Меня, призванного на военную службу в октябре 40-го, ранило 9-го марта 1942 года.
Был я командиром полковой пешей разведки 1012 стрелкового полка
288 стрелковой дивизии генерала армии Мерецкова,
расположенной на Волховском участке Ленинградского фронта.
В разведке боем, под селом Пехово в районе станции Чудово.
Одна пуля чуть пониже левой ключицы влетела - и разорвавшись, уйдя вправо,
раздробила левое плечо, оставив и по сей день в месте влёта несколько мелких осколков.
Вторая, видимо не разрывная, левую же руку перешибла, повыше локтя, ниже плеча.
Мне выпала удача - жить:
Вполсилы очередь скосила
Обученного лишь служить
России, верного ей сына...
Таня, ленинградская девушка Таня - предо мной навечно ее лицо - плача почему-то,
голову мне гладя, кричала вслед уходившему, шатавшемуся от усталости хирургу, что был
в пятнах крови халате, бросившему ей резко то ли "ампутировать", то ли "отсечь" просьбу,
мне хорошо запомнившуюся: "доктор, я почищу, я почищу..."
И почистила. И слепила совершенно развороченное плечо, сложила в переломе руку,
уложила бережно в проволоку лангета, и в надежде, видимо, , что минует меня гангрена, отправила по полевым госпиталям дальше. И оказался я в тыловом, в городе Свердловске,
на Урале, расположенном, помнится, в Доме Промышленности.
Странно, оказалась моим шефом в палате Мила Кузнецова, дочь генерал-лейтенанта Кузнецова, командующего одним из участков именно Волховского фронта, возможно и моего.
Фотографию, подаренную ею, сохранил.
И все же раны не закрывались и после излечения где-то около восьми лет.
Остеомиелитом было это...
Научился сам промывать их бензином, и свежую вату закреплять кусками бинта,
что приклеивал коллодием, мне медсёстрами выдаваемым.
Пришлось все же пойти на операцию - годы остеомиелита вконец измучили.
Тагибеков оперировал - раны чистил. Та-ги-бе-ков. Чеченец, возможно,- а?
Послеоперационные боли - особые. Похуже, чем при ранении.
Тем более, обезболивающих средств - кот наплакал...
Тогда еще были и азарт боя, и неожиданность, и шок.
Да, стали затягиваться чуть поначалу, но вскоре снова открылись.
Ну, решил, до конца дней моих доведется бензин и коллодий с собой таскать.
Однако грязь лиманская, одесская, помогла, зарубцевались вскоре - и навсегда.
И надо же - приезжий инвалид войны, что лечился на нашем лимане,
должен был мне подсказать - втирай, мол, её прямо в открытые, в них.
Удивительно, одессит, сам не додумался...
А здесь она, лечебная, в лиманах Хаджибеевском, Куяльницком -
хоть с ног до головы вымажись. И затянулись они буквально в считанные недели.
И осталась рука, и стал пальцами, потом и всею ею шевелить.
А там молодость, труд и годы сделали свое дело.
Своя осталась, родная, разве что короче стала.
Ну рубцы глубокие остались. В память о войне.
Я теперь меченный...
Уже и долгая жизнь позади. Какая?! Да разная.
И труд, и любовь, и семья - дочь, внучка, правнучки. И стихи...
И в своё время даже тюремная камера за них - спасибо, тиран умер.
Кости мои где были бы нынче?!
А жив ли еще Тагибеков, благополучен ли?
А Таня, ленинградская девушка Таня?
О нет, это не только моя жизнь, судьба и память -
это жизнь все меньшего количества солдат кровавой и победной войны с фашизмом.
Такие мысли, такие воспоминания приходят иногда ко мне
в дни "моего" весеннего месяца - марта.
9-е марта, 2004,
USA