Именно сегодня зарядил проливной дождь. А у Милы Самуиловны отродясь не было зонта. И это, конечно, правильно, потому что с зонтами не рождаются – зонты покупают. А еще у Милы Самуиловны расшатался каблук на новых сапожках и пришлось надеть старые, которые давно просились на помойку и нещадно промокали.
Она давно отвыкла от дальних забегов пешком – все на машине, да на машине. Иной раз и в соседний магазин на машине, а тут – от метро полчаса ходом, потому что никакая маршрутка к этому зданию не подъезжала.
Матерясь про себя, Мила Самуиловна прокляла тот день, когда ответила на письмо подруги и согласилась на этот явный блудняк. Сидела бы сейчас дома, поедала бы жареную курочку в тепле и неге, ан нет – поперлась, старая корова, на эту встречу однокурсников. Богадельню свою она закончила ровно двадцать лет назад, и столько же добрую половину выпускников не видела. Любопытство взяло – посмотреть захотелось.
И смотрела Мила Самуиловна, подходя к монументальному зданию, как выходят из машин мужей ее боевые подруги, а она, к сожалению, мужа своего взять с собой не могла.
Покурив в арке для верности, Мила Самуиловна толкнула дубовую дверь и решительно направилась на второй этаж.
- Сменную обувь! – крикнула вахтерша.
Мила Самуиловна обернулась, посмотрела внимательно.
-Здравствуйте, Алевтина Степановна!
Вахтерша насупилась, поняв, что женщина, стоящая перед ней - далеко НЕ студентка, и уткнулась в газету.
А в аудиторию входить было гораздо страшнее. Сделав пару пассов руками в области лица, Мила Самуиловна вошла в класс.
-Ой, Милка!
Мила Самуиловна поняла, что не ошиблась дверью. Прямо перед ней, на первой парте сидело нечто разукрашенное, как бешеная панда.
-Лена?
-Ну да же, давай, садись!
Мила Самуиловна осторожно присела рядом, стараясь привести образ дамы-горы и худенькой маленькой Леночки хоть в какое-то соответствие. Но не успела.
В класс зашла Нина Васильевна - их классная руководительница, учительница литературы.
-Здравствуйте, дети! Начнем урок!
И все. И так было всегда, все их 5 лет высшего образования. Две фразы для приличия и по коням.
Учительница подошла к доске, хотя было видно, что постарела она невероятно, и каждое движение ей дается с большим трудом.
«Как я провел 20 лет» - каллиграфическим почерком вывела она.
-А теперь, дети, быстренько разбираем чистые тетрадки. На все эссе – 20 минут.
Класс тихо охренел, кто-то позади выдал пару нецензурных междометий.
-20 минут, – повторила Нина Васильевна, - а потом, пока вы тут выпиваете свои рюмочки чая, я все проверю и зачитаю несколько самых лучших.
Пока все молча подходили к столу за тетрадями, Мила Самуиловна успела заметить, что Женька неприлично потолстел, а вот Наташка совершенно не изменилась.
«Как я провел 20 лет» - минут пять красовалось на первой странице.
Мила Самуиловна сделала глубокий вдох и начала писать.
«Когда мы закончили институт, я первым делом совершила гражданский акт - вышла замуж. Муж мне попался очень хороший, устроил меня на хорошую работу – к своему приятелю в фирму «Орион». И стала я работать, как обычные офисные негры – с 9 до 18. Но работа была совершенно необременительной, поэтому я могла позволить себе больше времени тратить на семью. Так же мы с мужем постоянно самообразовываемся - ходим в театр и различные выставки….»
Мила Самуиловна на секунду задумалась, а потом продолжила:
«…И тут мне на мою и так не совсем здоровую голову свалилось нежданное - Настоящая Любовь - НЛ.
Та самая, которая одна до гроба, и дураки оба.
НЛ прорастала медленно, как горошинка на уроке биологии, которую всем надо было обязательно взрастить. К окончанию всех лабораторных работ с обеих сторон семена, наконец, дали всходы, но только очень вялые, требующие ежедневного полива. С поливом тоже было все не очень гладко. У НЛ была женщина, у меня, естественно, тоже. В отличие от меня, моей НЛ, еще находившейся тогда в стадии горошины под мокрой марлей, с женщиной все было гладко.
Я же проводила время, отчаянно пытаясь полюбить то, что было рядом. А рядом, я вам скажу, было все очень даже. И от этого становилось вдвойне обидней. Я тщетно маялась вопросом, отчего же ну никак не выходит у меня этот каменный цветок. А тем временем НЛ делала робкие шажочки к светскому трепу по переписке.
Это потом я поняла простую истину. Какая бы не была принцесса рядом – не надо себя заставлять. Потому что своих настоящих женщин, способных впоследствии щелкнуть пальцем по лбу так, что сносит полчерепа, мы узнаем исключительно по запаху, как истинные звери.
Но до этого было далеко. А точнее, месяца четыре постоянных бесед ни о чем, бесед о чем, легкого флирта, тяжелого флирта, переписок и перестрелок холостыми.
Дело кончилось тем, что за день до появления НЛ у меня дома «на пописят по-пацански», я радостно забрала ключи у своей принцессы и приготовилась к встрече, застелив страховочной соломкой гостевой диван.
Я не помню того момента, когда в меня окончательно загрузилась программа «Вот оно...», помню только, что попытки найти мозг в наш «сказочно-конфетный» период были безуспешны. Я металась из города в город, считая минуты и верстовые столбы, НЛ тоже. Металась. Шло время, которое было жаль тратить на ссоры, поэтому иллюзия полной гармонии сохранялась достаточно долго.
