Воспоминания об Эдди Рознере...

 

Однажды, занимаясь упорядочением своего обширного фото хозяйства, я наткнулся на фотографии более чем тридцатилетней давности моего многолетнего друга и кумира, блестящего джазового музыканта Эдди Рознера - "золотой трубы" джаз-оркестра, с которым он выступал, которым руководил и дирижировал.
Беженец из Германии, затем Польши, вскоре оккупированной, он после окончания войны оказался в Велорусии, в Белостоке. ("Бъялостоке" - как он произносил...)
Там, в новой для него стране, и началась его послевоенная концертная деятельность с оркестром, собранным и организованным им из таких же как и он западных беженцев, джазовых музыкантов-инструменталистов.
Создать оркестр помог ему бывший в ту пору секретарь ЦК Белоруссии.
Оказывается, не один Юрий Андропов был поклонником джаза...
Когда и каким образом произошла наша встреча, завязалась дружба?
Чтобы объяснить это, мне необходимо кратко рассказать кое-что о себе. Еще в юности первые советские радиоприемники "открыли" мне джаз.
Из СИ-235, СВД-9, настроенных на страны Европы, Америку, в моем доме только он и звучал. Влюбленного в музыку, родители мечтали и собирались сделать и из меня, как это было в Одессе, скрипача.
Жизнь оказалась жёстче. В голодных 30-х годах хлебная восьмисот-граммовая карточка оказалась необходимей учебы у профессора Столярского, и уже в 1933 году, окончив ФЗУ (отец-литейщик, меня, малолетку, туда не без труда определил) ремонто-тракторного завода я получил специальность автомеханика, моториста.
В дальнейшем уже и сам пришел к среднему техническому образованию.
В конце сороковых я, участник и инвалид войны, был принят в Первый Одесский таксопарк, где работал механиком и водителем вплоть до эмиграции из СССР в США.
Там и был создан эстрадный оркестр, в составе которого был и я.
Вернемся теперь к основной теме воспоминаний, к Эдди Рознеру.
Где-то в пятидесятых годах Эдди Игнатьевич впервые посетил со своим оркестром Одессу. В то время шофёр такси, я был однажды вечером направлен диспетчером стоянки к Дому Красной Армии, к окончанию концерта его оркестра.
Мне выпала удача отвезти моего джазового кумира в гостиницу, на Приморский бульвар. Не помню, как завязалась беседа между нами, но не забуду никогда - окончилась она чуть ли не под утро...
Удивительная вещь: пассажиры такси пускаются порой с водителями в такие откровения, какие не часто слышат священнослужители на исповеди.
Только в нашей этой совместной поездке сразу стал исповедоваться почему-то я.
Так сложился разговор поначалу, но, в свою очередь, открылся мне и пассажир.
Между нами каким-то образом возник контакт какой-то исключительной силы, доверчивости, искренности, общности...
И высказанные взгляды на целый ряд моментов окружающей нас действительности,
и воспоминания мои о войне, его о своем отце, юности, жизни в Берлине в семье, музыке, джазе, об первых ужасах начала войны, беженстве, или снова мои о встрече в отступлении с семьей тромбониста Генриха Варса где-то под Киевом, в районе Пущей Водицы, подводе и лошади, что достал им - Варса, которого, оказывается,
Эдди хорошо знал, то ли - в особенности - о джазе, его корифеях-инструменталистах, импровизаторах, композиторах и аранжировщиках, как и еще о многом прочем, о чем и не припомнить - все это и привело нас к тем близким в дальнейшем и искренним и многолетним отношениям, что названы и известны под добрым и красивым словом дружба. При каждом посещении Одессы Эдди пребывал в нашем доме как в своей родной семье, а его московская была не менее тепла к нам.

Длилась она долгие годы, вплоть до отъезда Эдди Рознера из СССР в США, а затем уже и моей эмиграции с семьей туда же...
Из писем, пришедших от него еще в Одессу, мне стало известно, что приехал он в Майами (штат Флорида), к сестре, владевшей одним (или несколькими?) отелями на океанском побережье, полностью обеспечившей ему и Галине (его жене, вернувшейся впоследствии в Москву) материальное обеспечение для безболезненной адаптации в Америке, плюс... ключи от новенького "Мерседеса".
Тут уместно открыть одну слабость Эдди: он был страстным автомобилистом.
Если не был бы виртуозом-трубачом. был бы, наверное, автогонщиком.
Его любовь к быстрой езде не умерила даже крупнейшая авария, в которой погиб администратор его оркестра, а сам он едва не стал инвалидом на всю жизнь...
Из Майами в дальнейшем, как мне стало известно, Эдди Рознер переехал в Нью Йорк.
У меня даже был его адрес. Но долго там не задержался - тянуло на родину, в Берлин.
Вероятно, мечтал, надеялся найти хотя бы следы когда-то большого и благополучного семейного клана.

