Когда закат морозным взором мир окинет,
Когда застылое светило в темь уйдёт,
В унылой келье молодая инокиня*
Поклоны скорбной Богоматери кладёт.
И в полутьме сквозняк огонь свечей колышет,
И тени движутся на каменных стенах.
А за решёткою во мгле белеют крыши,
И вихри вьются на дерев веретена.
Она забудется мятежным сном под утро
На жёстком ложе без подушек и перин.
Ей будет сон. Он к ней приходит почему-то
С прилётом первого луча златой зари.
Из ниоткуда выплывает лик младенца.
Он златокудр и ясноглаз, и чернобров.
И никуда ей от видения не деться,
И много будет тех ночей и светлых снов.
А после крестик ей приснится у могилы
И холмик маленький в тени седых берёз.
Ах, Евдокия, Евдокия, сколько ж силы
Призвать для этой скорбной жизни привелось?!
Да что кривить? Была готова - в мутный омут
Или в петлю… Да Бог в сознание привёл.
Смерть режет души, Евдокия, по живому…
И так живые с сердцем надвое живём.
Молись, молись за душу грешную, черница,
И за поклоном бей неистовый поклон.
За монастырскою стеною с криком птица
Попала к филину когтистому в полон.
Светлы молитвами во мрачном храме кельи.
Морозный воздух от мольбы искрист и густ.
Стоят у стен свечами плавлеными ели,
Ловя душою истый шёпот нежных уст.
Ах, инокиня, Ваши очи ярко сини!
Они синее всей небесной синевы.
Зачем ушли Вы, Евдокия, в инокини?
То ль не живёте, то ль живёте в мире Вы.
К чему скрывать Вам стан точёный по темницам
И эту свежесть по-девичьи пухлых губ?
Душа томится, словно в тесной клети птица.
Ваш взор на ласку неподкупен, строг и скуп.
За что ж над Вашею судьбою чёрный ворон?!
Ведь Ваше сердце, Евдокия, – не гранит…
Не Вы ли ясным и горячим синим взором
Сердца пронзали под покровами брони?
Но только в солнце заблистает чистый иней,
Взойдут опарою сугробы от пурги,
Бредёт к заутрене в часовню инокиня,
Под синью глаз черны бессонницы круги.
___________________
*Следует читать «и’нокиня» с удар. на первый слог.
Москва
31 марта 2002 г.