Эскорт тополей был пылью печали овеян.
Изгибы кварталов таили неведомый искус.
Фарфоровым звоном дрожали угодья кофеен.
У этого вечера какой-то сиреневый привкус...
У этого вечера много ролей и костюмов,
Кисельной истомы и жёстких отместок абсента,
Девичьих колен в серебристой слюне толстосумов,
Отрыжек торговцев, смакующих нолик процентов.
У этого вечера сильно хрустел позвоночник,
Когда иномарки бросали насмешки капотов,
И запах тоски предлагал за бесценок цветочник
С лицом, перекошенным тиком бездонной зевоты.
Всё было привычно. Но как-то таинственно странно
Картавили хоботы ив в лабиринтах ограды,
А так как аллеи вели себя слишком жеманно,
Их чуть погодя заменяли лепные фасады.
Всё было привычно. И вместе с тем всё так нелепо,
Что ангелы падали с крыш, потеряв равновесье,
И перья их пахли свинцовой грозою и хлебом,
И панику ласточек втягивал рот поднебесья.
Неловким портным небо штопало дыры закта,
И площадь была наподобие пьяной арфистки.
Витрины бросались к прохожим с лупой нумизмата
Вблизи, чуть поодаль, вдали и опять были близки.
Горбатая нежность искала свою Эсмеральду,
Шипы белой розы кололи острее кинжала,
Хотелось упасть и прижаться щекою к асфальту,
Чтоб струйка рыданий, змеясь, к ливнестоку бежала.
Хотелось навеки отдаться слащавой опеке
Слепых фонарей, вереницей бегущих на север,
И ждать, когда сон защекочет усталые веки
Как вздох твой, как солнце, как ветер, как клевер...