Который день отец в дымину пьян.
Бедняжечка! Надеется запоем
Умерить боль непреходящих ран,
Просоленных содомскою золою.
Он – праведник, святую благодать
Лелеющий в сознании разбитом…
А помнишь, как он нас хотел предать
Толпе полубезумных содомитов?
А, впрочем, нет, не стоит вспоминать.
Наш дом сгорел. И солью стала мать.
И карой свыше женихи убиты.
Мы с ним одни остались… и порой
Нам кажется, что мир совсем безлюден,
И наш поступок будет неподсуден
Ни Богу, ни болтливости людской.
Но если так, то кто тогда поможет
Не слышать больше топот детских ножек
По вздыбленной содомской мостовой.
Как память зла! Уймись, проклятый жар
Бессилия и горького позора…
И мы одни. Отец нам не опора:
Он весь под властью алкогольных чар.
Что ж, милый, пей! Рассудок бедный твой
Не выдержал карающего шквала.
Расслабься, болью траченный святой,
Хлебни греха – досыта, до отвала,
До одури… отчаянной виной
Пред мёртвыми. И нам она знакома.
Мы – кровь твоя, но мы – и кровь Содома!..
Он нашей кровью будет возрождён
Из пламени вселенского погрома…
А Бог? На время отвернётся он.