1990 год. Январь-март.
Давным-давно в таёжном диком крае,
Где по звериным тропам кабан да лось,
Моим ушам в полуразрушенном сарае
Один рассказ услышать довелось.
Рассказчик мой, преклонных лет детина,
Еловым дымом сильно надымив,
Костёр, взъерошив длинной хворостиной,
Начал свой рассказ немного нараспев.
„Однажды летом к нашей глухомани
(Уже малина буйно отцвела)
Пришёл охотник пришлый с позарани,
И с ним громадная собака прибегла.
И был тот пёс хозяину послушный,
И не было сильнее и вернее пса.
Встречал всегда хозяина радушно
И был умён и хитрый , как лиса.
Охотник был всегда мрачнее тучи.
Про жизнь свою ни с кем не говорил.
Зато в охоте был всегда везучий,
Звериные все тропы проторил.
Зима случилась добрая в ту пору.
Уж больно много снегу намело.
Таёжных рек уж лёд сковался скоро,
И стало зимней жизнью жить село.
Вот как-то раз охотник утром рано
Пошёл капканы, петли проверять.
Пёс тоже рад охоте долгожданной:
То белку норовит, то рябчика поднять.
И вдруг в тиши раздался рык звериный.
Охотник взял ружьё наперевес,
А пёс, почуяв запах медвединый,
Залился громким лаем на весь лес.
Медведь-шатун, подобный великану,
Сидел, могучей силой наделён.
Не мог, бедняга, справиться с капканом,
До рёва дикого железом доведён.
И вот сюда, не для медвежьего спасения,
Таясь, пришёл с собакой человек.
Пришёл докончить зверя, к сожалению,
Вражду посеять долгую навек.
И, вскинув ствол, прижав к щеке приклад,
Охотник, целясь, выстрелил по зверю.
Таков закон, таков уклад…
Уж знает зверь охотничью манеру.
Медведь взревел от сильной, жгучей боли,
Рванул капкан и с цепью оторвал.
И, отдав власть своей звериной воле,
В один прыжок охотника подмял.
Подмяв собой, медведь в предсмертной схватке
Когтями рвал, зубами грыз его,
Но верный пёс своею мёртвой хваткой
Не дал хозяина в обиду своего.
Вцепился он клещём в медвежье ухо
И стал клонить заклятого врага.
Медведь слабел, но вдруг, собравшись духом,
Хватил когтём собачие бока.
Как острой бритвой псу прорезал брюхо,
Но пёс своих клыков не разжимал.
Ещё один раздался выстрел глухо
И зверь громадный замертво упал.
Охотник встал, о зверя опираясь,
Потрогал шкуру: шкура хороша.
От крови с потом шапкой утираясь,
Стоял усталый, молча, чуть дыша.
Но тут собака тихо заскулила,
Разжав клыки, от туши отползла.
Её природа силой наделила,
Но вот от ран кровавых не спасла.
Теперь лежала, кровью истекая,
Хозяин к ней тихонько подошёл,
Взглянул на пса: «А рана-то большая.
Не выживет, наверно.» И ушёл.
А пёс смотрел вдогонку человеку
И думал, что хозяин не уйдёт.
Ну, вот сейчас дойдёт он до просеки,
Потом вернётся и с собой возьмёт.
Но зря ждала собака, не смыкая
Глаза свои: хозяин не пришёл.
Заныла рана, болью отдавая.
„Неужто бросил, навсегда ушёл?“
В лесу уже темнело и смеркалось ,
А пёс лежал, как-будто в полусне.
В мозгу собачьем всё переплеталось:
Недавний бой на снежной белизне...
И вдруг собачьи уши навострились:
Людские пёс услышал голоса .
По лесу люди шли и очень торопились;
Морозным звоном пели полоза.
Они к медвежьей туше подкатили,
И пёс средь них хозяина узнал.
О! Радость псу!.. Hо тушу погрузили,
А пса не взяли - вот такой финал…»
Воткнув в костёр всё ту же хворостину,
Рассказчик трубку снова раскурил,
Погладил бороду и на висках седины,
Немного помолчав, он вновь заговорил.
«А между тем в лесу совсем стемнело.
Крепчал мороз в таёжной тишине.
Луна уже взойти успела,
Плыла по небу тихо в вышине.
Пёс всё лежал с закрытыми глазами:
Больное тело холод донимал.
И вспоминал, как зимними ночами
В избе у ног хозяина дремал.
Теперь один, забытый человеком,
В глухой тайге израненный лежал.
Он верным был хозяину навеки,
Но рок судьбы по-своему вершал.
А время шло, и как-то раз под вечер
Охотник шёл с добычею домой.
И вдруг у дома, прямо на крылечке,
Увидел пса, «Неужто это мой!?»
Шагнул вперёд, глазам своим не верит,
Нагнулся, чтобы псину приласкать,
Но верный пёс, не сыщешь злее зверя,
Вцепился мёртвой хваткой - не разжать!
Вот так судьба сама распорядилась:
Любое зло всегда рождает зло.
По справедливости возмездие свершилось,
Но против пса восстало всё село.
Кто палку взял, кто камень, кто ухват...
Кольцом собаку плотным окружили
(Для той толпы весь мир был виноват)
И пса без всякой жалости убили.»
Умолк старик, из трубки пепел выбил,
Костёр золою молча потушил,
Моей собачке шерсть на холке вздыбил,
Со мной простясь, в деревню поспешил.
А я сидел, встревоженный рассказом,
В костре потухшем палкой ковырял.
«Жестокий мир!» - подумал разом
И прочь своим путём заковылял.