Он родился в Берлине, в семье ремесленника-каретника, мечтавшего о том, чтобы его музыкально-одаренный сынишка стал скрипачом-виртуозом.
А сын на занятиях чаще брал в руки трубу, предпочитая ее скрипке. Отец сердился, но строгость его ни к чему не привела - сын стал трубачом, притом виртуозом.
В Берлине Эдди и умер, как уже здесь, в USA , мне стало известно - болезнь щитовидной железы сделала свое черное дело.
Встретиться нам за пределами Советского Союза так и не довелось.
Следует ли писать, как горько было узнать об этом?..
На этом грустном аккорде я мог бы и закончить свои воспоминания об Эдди Рознере.
Собственно, их достало бы и на книгу, но я в данном очерке буду краток.
Поскольку интерес к фактам и эпизодам из жизни мэтров джаза у их почитателей не-иссякаем, приведу и я пару из наиболее запомнившихся мне.
Как-то Эдди, будучи на очередных гастролях со своим оркестром в Одессе подарил мне новую оркестровую трубу. Я не расставался с ней, возил в багажнике машины, играл на ней, привыкая, где только было возможно.
Эдди считал, что во мне "умер великий трубач".
Восторженной, щедрой натуры человек, он безусловно переоценивал мои таланты, но дело в ином. Этот подарок послужил для рождения следующей забавной легенды.
Возникли и распространились слухи, что две трубы якобы специально привез посетивший с гастролями приехавший из США в Москву в подарок Эдди Рознеру Бенни Гудман. И одну из них, оркестровую, уже он, Эди Рознер, в свою очередь подарил мне.
Конечно, ничего общего с истиной эта выдумка не имела.
Он просто ко дню рождения подарил мне один из своих инструментов.
О, я играл на на нем в своем оркестре многие годы.
Кстати, за пару дней до отъезда из Союза пришел ко мне домой в мое отсутствие трубач джаз-оркестра местной филармонии Бессонов (звук у него был великолепный!), и сказал жене, распродававшей в ту пору из-дому все, что только покупалось, что я продал ему трубу за 500 рублей - пожалуйста, вот деньги. У она ее ему отдала...
Он ретировался, и где сегодня моя - Рознера Эдди - труба звучит, поет, мне неизвестно. Только на одной из старых фотографий могу видеть ее теперь рядом с внучкой - вся память...
Так вещи, которым дано остаться и после нас, исчезают из наших еще жизней
самым невероятным и порой непредсказуемым образом...

Однажды Эдди срочно понадобилось отправить во Львов своему мастеру-духовику
трубу для профилактики: вдруг он решил, ему показалось, что она ему "не отвечает..."
(бывает у трубачей такое чувство, им кажется, что звук как-то присел, что ли...).

Съездили мы с ним на Садовую, на Главный Почтамт - зря: там тогда понятия еще не имели о посылочном сервисе.
С тыльной же стороны одесского Нового Базара, что и здания цирка, на улице Подбельского, находились мастерские ремесленников всех мыслимых специальностей.
Зашли мы на звуки визжащей пилы в одну из них и попросили сделать посылочный ящик для трубы - она была с нами, и плотник понимал, что именно нам нужно, но назвал за материал и работу явно завышенную цену.
Эдди и не покривился.
На минуту он куда-то вышел, а вернувшись, приступил к его изготовлению.
И вдруг - мы даже не заметили когда - на улице, у раскрытых створок дверей его мастерской стали появляться люди, их становилось все больше и больше, пока, в конце-концов, они и вовсе запрудили вход.
Были это соседи его, ремесленники, из рядом расположенных мастерских.
Понимая, что привлекло их, он все же велел им убираться восвояси.
Игнорируя его предложение, кто-то из образовавшейся группы (уже на улице сгрудилась толпа), обращаясь прямо к Эдди Рознеру, попросил его сыграть на своей трубе... фрейлэхс.
Эдди, грустно улыбаясь, внимательно глядя на собравшихся, медленно поднес к губам трубу и заиграл...
Одессит, я не раз слышал эту мелодию в своей жизни. Знакома мне она с детства.
Не единожды слышал ее и в джазовой интерпретации.
Но никогда не думал, что можно без сопровождения оркестра, одному, в полуподвале
темной плотницкой мастерской перед случайно собравшимися людьми на тыльной улочке Нового Базара сыграть так, чтобы у слушавших глаза наполнились слезами.

Умолкли звуки мелодии. Ни восторженных возгласов, ни аплодисментов - молчание.
И постепенно толпящиеся у дверей люди исчезли - как растворились в воздухе.
Вскоре был готов и наш посылочный ящик. Плотник наотрез отказался взять за него деньги. Эдди положил их на стол и сказал, что труд всегда должен быть награжден.
Плотник заметил, что и он только что трудился, играя.
Ответ Эдди Рознера запомнился мне почти дословно: "Когда музыкант играет, строго придерживаясь нот, это, возможно, и есть труд. Это, возможно, и есть работа.
Я только что сыграл мной тысячу раз игранный фрейлахс. Я его игра не с листа - он как бы вновь рождался в сердце моем, душе, мозгу - где точно я не знаю.
Это была импровизация, творчество - разве это работа?!
Это была радость, которой я живу.
Твои соседи-мастеровые, что собрались, чем-то зажгли меня, воспламенили.
Я вспомнил себя мальчишкой, вспомнил отца своего, такого же ремесленника как ты...
Поэтому и играл так, как мог вдохновить меня играть разве только сам Бог.
Прими, мой дорогой, деньги за свой труд, большое тебе спасибо!".

USA