Красный Конь Петрова-Водкина
после долгого купания
распрощался с полотном.
А потом – никем не слышимый –
мимо стражника вздремнувшего
в дверь прокрался, аки мышь,
и пошел гулять по городу,
для него обетованному,
а для прочих – по Москве,
хотя мог бы и по Питеру.
Встретив мало любопытного,
еще менее – полезного
(камни – это не трава),
Красный Конь взгрустнул предательски
по картине, им покинутой,
и решил вернуться в холст.
Крутанулся... и попятился
от внезапно им увиденного,
как от зеркала чума
беспредельно безобразная –
вслед за ним по мрачной улице
шли зеваки стольноградные –
аки блюдечки, глаза.
Шли насупленные дворники,
жизнерадостные нищие,
франты, хиппи и бичи.
Шли притихшие лотошники,
очумелые гаишники,
семенили старики...
В общем, шла толпа зловещая.
Красный Конь Петрова-Водкина
на нее взглянул пронзительно
и пустился наутек –
вскачь по запыленной улице
мимо окон занавешенных
в неприветливых домах.
А толпа, его преследуя,
в одночасье так умножилась,
что опасна стала вдруг,
как у топки бочка с порохом.
Красный Конь Петрова-Водкина
был затоптан ею вскорости
и немедленно забыт.
Какой конь? Тут, слово за слово,
взбудоражились головушки
от припомнившихся бед.
Растревожившее вылилось
в крик: «Даешь на суд виновников!
Разом всех по одному!
Пусть ответят за грехи свои!»
Налетели ветры буйные,
В тучи Странника упрятали,
пылью ослепили мир.
«Смута!» – взвыли ошарашенно
многомудрые сановники
и пустили миру кровь...
Красный Конь Петрова-Водкина
нестираемою кляксою
растекался по стране,
для него обетованной.