранью,
Что мы в своих желаньях не вольны.
Желанья наши Господу подвластны,
И лишь Ему во всем дадим отчет.
А что до Рича – с Ричардом все ясно –
Он клялся Богом – и безбожно лжет!

Ричард Рич вскакивает с места.

Р И Ч А Р Д Р И Ч (кричит):

Сэр Томас Мор! полегче выраженья!
(елейно):
Задумайтесь над участью своей.

С Э Р Т О М А С М О Р :

Да, Ричард Рич! я стар, но, без сомненья,
Есть беды – пострашней беды моей.
( к суду):
С ним были слуги – Ричу помогали.
Свидетели полезны для суда.

Томас Одли кивает головой в знак согласия. Ричард Рич также делает знак головой. Подходят двое С л у г Ричарда Рича.
 С Л У Г А (кладет руку на Библию):

Клянусь лишь правду…

Т О М А С О Д Л И:

 Так о чем болтали,
Что обсуждали эти господа?
Ты слышал?

С Л У Г А (крестится, очень испуганно):

 Ваша честь, Господь свидетель,
 Мое ли дело слушать разговор?

Т О М А С О Д Л И:
Иди, любезный!

Слуга торопливо уходит чуть не бегом.
(иронически):
 Дверь не сдерни с петель!

( надменно):
Добавить что-то хочет Томас Мор?

С Э Р Т О М А С М О Р :

Хочу сказать – в час непомерно ранний
Сэр Рич пришел – еще с одним слугой.

Т О М А С О Д Л И (заглядывая в бумаги):

Все верно. Тот слуга глухонемой.
Увы! Он дать не сможет показаний.

С Э Р Т О М А С М О Р ( с печальной иронией):

Что подсудимому еще сказать,
Когда суду – свидетели под стать?
Небольшая пауза. Сэр Томас Мор сидит, уронив голову на руки.

Т О М А С О Д Л И:

Сэр Томас Мор! Вы признаны виновным…

С Э Р Т О М А С М О Р :

Есть правила ведения суда,
Которые не стоит, безусловно,
Менять.

Т О М А С О Д Л И (растерянно):
 
 И мы забыли что-то…?

С Э Р Т О М А С М О Р (спокойным, ровным голосом) :

 ….Да.
Виновному слова для оправданья
Перед лицом почтенного суда
Всегда давали. – После наказанье
Определять…

Т О М А С О Д Л И:
 
Сказать хотите?

С Э Р Т О М А С М О Р :

 Да.
Поднимается со стула.

Я должен встать… Я, даже если встану,
То больше вверх подняться не смогу,
Но честь моя – тревожный спутник, странный,
Не отдана ни другу, ни врагу.
Я рад, что совесть, ночи страж бессонный –
Вернет покой, неведенье храня,
Я был во власти, но – низкопоклонным
Ни Бог, ни жизнь не создали меня.

Жить в Англии опасно гражданину
С достойным человеческим лицом.
И я виновен, – и беды не мину –
Суд справедливый должен знать о том –
Две стороны в конфликте, – нет сомненья!
Позор – одну безвинно осуждать!
И вы раскаетесь в своем решенье,
Но смертный путь не повернется вспять.
Ошибка может быть непоправимой,
И спросит обреченный Томас Мор:
Кто прокурор из нас, кто подсудимый,
И кто кому выносит приговор?

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Шутник, однако. Дошутился. Браво!

С Э Р Т О М А С М О Р:

О, да! Вестминстер видел столько слез!
Жить в новый век – прескверная забава,
И смерть не стоит принимать всерьез.

А вас – жалею. Говоря по правде,
Умру, ни в чем бессильных не виня…

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Нет, он несносен!

С Э Р Т О М А С М О Р (чуть усмехаясь):
 
 Так домой отправьте,
На сей раз – обойдитесь без меня.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Да – мы бы обошлись! Когда бы дело
Не приняло опасный оборот.

С Э Р Т О М А С М О Р:
Я знаю – следствие добра хотело.

(С печальной иронией)
И даже верю, что оно не лжет.

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Как?! нас подозревать в задумке лживой?

С Э Р Т О М А С М О Р (чуть устало, но твердо):

Сказал я – нет. Корректен был вполне.
Пауза.
(Со вздохом):
Еще один пример красноречивый –
Как нужен человек своей стране.
Стране, которая его вскормила,
Стране, которой век хотел служить!
О, Родина! в тебе какая сила,
Ты в силах – возвеличить, и сгубить?
Жизнь новая – во всем великолепье –
Отобрала последние права.
Но – не сильны ни казни, ни бесхлебье,
Что ж, удивляйтесь – Англия жива!

