Я чайка! Послушай, на сложенных крыльях…
послушай… на крыльях осталась земля.
Вонзается ратуша готикой шпиля
в остывшее небо. Свой темный обряд
вершат обветшалые крыши соборов.
Под алою шалью, где вышит закат,
шеренги святых наблюдают с укором
недетскую шалость — лететь наугад,
бежать из-под крыш в запредельное «где-то»,
споткнуться о небо, сломать каблуки
и падать, и падать, и падать до лета
в продрогшие воды январской реки.
Я чайка! Отчаянье плещется Влтавой,
от чая опять откажусь сгоряча.
Но все неслучайно! Ты веришь?
Пожалуй.
Нелепые чаянья… Будь! Не скучай!
Прощанье прошеньем сорвется с ладони,
безмолвным прощеньем скользнет по воде.
Скажи мне, ты понял?
Наверное, понял…
Неверно! Но пони в нарядной узде
увозит в Градчаны все то, что осталось
на сложенных крыльях. Копыта стучат,
считая секунды. Должно быть, усталость.
Я чайка! Я ча… слушай, к черту врача!