Эмиграция, эмиграция...

 



Памяти Рекса
 
"Землю,
где воздух,
как сладкий морс,
бросишь
и мчишь, колеся, -
но землю,
с которою
вместе мерз,
вовек
разлюбить нельзя." *

...когда я принял решение уйти, подумалось о необходимости попрощаться с Рексом - люди есть люди: отпоют, помянут, забудут. Пёс до конца его дней будет томиться по мне.
Мне не припомнить тут более верного товарища и преданного друга.
Внученька считала его всерьёз своим братом. Мы улыбались...
Было около полуночи. Приехал в дом детей (жил он там), вышел с ним к углу квартала. Обычно счастливый, улыбающийся, радующийся моему появлению, прогулке со мной, шагает рядом, опустив голову, словно на казнь веду...
Подходим к перекрёстку. Над нами абсолютно черное небо, усыпанное звёздами, огромная луна с заметными на ней (может мне и привиделось) невооруженным глазом темными пятнами лунных гор, впадин...
Пустынно, ни машин, ни единой живой души - улица вдали от магистралей. Разве доносится с фривея шуршание шин мчащихся в ночи автомобилей.
И вдруг Рекс, оборачиваясь ко мне, поднимается, кладет лапищи свои мне на плечи, лижет как бы в отчаянии каком-то лицо, и в следующее мгновение звучит надо мной, над перекрёстком и улицей полуночной, спящей, такой жуткой силы дикий волчий вой, что волосы зашевелились у меня на голове, мороз пробрал по коже... Хочу зажать его пасть - вырвался, ушел на длину поводка, приподнял , обратил голову свою к луне, выть продолжая жутко, протяжно и жалобно...
Присел я на корточки возле, голову его прижал к груди, стремясь утишить.
И умолк он сразу, вдруг, как и взвыл, но била его дрожь, как когда-то меня, трехдневную малярию прихватившего, в приступах. Мы ушли с перекрёстка, я ввел его в дом (дети в отъезде) и, считая, что успокоил, собрался уйти. Как всегда, но в этот раз с особым чувством наклонился к нему, взял его голову чудесную в руки и, коснувшись губами лба, поднялся, чтобы направиться к двери. Вот тут-то и произошло совершено невероятное - у них он оказался раньше, и был уже это не мой Рекс, а волк, это был тот волк, что вот только что дико и протяжно выл на углу перекрёстка... Ощерив пасть, зарычав, он показал мне, словно в ярости, все свои клыки и зубы, он категорически не подпускал меня к двери, не давал возможности открыть мне её и уйти. Когда я направился к гаражным, он бросился и туда, рыча, отталкивая меня, а был он огромным, сильным, хватая за ноги осторожно, но решительно, грозно рыча и лая притом.
Борьба эта длилась недолго... Меня вдруг свалило на-пол к нему, я обнял его, прижались мы друг к другу, и трясло нас уже обоих - не знаю как и уснули..
Так и встретили рассвет на полу вместе, у запертой, входной двери дома...
Поднялись, поглядели друг на друга, словно ничего и не происходило за полночь.
Вывел его на прогулку, покормил, обеспечил водой и едой на день, наклонился, обнял, приласкал, сказал ему - до встречи, Рекс! - свободно открыл двери в гараж (он и не подумал встать у меня на пути, только грусть была в глазах, понимающих, что уезжаю), потом и из гаража выездные поднял, сел за руль - пора и на работу. Медленно сдал назад, вниз по драйвею на улицу, развернулся, остановился, помигал ему, как обычно, фарами, опустил стекло и помахал еще и рукой.
Он всегда, оставаясь у окна, подолгу глядел мне вослед...
Вот такое произошло однажды у меня в Новом Свете с другом моим, немецкой овчаркой Рексом, в один из первых годов эмиграции из России.

"Можно
забыть,
где и когда
пузы растил
и зобы,
но землю,
с которой
вдвоем голодал, -
нельзя
никогда
забыть!" *

*Строфы эпиграфа и послесловия
взяты из поэмы "ХОРОШО"
Владимира Маяковского.