Суд, не грешивший строгостью законов,
Безгласный, – и творящий беспредел! –
Тебе скажу – от имени казненных, –
Мой пробил час – набатом прогремел!

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р (серьезно и чуть задумчиво):

Здесь – не блаженный остров, на котором
Все мирно – по веленью волшебства.

С Э Р Т О М А С М О Р( чуть устало):

К иной земле отчаливаю скоро.
Но буду знать, что Англия жива! –
Как девочка, – юна, кротка, печальна,
И подлость не простит – ни мне, ни вам.
Так смейтесь над советником опальным
За то, что так погибельно упрям!

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р:

Опять нас бывший канцлер за нос водит –
Красивые слова! А смысла в том –
Ни капли!

С Э Р Т О М А С М О Р (задумчиво):

 …..Да – по-разному уходят.
Но, как ни странно, все туда идем!
Не умоляю о счастливом даре –
О жизни. – Смерть по-своему права.
Уходит чернь. Уходят государи.
И я уйду. Но Англия – жива!
Вы растерзали бы ее на части,
Когда бы волю свыше дали вам?
Как много есть ничтожного во власти…
В том волей Божьей убедился сам!

А Р Х И Е П И С К О П К Р А Н М Е Р (сурово):

Что это за намеки, подсудимый?!

С Э Р Т О М А С М О Р (с иронически-притворной скромностью и смирением):

Я одного себя имел в виду.

Несколько секунд стоит мертвое молчание.
(задумчиво, печально):
О чем мечтал, что сделал – несравнимо…
Во власти – был. Теперь – во мрак сойду.
Сойду. Но прежде должен вам сказать я –
Когда у края гибели стою, –
Что вы в веках не смоете проклятье
За душу неповинную мою!

Мертвое молчание.
 
Т О М А С О Д Л И:

Присяжные, что скажете?

П Р Е Д С Е Д А Т Е Л Ь К О Л Л Е Г И И П Р И С Я Ж Н Ы Х:

 Нам нужно
Посовещаться…
Т О М А С О Д Л И:

Совещайтесь здесь!
 Присяжные совещаются. Небольшая пауза.

И что же?

П Р Е Д С Е Д А Т Е Л Ь К О Л Л Е Г И И П Р И С Я Ж Н Ы Х:

Томас Мор – почтенный муж, но –
Виновен!
Т О М А С О Д Л И:

Кончено! Решенье есть.
Сэр Мор! Судом коллегии верховным
В измене Богу, совести, стране
И королю – вы признаны виновным,
И вся вина доказана вполне.

И приговор – дабы не куролесить,
Преступнику, не совращать народ –
До Тайберна влачить, потом повесить
До полусмерти, распороть живот,
Да позабудет, что рожден мужчиной
Виновный – что могло напоминать –
Отрезать! Кишки рвать до пуповины,
И полумертвого – четвертовать!
 Мертвое молчание

Картина вторая.
Сэр Томас Мор в сопровождении С т р а ж н и к о в, первый из которых несет символический топор, обращенный острием к узнику, выходит из ворот Вестминстера. Леди Маргарет бросается к отцу навстречу.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т (кричит):

Отец! Куда же ты? Не уходи!

Леди Маргарет обнимает отца за шею. Сэр Томас Мор и Стражники стоят растерянно и неподвижно.

От муки онемел? дал волю страху?

С Э Р Т О М А С М О Р:

От жалости к тебе.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т (в ужасе):
 А впереди –
Несут топор…

С Э Р Т О М А С М О Р:

Дал председатель – маху,
И зрелище тебе устроил, Грет…

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т :

Сплошной парад – бесчинств и беззаконий!

С Т Р А Ж Н И К (словно опомнившись):

 Но леди! посторонним хода нет.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Я дочь ему. И кто же – посторонний?
Помалкивай украдкой и терпи?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Но – Мэг! меня в слезах не утопи!
Пауза. Леди Маргарет и Сэр Томас Мор несколько секунд стоят, крепко обнявшись, не двигаясь, не говоря ни слова.

