пройдут погоды и сменят моды,
везде таланты понарастут,
а ты останешься всласть негодной,
такой "страдалицей на мосту"
и будешь мерить пригоршней воздух,
бесплатно взмахивая крылом,
из двадцать первого - к двадцать-поздно,
но не полезешь же напролом,
ну как же можно, -ты скажешь,- стыдно
рвать ванты из своего моста,
а жизнь проходит, уже не видно
в дверном проеме ее хвоста,
но ты же вежлива! как же, как же...
велеречива как тот аббат,
всё что-то каешься на бумажном,
боишься, как бы не проебать
вот эту - ласковую со всеми,
необязательную - с тобой.
пока таскаешься по постелям,
другие ломятся прямо в бой,
другие целятся по мишеням
и бьют без промаха по зрачкам,
а ты, красавица, рак-отшельник,
но донным рыбам давно начхать
на однокамерные спектакли
по четверть-зрителю на ряду,
они натянут твои пентакли
на синтетическую звезду,
растащат радугу на полоски;
забьют куранты, покажут Кремль
и новый год раскидает блестки,
а ты не любишь ни торт, ни крем.
но утром, праведным и морозным,
опять проснешься незнамо где,
в году, в котором нельзя серьезно
играть в Гаврошей или Козетт,
писать сомнительные романы
изгибом тела на простынях,
и из тебя - никакая Жанна,
все эти жанры - не для тебя.
тебе бы выбраться из пучины,
по-одиссейски залезть в каюк,
на берег выползти у отчизны
на южном солнечном на краю,
где никаких монолитных блоков,
подземных оргий, бетонных плит,
и даже если бывает плохо -
то море вылечит-исцелит.
но это каверы для рекламы,
а здесь декабрь курочит бал,
в такой поре танцевать и падать
ну кто из смертных не уставал!
пройдут погоды - и не такие
переживали с тобой шторма,
по отделению хирургии
распространяется аромат
формальдегидной смолы и секса,
седой хирург зашивает грудь...
давай, долечивай свое сердце
и делай, господи, что-нибудь.
а то останешься на подошве
прилипшей жвачкой, плевком в кусты,
тупой тревогой о чем-то прошлом,
звучащей выстрелом холостым.