И вот в один прекрасный момент я завела свою коронную арию – «…Маленький домик, русская печка… кресло в гостиной и в жопе свечка…», как на словах «…вот оно, щастье…» мне жестко сказали - «На ***, Забава.»
И понеслось.
НЛ была уже далеко и не со мной, а у меня в душе сплелась куколка Вуду, отвечающая за чувства. Вот над ней я и изгалялась. Топила, вешала, поджигала, колола иголками и применяла пытки японских девственниц-женоненавистниц.
Потом сделала неудачную пробу пера, случайно встретив что-то похожее на нее, но перо поставило жирную кляксу на чистой странице.
Пробовала я основательно, побывав в роли жены декабриста - уехала из престижного центра в ужасы войны спального района имени товарища Дыбенко и дамы его - Коллонтай. Суррогат остался суррогатом, а я через 3 месяца начала подвывать и в результате осталась одна в пустой квартире, без работы, без денег, застряв между унитазом и выходным отверстием этой самой жопы.
Вариантов было немного. Либо съезжать на улицу, либо удержаться в позиции. Я выбрала второй вариант. И опять просчиталась. Более жуткого месяца у меня не было никогда, и, надеюсь, уже не будет.
Через недельку-другую холостяцкой жизни там ко мне в гости приехал друг и застал меня достаточно в плачевном состоянии. Я сидела у батареи в холодной кухне. Без Интернета, потому что кабель сторчали соседи-наркоты. С отключенным мобильником, потому что не было денег. С пустым холодильником, потому что потому.
Дно моего падения из рая устилали выкрашенные в странный цвет волосы. На моей голове. Друг, привыкший видеть меня платиновой блондинкой, а-ля еврейская Сара Монро, испытал культурный шок и в срочном порядке вывез меня из этого районного ада.
Пожив немного у него, мы вскоре сняли чудную хатку, в любимом центре.
Мне досталась комната, большая и просторная, которую я обустраивала с усердием самки бобра.
По мере того,как жизнь налаживалась, НЛ потихоньку возвращалась. На этот раз, вливаясь в меня вискарем и выливаясь огромным количеством текстов, песен, рисунков. Я становилась творчески богаче ежедневно – правда, прибавки к зарплате не ощущала.
В конечном итоге я потихоньку спивалась и стала разговаривать монологами героини Алентовой из оскароносного фильма.
«…Сначала я тебя ещё очень сильно любила, потом я тебя очень сильно ненавидела, потом мне страшно захотелось, чтобы ты узнал о моих успехах и понял, как тогда ошибся...». Только в тот момент у меня не было никаких успехов. А когда они появились – первые шаги по больничной палатке дурки квартирного масштаба, меня осенило, что Алентовой в конечном итоге достался запойный Баталов, который никогда не будет хвалить женщину за то, что она готовит обед, да и к тому же - слесарь…И я решила, что больше никто, никогда и не за что не влезет ко мне в душу с поцелуем в сердечную мышцу….»
- 5 минут! – не меняя интонации, сказала Нина Васильевна.
Мила Самуиловна в этот момент как раз дописывала последние строчки.
- «…ходим в театр и на различные выставки. Через год у нас родилась дочка. Очень хорошая и умная девочка, с которой мы ходим в театр и на различные выставки…»
Мила Самуиловна старательно зачеркнула выставки, оставив несуществующей дочери только театр.
«…А потом наша дочка выросла и уже собирается замуж. Мы с мужем на нее не нарадуемся, особенно когда на дачу всей семьей приезжаем. Такая подмога мужу с его ревматизмом! И еще вот кошку завели. Пахмутовой назвали – нежная кошечка очень. Так что все эти 20 лет я счастлива в браке с моим Мишей, чего и всем желаю. Ведь это самое главное – когда в доме есть любовь».
А потом началась эта обычная кутерьма, с вопросами – «А как ты?», «А ты как?»
Можно подумать, что человеку, которого не видел лет двадцать, можно на это ответить что-либо, кроме «хорошо». Правда, позже коньяк сделал свое дело - подтер время, и группа разделилась на обычные свои компании, со своими обычными разговорами, воспоминаниями, шутками. Пару раз выпили молча, не чокаясь, и Мила Самуиловна отметила про себя, что Бог, как всегда, забирает самых лучших.
А еще через полчаса Нина Васильевна зачитала несколько сочинений.
Милиного среди них не было.
-Что-то разочаровала ты меня, Милочка. Так хорошо писала всегда, а тут – не сочинение, анкетные данные. Родилась, женилась, то есть прости, замуж вышла, крестилась… и все?
-Ну да… - Мила опустила глаза. – Такая у меня анкетная жизнь, правильная.
-Деточка, ну то, что правильно, не есть хорошо? – Нина Васильевна хитро прищурила глаз.
«Как насквозь видит…», - подумала Мила Самуиловна.
А Нина Васильевна, тем временем, читала другую работу, про то, как Петька Иванов стал большим начальником на каком-то там очень крутом заводе.
Мила Самуиловна присела в прихожей, сняла сапоги под знакомое клацанье клавиш в гостиной.
- Ну как посидели, поодноклассничали? - спросили ее.
- Да как обычно...
-А как обычно? Ты что, каждый день на двадцатилетие выпуска ходишь?
Мила Самуиловна рассмеялась, пригладила непослушные волосы.
-Да запарил меня этот институт. Ничего не соображаю. Может, старость? Кстати, милая, а правда что если женщина долго не спит с мужчиной - у нее какие-то гормоны перестают вырабатываться, и начинается ранний климакс?
-Господи... вроде бы пятый десяток девочке, а все такая же дуреха! - ответили ей, присаживая Милу Самуиловну к себе на коленки.