С Т Р А Ж Н И К (пытается оттолкнуть леди Маргарет):

Ну, леди, хватит! Знать пора и честь.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т ( взбешенно):

Ты, прихвостень! что можешь знать о чести?

С Т Р А Ж Н И К:

От чести отдохнуть, попить, поесть –
И – хорошо. И вновь, как други, вместе!

У И Л Ь Я М К И Н Г С Т О Н:

Оставь ее!

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Пожалуй, правда, Мэг,
Дочерних чувств горячность так приятна,
Но я во всем виновен. – Человек
Мог заблуждаться.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

 Ошибись стократно –
Ты мне отец! – и за тобой в тюрьму
Пойду…

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Не стоит, Маргарет, не стоит!
Подумай и о детях! Одному –
Смерть не беда – кого побеспокоит?

Но тем, кто прожил жизнь большой семьею,
Уход мрачней и безнадежней вдвое!

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Отец! Ты жди – увидимся с тобой –
В краю, где нет ни радости, ни горя.

С Э Р Т О М А С М О Р (сокрушенно качая головой):

Увидимся, конечно. Боже мой!
Что я наделал – с дураками споря!
Леди Маргарет уходит. Сэр Томас Мор в сопровождении стражников идет дальше.

Картина третья. .
Дом Сэра Томаса Мора в Челси. Леди Алиса Мор сидит за шитьем. Леди Маргарет с трудом читает книгу при сумеречном свете. Появляется Уильям Ропер.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

Все кончено. Приговор вынесен. А меня в зал суда не пустили.
Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Еще бы! Разве вам, законникам, место в суде?

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

Но эти писаки ничего не смыслят в юриспруденции.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

О какой пруденции ты говоришь?

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Земельный налог не плачен, налог на имущество не плачен. Осталось всего две свечи и немного круп.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Ничего, мама. Вилли получает неплохое жалованье.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

И все-таки я не понимаю твоего отца. Не понимаю его поступка. Не мог сэр Томас думать только о себе. А как же мы? Мы вышли из нищеты, и опять же к нищете возвращаемся.

Пауза.
Вчера нашла давнишнюю рубашку сэра Томаса, старую такую, так, верите ли, не могла удержаться от слез.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Да что вы, мэм? Не вы ли считали поступки отца в высшей степени неразумными?

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

О чем ты, Маргарет? Твой отец был удивительный человек!

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Как это – был?

Входит служанка Д о р о т и К о л л и и кланяется.

Д О Р О Т И К О Л Л И (открывает большой мешок):
Власяница и ременный бич сэра Томаса. Сэр Томас сказал, что ему больше не понадобится.

(С почтением передает все вещи Леди Маргарет. Мертвое молчание.)

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т (упавшим голосом, еле слышно):

Завтра?

Д О Р О Т И К О Л Л И:

Не сказали. Похоже, что да.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

В Тайберне?

Д О Р О Т И К О Л Л И:

Да. Таков приговор.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Я буду там!

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Маргарет, ты в уме ли? Такая толпа может задавить тебя.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Вы полагаете, соберется много народу?

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Уверена. Ты не знаешь, куда ходит праздная толпа? Ты не знаешь, кто был твой отец?

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

У меня такое чувство, что сейчас отец войдет и скажет: Мэг, все шутка, все тебе приснилось.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Или мы станем пререкаться с Томасом по поводу хозяйства.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р
И сэр Томас перестанет обвинять меня в ереси.
 (леди Маргарет):
Сказать по правде, я счастлив тем, что жизнь свела меня с таким человеком, как твой отец. Я уже начал писать о нем книгу.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Правда? И как ты ее назовешь?
У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

 А называться она будет просто: «Жизнь сэра Томаса Мора». Прекрасное название, вполне достойное того, о ком будет идти речь. Клянусь Богом, сэр Томас не захотел бы другого.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Нет, не могу понять. Как будто ничего не изменилось, и день приходит, и лето в самом расцвете, и люди…

У И Л Ь Я М Р О П Е Р ( пожимает плечами):

Насчет людей не знаю. Твоего отца любили.

Пауза.
Помнишь, я тебе рассказывал, как в тот апрельский день, когда мы отправлялись на лодке в Ламбет, сэр Томас вздохнул с облегчением и сказал мне, – сын Ропер, я сражение выиграл! И я порадовался про себя. Мог ли я предположить, что твой отец имел в виду?

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

И кто это говорит? Ропер, Вилли Ропер, который всю жизнь со всеми спорит и всем на свете противоречит!

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

Леди Алиса! По совести сказать, что стоит жизнь Вилли Ропера, и кому она нужна? Во имя спокойствия, этого странного призрака, которого никто не видел, но о котором все говорят, люди приносят в жертву самое лучшее, что у них есть. И какому богу или божеству, проклятому Небом, нужна такая жертва? Право, если так, то бог этот вовсе не Бог – а чудовище!

Л Е Д И А Л И С А М О Р ( испуганно):

Господь с тобой, Ропер, опомнись! Ты уже не мальчишка, ты отец семейства. Что ты несешь?
(язвительно):
Ну и зятек у меня! Всегда мечтала о таком.

У И Л Ь Я М Р О П Е Р:

 Никогда в этом не сомневался, леди Алиса!

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Хватит вам, нашли время! Отцу уготована смерть, а нам – нам всем приговор – жить после того, что случится. Жить – без него. Растить детей, вставать утром затемно, ложиться спать – без него.
(исступленно кричит):
Отец, жди нас, мы скоро последуем за тобой! Мы еще увидимся в мире ином…О, если бы я могла отдать все будущее, мне предназначенное, во имя нескольких часов твоей жизни – разве я бы задумалась хоть на секунду? Пожалела бы свои молодые годы, – какая пошлость! Но небо молчит, не хочет отвечать мне. Правду говорили древние – боги не приемлют бессмысленных жертв.
У И Л Ь Я М Р О П Е Р (обнимает за плечи Леди Маргарет, спокойным голосом) :

Помнишь, Сенека учил – может быть, те, кого мы считали исчезнувшими, только ушли вперед. Да, сэр Томас, мы вырастим детей, внуков. Посадим дерево и построим дом. И встретимся все вместе.
 
Л Е Д И А Л И С А М О Р:
Кстати, о доме. Что будем делать с домом?

 У И Л Ь Я М Р О П Е Р :

У моего дяди есть небольшой участок в Кентербери. Мы решили построиться там. Леди Алиса, наш дом будет всегда для вас открыт, милости просим.

Л Е Д И М А Р Г А Р Е Т:

Милости просим, живите на здоровье.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Вот еще! Не хватало мне на старости лет приживалкой сделаться!

У И Л Ь Я М Р О П Е Р (восхищенно) :

О да! Не так уж плохи дела с леди Алисой.

Л Е Д И А Л И С А М О Р:

Однако – пора собирать на стол. И поминки нужно будет сделать достойные.

Леди Алиса Мор, Леди Маргарет , Уильям Ропер и Дороти Колли уходят.

Картина четвертая
Покои короля Генриха Восьмого. Генрих Восьмой сидит на подушках. Леди Анна Болейн сидит поодаль и гадает на картах. Входит лорд-канцлер Томас Одли, кланяется.
Т О М А С О Д Л И:

Государь, все прошло так, как должно.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (насмешливо):

Что, раскаялся?

Т О М А С О Д Л И:

Нет, государь.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Я так и думал.

Т О М А С О Д Л И (бодрым голосом):
А я, государь, был уверен, что сэр Томас будет стоять на своем.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Одли, Одли! Мне бы твою уверенность.

Т О М А С О Д Л И:

Государь! Каждый получил то, чего достоин.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й (язвительно):

И канцлер Одли в этом абсолютно уверен! Приговорили к четвертованию?

Т О М А С О Д Л И:

Да, государь, как обычно.

Г Е Н Р ИХ В О С Ь М О Й:

Обычно! Да-а. Как обычно… Пиши приказ. Именем короля Англии, приговор смягчить и казнь совершить на Тауэр Хилле.

Т О М А С О Д Л И:

Через отсечение головы? Позвольте заметить, государь, я человек маленький, и все-таки, скажу вам, что вы приняли очень мудрое решение.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й ( невесело усмехаясь):

Да? Разве?

Т О М А С О Д Л И:

Шествие в Тайберн могло вызвать возмущение народа. Приговоренный слишком горячо любим чернью.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Ну, хорошо, хорошо. Одли, ты слышал приказ? Исполняй, и побыстрее.

Томас Одли поспешно уходит. Генрих Восьмой сидит, ссутулившись.
(Анне Болейн, с усмешкой):
Ну, и что тебе говорят твои карты?

А Н Н А Б О Л Е Й Н:

Покровительство Дамы Червей, великий государь.

Г Е Н Р И Х В О С Ь М О Й:

Дамы Червей? Дамы Червей….
(кричит):
Будь ты проклята!
Анна Болейн молча изумленно глядит на Генриха Восьмого, затем встает и поспешно уходит.

(задумчиво):

…Еще не поздно отменить приговор. Я – верховный владыка, и все, что угодно, свершится не по приказу, по одному моему намеку. И я не буду спрашивать себя, как жить дальше без моего друга Мора, без его стихов, без его добрых шуток, без тихого голоса… По одному намеку… Но тогда Кромвель, Рич и прочие проходимцы поймут, что неповиновение королю Англии может остаться безнаказанным. Тогда герцог по старинной привычке сейчас же вспомнит, что король всего лишь первый среди равных… Какой же я тогда король?
Небольшая пауза.

Я – король Англии. Всем, кому даровано высшее благо, дано и самое большое зло, зло и благо связаны намертво, идут рука об руку. Неразделимы… Не так ли, Томас Мор? И я должен нести бремя власти, пока моя голова не откажется служить мне. Я государь милостью Божьей. Корона Англии! Видит Бог, я не посрамил твоего золота. Неужели я был недостоин тебя?

Картина пятая.
Камера Сэра Томаса Мора в Тауэре. Полумрак. Сэр Томас Мор в раздумье сидит на кровати. Появляется Т е н ь А г н е с с ы М о р.
Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р (негромко):

Здравствуй, Том!

С Э Р Т О М А С М О Р(вздрагивая):

Кто ты? впрочем, постой – я узнаю твой голос. Мама?

Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р:

Не забыл меня мой мальчик. Знаю, отец женился много раз, но так и не смог найти никого лучше меня. Тебе хорошо было с первой мачехой?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Мы с ней поладили.

Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р :

Ангелочек мой! Можно ли не любить тебя? Мы увидимся совсем скоро, ты уже в дороге, и день нашей встречи приближается. Я этого хочу, прости за такое мое желание, ты же знаешь, так думать нехорошо. Вижу весь твой длинный путь по земле. Смотрю, дожил почти до старости, до почтенных седин, а все так же упрям. Золотой венец мученика ослепительно сияет на твоей несчастной голове. На твоей, и на голове Джонни Фишера.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Я весь в тебя, мама.

Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р:

Ну уж нет. Разве я могла бы возразить королю Англии?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Женщин – увы! – не спрашивают.

Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р:

Могли бы спросить. Да, а что хотела тебе сказать… Помню, много лет назад, я была беременна, и мне приснился сон – будто один из моих детей, мой сын сидит возле Бога в золотом нимбе. Не могла поверить, думала, что схожу с ума – я ведь простая смертная женщина, каких много.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Не говори так. Бог ждет меня. Бог рад увидеть нас. Я тогда был маленьким, и твой уход стал самым большим горем для меня, но тем счастливее будет встреча.

Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р:
Я знаю. А сейчас? Промучился, проплакал почти всю эту ночь?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Разве меня хватит так надолго? И кого хватит?

Пауза.
Странно – мне так много лет, я уже взрослый человек, старше тебя, намного старше, а ты даже не хрупкая женщина, а уже давно тень. И все равно я чувствую, что ты словно бы всю жизнь охраняла и сейчас хранишь меня…

Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р:

А как же? Ты мой ребенок.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Мы встретимся на небесах, и порадуемся нашей встрече, и все вместе будем пировать.

Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р:

И потому в мире земном ты редко ел что-нибудь лучше соленых бобов.

С Э Р Т О М А С М О Р:

А если не постный день, то и мясо, и рыбу.

Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р:

Я тебя жду, Том. День нашей встречи приближается. Какой ты спокойный! Ты родился на свет на удивление легко, и в младенчестве был очень тихим ребенком – не то, что сестра твоя, та все визжала, есть просила. Хотя и не голодно в нашем доме. Кстати, твой Джонни Фишер горячий привет тебе шлет, давно хотел увидеться. Но сам что-то выглядит неважно.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Просто в Тайберне погода скверная, и на Тауэр Хилле немногим лучше. А я спокоен, мама.

Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р:

Я вижу. В день святого Томаса ты покинешь мир земной, толпа народа соберется на площади, и уход твой будет легок и беспечален.

С Э Р Т О М А С М О Р:
День святого Томаса… шестого июля. Так скоро? Не может быть, чтобы беспечален был уход. И я размышлял всю ночь, но почти знаю, что в последние минуты, какими бы они ни были, не пророню ни звука.

Т Е Н Ь А Г Н Е С С Ы М О Р:

Все знаешь, мой мальчик? Твой уход будет легок. Легче, чем колос, срезанный серпом, становится урожаем крестьянина, перейдешь ты в лучший мир. Палач хорошо обучен, только не забудь заплатить ему.
Пауза. Тень Агнессы Мор тяжело вздыхает.

Том, мне пора уходить. Я жду тебя и не прощаюсь. Скоро я скажу тебе – здравствуй. Обнять не смогу, ты уж прости….

 Тень Агнессы Мор исчезает. Сэр Томас Мор сидит неподвижно.

Картина шестая.
Улица Лондона близ Тауэр Хилла, раннее утро. Двое У л и ч н ы х М а л ь ч и ш е к торопятся в сторону площади.
П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

Побежали быстрее, Том! Сегодня будет зрелище.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

Да? И кого же на этот раз?

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

Сэра Томаса Мора.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

Мора? А его-то за что?
П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

За государственную измену.

В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

Ничего себе! И что – повесить, распороть кишки и четвертовать?

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

Нет, такое показывают только в Тайберне.
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

Не покажут? А что покажут нам?

 П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

Как обычно – только голову отрубят, и все.
 
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

И только-то? А стоит ли бежать ради этого?

П Е Р В Ы Й М А Л Ь Ч И Ш К А:

Почему бы и нет? Все равно интересно посмотреть!

Картина седьмая.
Тауэр, камера Сэра Томаса Мора. Утро. Сэр Томас Мор дремлет. Появляется Томас Поп и осторожно трогает его за плечо.

Т О М А С П О П:
 
Вставайте, мастер! К девяти часам
Должно мученье ваше завершиться –
Великий Генрих посылает нам
Монарха милость…

С Э Р Т О М А С М О Р( иронически):

 В ноги повалиться,
Иль на колени стать?

Т О М А С П О П:

 О, Томас Мор!
Перед другим ты станешь на колени…

С Э Р Т О М А С М О Р:

Так значит – просто плаха и топор
На Тауэр Хилле?

Т О М А С П О П:

Никаких сомнений!

С Э Р Т О М А С М О Р ( с печальной иронией):

Спасибо, Поп! Монарху передай
Учителя и друга – благодарность:
Когда б не он – моя дорога в рай
Была еще прямей. Высокопарность
Дурных речей – прости.
Т О М А С П О П (плачет):

 Господь простит
Того, кто служит ревностно и верно.
А ты, сэр Томас, ссор или обид
Не помни – на душе и так-то скверно.

Входят Стражники во главе с Сэром Уильямом Кингстоном.

У И Л Ь Я М К И Н Г С Т О Н:

Сэр Томас Мор! Приказано за нами
Проследовать немедля – поскорей
Собравшись, исповедавшись. Речами
Не возмущать доверчивых людей,
Сдержаться. И у края эшафота
Как можно меньше слов произнести,
А лучше – ничего.

Пауза. Стражники суетятся.

 Забыли что-то?

С Э Р Т О М А С М О Р:

Да, нынче Мора речи не в чести.

С Т Р А Ж Н И К (спохватившись):

Да – вот еще, – вам нужно, как обычно,
Подарок небольшой преподнести.

С Э Р Т О М А С М О Р:

Какой?

С Т Р А Ж Н И К:

 Одежду верхнюю.

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Отлично!
Я подарю любимый мной колпак,
Что колпака и выше, и приличней –
Как ни подумать, не найти никак!

С Т Р А Ж Н И К:

Зачем так зло шутить? Служитель беден,
На рост в чинах надежды никакой.

С Э Р Т О М А С М О Р:
Звон золота ушам казенным вреден.
Но – так и быть. Вот шиллинг золотой.

Подает Стражнику золотой шиллинг.

С Т Р А Ж Н И К (кланяется):

Пусть радостью, прощеньем и любовью,
Воздаст Господь.

Стражники уходят, многократно откланявшись. Пауза. Сэр Томас Мор крутит в руках баночку со своей мочой и рассматривает ее на манер лекаря, усмехается.

 Хорошее здоровье
У пациента – если повезет,
Он, может, лет до сотни доживет!

Т О М А С П О П:

Когда б найти врача!

С Э Р Т О М А С М О Р:

 Хороший врач
Был в доску пьян – не рассчитал немного!
Мой милый тезка, полно же, не плачь!
Нас создал Бог – я возвращаюсь к Богу!

Т О М А С П О П:

Не Англия, но честная Европа
К своим святым причислит филантропа!

Картина восьмая.
Тауэр Хилл. Народ собрался в ожидании зрелища казни. Сэр Томас Мор в сопровождении Стражников идет к подножию эшафота.
С Э Р Т О М А С М О Р (констеблю сэру Уильяму Кингстону, спокойно, насмешливо, чуть устало):
 
Любезный! вверх подняться помоги!
Ступени хилы – экая громада!
Ах! – не хватало стать не с той ноги
И покатиться вниз – не там, где надо!

С Т Р А Ж Н И К (крестясь, в ужасе):

Милорд, себя для Бога сбереги,
Чтоб не скатиться по ступеням Ада.

Сэр Уильям Кингстон подает руку. Сэр Томас Мор поднимается вверх по ступеням, держа его за руку.

С Э Р Т О М А С М О Р (к народу):

Почетна смерть, и лучше нет подарка
От Генриха – Господь ему судья!
Сограждане! величию монарха
Служил, лукавых мыслей не тая,

Не преступал я Англии законы,
Не причинял беспомощным обид,
Радел о вере – честно, непреклонно,
Но – тяжко! без причины Бог молчит.
И кто из смертных – не приговоренный,
Кто Провиденья воли избежит?

Закон бессилен. Правда беззащитна
Перед высокой мудростью судьи.

( с печальной иронией)
На что пришли смотреть? Как вам не стыдно,
Сограждане любезные мои,
Иль зрелища не видели ни разу?
Жаль, сэра Мора шея коротка –
А если с палачом случится казус,
И подведет надежная рука,
И промахнется? – не получит денег!
Как быть ему в наш беспощадный век?
Подумают, что королю изменник,
Совсем, как я.

Г О Л О С И З Т О Л П Ы:

 Великий человек!
Мы, лондонцы, пришли с тобой проститься,
Сэр Канцлер! не прогневайся на нас!
Хотим увидеться в последний раз,
Поплакать и за душу помолиться.

С Э Р Т О М А С М О Р:

И я пред Богом помолюсь за вас!
Как сердцу сострадание приятно,
И чистых душ, и даже тех, что лгут –
Нет времени увериться в обратном,
Жить остается несколько минут.

С Т Р А Ж Н И К:

Любезный сэр! Беседовать с народом
Приказом короля запрещено.

С Э Р Т О М А С М О Р: (иронически)

Под страхом смерти? Стражнику в угоду
Заканчиваю – все сказал давно
Служеньем венценосцу. Был я строже
К себе, чем к ближним, славою побед
Монарха счастлив. Милосердный Боже,
Прости заблудшего во цвете лет,
Поведай ныне – жизни честь дороже,
У смертного над Богом власти нет!

От самодурств, распутств и беззаконий
Отворотить не смог я короля.
Пошли, Господь, наперсника ученей,
Правдивее и преданней, чем я!
И если злоба черного извета
Не сможет жизнь безумцу оборвать,–
Поверится – божественного света
Нисходит на Отчизну благодать!

З А Н А В Е С.

ЭПИЛОГ.

История бесчестья приговора
Суда присяжных, ужасом объятых,
Светла, как будто шутка сэра Мора,
Как горечь тонких губ, в усмешке сжатых.

Когда бы светлой голове пророка
Могли найти иное примененье,
И самодур, не вынесший упрека,
Лишь рабское, слепое поклоненье,

Не променял пути на бездорожье,
Где кроются неверия обманы.
Когда бы человек – подобье Божье –
Был чуть получше рыжей обезьяны,
В желанье – этот мир опутать ложью,
Наесться сладко и набить карманы,

То мир бы стал другим – душой Поэта,
Забывшей звуки жалобы печальной
О прошлом, – и была бы в мире этом
Утопия и зримой, и реальной.

Утопия похожа на Афины:
Свобода духа – будто при Перикле,
И так законна гордость гражданина,
Как мы – законно – от нее отвыкли.

От сэра Мора – вечное проклятье –
Политикам безвольным и продажным!
Ничтожная, хотела рассказать я
О Канцлере – опальном, но бесстрашном,
О холуев могуществе бумажном,
Скрепленном государственной печатью…


 Осень 2006 года.